Формой души и является разум как тело духа. Эта тайна все переворачивает с ног на голову, одно подменяет другим и выдает за другое. Почему это происходит? Потому что только так можно представить себе и помыслить превращение уже не натуры в культуру, а культуры в сюрреальное.
Философия и не-философия. Философия похожа на науку своим методом изложения. Но творческим построением (конструированием) она напоминает искусство. Также как и искусство, философия имеет личный характер и связана с экзистенциальным опытом мыслящего. Однако если искусство и наука имеют дело с конечным объектом своего стремления, то философия, как теология, выходит уже на бесконечный объект трансцендирования.
Быть или казаться? Гамлет задавался вопросом: «Быть или не быть»? Это был не его вопрос, ибо он отвечал на другой вопрос: «Быть или казаться»? Народ, точнее, люди из народа задаются гамлетовским вопросом чисто риторически (это «вульгарная риторика» или «антириторика»). Почему же риторически? Потому что демонстрируют самим звучанием вопроса ложность такого выбора, скрадывая это выбор, - не выговаривая разделительный союз «или»: «Была не была». Этот фразеологизм выговаривается, когда человек отказывается от выбора, так как выбор превращается в гадание. Так говорит человек, оказываясь в ситуации буриданова осла, стоящего между двумя охапками сена. Что же предпочесть это или то, иное? Но та ли это ситуация? Гамлет ставит вопрос, а осел Буридана только выбирает. Причем он выбирает из того, что не отличается на глаз от другого. Где же здесь выбор? У Гамлета в самом вопросе проговаривается предельность вопрошания: быть или не быть. Это вопрос о самом бытии, о существовании. То есть, в самом вопросе есть часть ответ о том, что он уже есть. Другая часть ответа заключается в том, продолжать ли ему быть или нет, кончиться, покончить с ним, с бытием, но тогда и с самим собой, стать ничем и никем. Это в подводке вопрошания. Но в его доводке он уточняет его, переформулирует, теряя при этом его предельность. Можно, конечно, сказать, что он конкретизирует вопрос, делая его менее абстрактным, отвлеченным от жизни и более прагматичным, практичным, подталкивая себя тем самым к выбору. Смиряться, сгибаться под ударами судьбы или сопротивляться самой судьбе, тому, что на роду написано? Следует ли сопротивляться своей карме? Или, напротив, принять все таким, каким оно есть? Тень ли отца, отравленного короля, беспокоит, мучит Гамлета? Не является ли она симптомом его сомнения в том, своей ли смертью умер его отец или ему помогли его мать и дядя? Ведь если это убийство, то кто убил? Тот, кому это выгодно. Кому выгодно убийство короля? Его брату, ведь после смерти короля он стал королем по старинному обычаю датчан, то есть, викингов передавать власть не от отца к сыну, - по вертикали, парадигмой, а по горизонтали, по соседству, синтагмой, - от брата к брату. Нужно принять этот обычай, не сопротивляться ему. Или оказать ему сопротивление, наказать обидчика, пусть даже если он его дядя. Но таким образом, путем нарушения старого обычая, будет введен новый обычай передачи власти, - от одного поколения властителей к другому поколению.
Почему Гамлет принимает решение сопротивляться ударам судьбы? Потому что убийство отца – это только первый удар судьбы. Второй удар судьбы – это соучастие матери Гамлета в убийстве, ибо она продолжает быть королевой. Она только меняет своего короля, выбирая брата прежнего короля. Таким образом, она остается у власти. Она как военный трофей была дополнительным стимулом убийства прежнего короля. Она же, Гертруда, и соблазнила своего деверя, Клавдия, убить мужа. Для чего? Она и так, при старом короле, правила. Но тот король был старым, а этот молодым. Затем он будет обязан ей своей властью. Значит, она будет править не только Датским королевством, но и им самим. Она будет шантажировать его убийством, будучи связана с ним круговой порукой. Их связывает преступление как исход борьбы за власть. Но в случае с властью важно не столько захватить власть, сколько удержать ее. Как можно удержать ее? Предупредив догадку обидчика новым преступлением – убийством уже Гамлета как соперника в борьбе за власть. Тем более, как можно не догадаться, ведь все тайное становится явным, когда случается. Грядет покушение на Гамлета. Гамлет об этом догадывается о том, о чем догадывается Клавдий, - восстановление справедливости через отмщение как старинный обычай уравнения является дополнительным стимулом в борьбе за власть. Именно возможностью убийства уже не только мужа, но и сына, для него племянника, Клавдий шантажирует мать Гамлета, утешая ее рождением их наследника. Для Гамлета – это третий, крайний, уже последний удар судьбы. Он вынужден оказать сопротивление, иначе его просто не будет. Вот, оказывается, почему он так ставит вопрос: «Быть или не быть». Если он смириться, согнется, то сломается, умрет, точнее, ему помогут умереть. Кто поможет? Его же друзья по страхом собственной смерти. Все так и бывает в жизни. Гамлет обречен сопротивляться. Но как можно сопротивляться? И тут на помощь ему приходит театр. Нужно притвориться, сыграть роль на сцене. Только сценой станет не театр, а сама жизнь во дворце. На такой исход выбора его наводит (индуцирует) приезд во дворец бродячего театра. Артисты этого театра разыгрывают сцену того, что сделает Гамлет в жизни. Перед кем они играют? Перед новым королем и прежней королевой. Они разыгрывают спектакль власти, показывают, что власть может быть спектаклем, что и случится в будущем, уже в наше, современное время, то есть, время во времени, в настоящем.
Но Гамлет пытается показать, что это только игра. Что для этого нужно? Уже не быть, а казаться, показаться смешным, шутом. Шут не так опасен, как соперник в борьбе за власть. И он принимает роль шута. Но такую роль в его положении может играть только сумасшедший. Необходимо прикинуться дураком, чтобы его оставили в живых, для безопасности. Для Гамлета вопрос «быть или не быть?», быть не самим собой, а уже просто быть, может быть положительно решен только таким ответом: «стать, быть сумасшедшим, шутом при королевском дворе». Теперь для Гамлета быть – это казаться. И он начинает вести призрачную жизнь – жизнь «живого трупа». Само положение в качестве сумасшедшего приводит Гамлета к серии убийств. Он становится серийным убийцей. Так бывает часто с теми, кто подменяет себя и ведет уже жизнь не свою, а чужую. Он мало того, что убил себя как себя, но еще и других убивает не только морально, как Офелию, свою возлюбленную, но и физически, как, например, Полония, ее отца. Где же здесь выбор? Когда быть для него становится казаться, тогда его бытие становится не-бытием. И здесь он обречен. Не он выбирает, а его выбирают. В качестве кого? Бунтаря, разрушителя всего Датского королевства, в котором все прогнило. И почему? Потому что распалась связь времен: между временем отцов – прошлым - и временем детей – будущим. Нет настоящего между ними, ибо настоящее – это быть, а не казаться. Следует показать себя, но не в разрушении, а в созидании, творчестве. Гамлет разрушает, а творит Шекспир.
И все же, что значит: быть, а не, напротив, не-быть? Это значит проявиться или быть непроявленным? Быть проявленным, чтобы не быть непроявленным? Или быть непроявленным, чтобы не быть проявленным? Являться или скрываться? Гамлет предпочитает скрываться. Но он не может стать невидимым. Тогда он прикидывается другим, отказывается в явлении от самого себя. Но долго скрываться под чужой личной невозможно. Он вынужден раскрыться и подставить себя под удары судьбы и умереть. Сопротивление судьбе смертельно. Он сопротивляется судьбе, но не как быстроногий Ахилл, а как хитро(быстро)умный Одиссей. Но такое сопротивление в Новое время уже не спасает в Новое время, а губит героя. Герой не успевает опережать события своей мыслью, ибо уже заранее проиграл, сделал глупость, - прикинулся глупым. Даже такая, мнимая, глупость, ложь во спасение не спасает, но губит человека, и не его одного.
Не следует играть на доске глупости по-глупому. Все равно глупость обманет тебя тем, что ты сам проведешь, обманешь себя. По-умному не следовало, вообще, затевать такую глупость, - прикидываться дураком. Нужно было просто исчезнуть, на время. Но тогда не было бы трагедии «Гамлет». В трагедии действует не герой, а рок, не герой играет, но судьба героем. В этом заключается не добрая, а злая ирония судьбы. Судьба повторяется, но уже не как мировая драма, а как личная трагедия. И она не есть комедия, ибо комедия смехом спасает то, что не может трагедия спасти слезами, - смыслом развития. Трагедия не развивает, она обессмысливает само течение, уже не развитие, жизни. Данте назвал свою Комедию Божественной, ибо она спасла его в раю от забвения в аду. Своей трагедией «Гамлет», как, впрочем, и другими своими трагедиями, Шекспир лишил человека веры в спасение. Нет спасения, ибо выбор в любой сторону ведет к смерти, к торжеству судьбы как жнеца жизни, срывающего ее цветы. Герой любой трагедии является без вины виноватым и несет наказание за преступление, на которое обрекает его судьба. Где здесь смысл? Налицо явная бессмыслица бега белки в колесе. Трагична сансара как борьба за жизнь ради удовлетворения желания жизни как власти над самой жизнью. Комична нирвана как отказ от такого желания. Жизнь есть комедия, а не трагедия с точки зрения уже не страдания проявления, а покоя непроявленного. В нем всегда можно быть другим, не таким, каким являешься. В жизни другим являешься не ты, - ты тот же самый, - а сама жизнь.
Лицемерная культура и циничная цивилизация. Традиционная культура есть культура лицемерия. Такой культуры придерживаются консервативно настроенные люди или «люди-консервы». Они «обморожены» традицией. Главное в такой культуре сохраниться, не протухнуть. В таком «обмороженном», традиционном виде даже «гавно», а всем известно, что является «гавном», уже не совсем «гавно», ведь оно не пахнет. Лицемеры или традиционные люди прячут свои пороки, выставляя вперед свои добродетели. Традиционная культура поощряет сословность. Ярким примером такой культуры является английская культура викторианской эпохи.
Напротив, циничные люди как массовый тип социального существа составляют уже не культуру, а цивилизацию. В цивилизации, не в пример культуре с ее культом морали (долга), в котором нрав человека сведен к долгу (совесть к стыду: быть порочным стыдно, поэтому лицемеры прикрывают его добродетелью), выставляется на первый план порок, а прячется добродетель. Цивилизованные люди любят делиться друг с другом пороками, им нравится демонстрировать свою порочность, например, сексуальные извращения (педерастия, лесбиянство, трансвестизм), сребролюбие и стяжательство, лишение себя сознания с помощью наркотиков, алкоголя и пр. Цивилизация поощряет массовую унификацию, демократию. В ней нравственность сводится к морали, а мораль понимается как право, т.е. отношения между людьми сводятся к отношениям между вещами. Это и понятно, ибо в
