материальную помощь. Зинаида стояла в вестибюле со шваброй, ворчливо подтирая за ними пол. Посетители вежливо кланялись ей, просили прощения и прятали под банкетку калоши с налипшим снегом, превращавшимся в тепле в грязные лужи.
Пришли Лизины учителя, Лазарь Соломонович и Семен Абрамович, и тоже направились в кабинет Григория Ароновича – за жалованьем и праздничным вознаграждением. Фальк был ими доволен. После выступления дочери в Зимнем театре он услышал о ней много лестных слов от знакомых, и это была их прямая заслуга.
Николай пришел вскоре после учителей. В прихожей его встретила Зинаида со шваброй в руках и недовольно спросила:
– Вы в кабинет или на урок?
– На урок.
– Лизы и Сарры Львовны нет дома, – то ли с торжеством, то ли с ехидством добавила она, принимая у Николая шинель.
Николай ничего ей не ответил и старательно пригладил перед зеркалом волосы. Он сам не знал, хорошо или плохо, что Лизы сейчас нет. С одной стороны, ему очень хотелось ее увидеть, с другой, – надо было выдерживать принятое им решение прекратить их отношения.
Проходя мимо гостиной, он увидел большую разукрашенную елку, зажженный подсвечник на рояле, вазу с цветами, и невольно задержал шаг. И тут же рядом с ним опустилась швабра. Он посмотрел на непроницаемое лицо Зинаиды, почему-то вспомнил шутку Володи по поводу чеховского учителя и впервые за четыре месяца работы здесь ощутил себя неуютно.
У Анны было нерабочее настроение.
– Николай Ильич, – попросила она, – давайте сегодня поговорим с вами только о литературе, вы мне обещали рассказать о поэтах-мистиках.
– Хорошо, – согласился Николай, хотя совсем забыл об этом обещании, и стал вспоминать все, что знал о Вячеславе Иванове и Георгии Чулкове.
На прощанье он преподнес Анне новый сборник стихов Блока «Золото в лазури» и был рад увидеть ее счастливое лицо. Девушка сожалела, что ничего не может ему подарить. Он успокоил ее: хорошие оценки в ее табели для него самый лучший подарок. Анна нравилась ему своей искренностью и непосредственностью. Внешне она была полной противоположностью своей старшей сестре: невысокого роста, угловатая, с пухлыми щеками и крупным носом, но у нее были тоже красивые глубокие глаза и трогательная улыбка, делавшие ее по-своему привлекательной.
Григорий Аронович предупреждал его, что Анна необщительна, вся в себе, он этого не заметил. С ним она была разговорчива, поражая разумными, далеко не детскими рассуждениями и аналитическим складом ума. При желании из нее мог бы получиться хороший математик.
Анна попросила сделать на обложке надпись. Николай задумался. Решив накануне купить для Анны подарок в виде книги, он хотел подобрать что-нибудь в этом же роде и для Лизы (книгу об известном композиторе или красивый альбом для фотографий), чтобы поднять ей настроение на Новый год, но потом представил все сложности вручения подарка и отказался от этой затеи. И вот случай. Анна покажет книгу Лизе, и та прочитает сделанную им надпись. Только что написать?
– Анна, вы не возражаете, если я напишу здесь стихотворение другого автора?
– Нет.
И он стал выводить строки довольно длинного стихотворения Тютчева, которое вполне подходило для обеих сестер, и о многом должно было сказать Лизе:
Есть много мелких, безымянных
Созвездий в горней вышине,
Для наших слабых глаз, туманных,
Недосягаемы оне...
И как они бы ни светили,
Не нам о блеске их судить,
Лишь телескопа дивной силе
Они доступны, может быть.
Но есть созвездия иные,
От них иные и лучи:
Как солнца пламенно-живые,
Они сияют нам в ночи.
Их бодрый, радующий души,
Свет путеводный, свет благой,
Везде, и в море и на суше,
Везде мы видим пред собой.
Для мира долнего отрада,
Они – краса небес родных,
Для этих звезд очков не надо,
И близорукий видит их...
Анна быстро пробежала стихи
– А кто их автор?
– Тютчев. Вообще он написал их по какому-то скандальному поводу, но это неважно, по-моему, смысл их очень точный.
Попрощавшись с Анной, Николай прошел в кабинет Григория Ароновича. Фальк вместе с жалованьем выдал ему хорошее вознаграждение за полугодие, сказав, что доволен им: Анна сделала поразительные успехи в математике и физике. Пожав друг другу руки, они рассталась до 6 января. Зинаида подала ему шинель и фуражку. Он вышел на крыльцо, глубоко вдохнул свежий, морозный воздух. Невыносимая тоска грызла его сердце. Скорее домой, в Ромны. Там за две недели в кругу родных он восстановит свое душевное равновесие и перестанет думать о Лизе.
Он съездил на вокзал, купил билет на ночной поезд. На всякий случай забежал еще раз к брату, уговорить его ехать с ним. Володя замахал руками: у него все эти дни дежурства и уже не одна, а две срочные статьи. Николай застал его как раз в тот момент, когда он усиленно что-то писал. Брат с азартом стал рассказывать о своих научных планах: лечении эпилепсии и операции на тыловой части мозга, которую он готов в самое ближайшее время осуществить в условиях их обычной городской больницы. В другой бы раз Николай с удовольствием его выслушал, сейчас же он навел на него скуку.
– Володька, – сказал он с некоторым раздражением, – оглянись вокруг себя: Рождество на носу. Что ты тут сидишь один, как сыч. Едем к родителям.
– Не могу.
– В больнице тебя окончательно захомутали. Неужели, кроме тебя, некому работать?
– Я уже тебе говорил, что сам напрашиваюсь на дежурства. Мне это интересно. Да, все забываю тебе сказать. Известный академик Бехтерев прислал мне письмо. Он заинтересовался моими исследованиями и приглашает в Петербург выступить на конференции психиатров.
– Искренне рад за тебя.
– Обязательно скажи об этом родителям, порадуй их. А маме от меня передай новый сборник Блока.
– И я ей такой же купил, – с досадой сказал Николай. – Тогда свой подарю Грише, он, правда, не очень интересуется поэзией, но пригодится для общего кругозора.
* * *
Сарра Львовна и Лиза после своей благотворительной поездки вымотались из сил. В двух местах – богадельне для пожилых евреек и еврейской больнице, где еще оставались раненые после октябрьского погрома, Лизе пришлось по просьбе матери петь. У нее и так было скверно на душе, а вид изможденных людей подействовал на нее совсем удручающе. Она торопилась домой, чтобы застать Николая Ильича, но мама решила еще поездить по магазинам – купить подарки родным и знакомым, у которых надо будет побывать в эти праздничные дни, и ей нужен был совет дочери. В этом году в связи с гибелью племянников они решили гостей у себя не собирать. Ждали только Рывкиндов, которые обычно после Нового года оставались у них на несколько дней. Однако вчера Семен Борисович каким-то смущенным голосом сообщил Сарре Львовне, что они не смогут к ним приехать по уважительной причине. Что эта за уважительная причина, Сарра Львовна собиралась выяснить, поехав к сестре после магазинов.
Пока же она приказала извозчику остановиться около ресторана «Версаль».
– Сейчас мы с тобой пообедаем, отдохнем и быстро пробежимся по магазинам, – устало сказала она Лизе. – Меня очень беспокоит, что там случилось у Лии с Семеном, она даже не захотела утром подойти к телефону. Может быть, ты тоже со мной поедешь?
– Что ты, мама, – перепугалась Лиза, – у меня дома полно дел.
Лиза с тоской смотрела на часы: занятия у Анны уже начались. Напрасно она говорила матери, что у нее болит голова, и она хочет вернуться домой, Сарра Львовна ее не слушала. Они побывали в трех магазинах готового платья, обошли на Екатерининском проспекте весь американский магазин, посетили двух знакомых ювелиров и целый час провели в антикварном магазине, где мама искала что-нибудь особенное для папы, любившего старинные вещи. Под конец она попросила показать ей настольные немецкие часы. На их верхней поверхности по всем четырем краям выстроились рыцари с поднятыми забралами и мечами, а в самом центре еще два рыцаря сражались на лошадях – прямо сцена из Нибелунгов. Композиция на славу удалась мастеру. Лиза оценила это и искренне одобрила выбор мамы. Довольная Сарра Львовна приказала красиво их упаковать и отнести в экипаж.
При выходе из магазина Лиза заметила на прилавке оригинальную статуэтку: на небольшом столбике из яшмы возвышалась бронзовая фигура женщины с развивающимися волосами и вытянутыми вперед руками.
– Кто это? – спросила она продавца.
Тот долго вертел в руках статуэтку, пытаясь найти на ней наклейку с надписью.
– Наверное, какая-нибудь богиня, – неуверенно сказал он.
Наконец, он нашел коробку из-под нее и прочитал: «Афродита».
– Она похожа на тебя, – сказала Сарра Львовна, – ты также делаешь руки, когда поешь.
– Ты думаешь?
«Куплю в подарок Николаю Ильичу, – решила Лиза, – пусть эта богиня напоминает ему обо мне и охраняет от всех невзгод».
– Ты себе? – спросила мама, вынимая из сумки деньги.
– Посмотрим, – уклончиво ответила дочь.
Сарра Львовна, в конце концов, так утомилась, что тоже решила вернуться домой, а к сестре заехать завтра.
Дома, Лиза, скинув шубу и теплую шапку, прямо в ботинках помчалась наверх к Анне. Зинаида только успела в сердцах стукнуть шваброй об пол.
– Занятия давно кончились? – набросилась Лиза на сестру.
– Давно. Мы сегодня не занимались, говорили с Николаем Ильичом о поэзии. Посмотри, какой томик Блока он мне подарил.
– А мне он ничего не передавал?
– Нет.
Лиза раскрыла сборник, увидела на обложке вписанные от руки стихи.
– Это Николай Ильич написал?
– Да. Я его попросила сделать надпись на память, а он написал стихи.
Лиза быстро пробежала их.
– Я забираю у тебя эту книгу, а тебе куплю другую.
– Он тебя тоже любит, – сказала Анна.
– Откуда ты знаешь?
– Видела, как он на тебя смотрел во время концерта.
– А зачем ты смотрела?
– Так ты сама с него не сводила глаз, все это видели.
– Я не на него смотрела, а на Семена Абрамовича, он мне показывал пальцами ошибки.
Анна еще что-то ей говорила, Лиза ее не слушала. Она пошла к себе, вытащила из коробки богиню, поставила на стол: неплохо смотрится, засунула ее обратно в коробку и спрятала в шкаф.
Книга Блока была средней толщины, в зеленой обложке, с тисненной золотом замысловатой виньеткой под заголовком. Лиза забралась с ногами в глубокое кресло, открыла обложку. Сердце ее громко стучало. Она прочитала стихи один раз, второй, третий и скоро знала их наизусть.
Но есть созвездия иные,
От них иные и лучи:
Как солнца пламенно-живые,
Они сияют нам в ночи.
Их бодрый, радующий души,
Свет путеводный, свет благой
Везде, и в море и на суше,
Везде мы видим пред собой.
Она была уверена: стихи Николай Ильич написал для нее, и, когда их писал, думал о ней. Все ее сомнения и страдания, возникшие из-за того, что они давно с ним не виделись и не разговаривали, улетучились. Ее охватила необыкновенная радость, и захотелось музыки. Она сбежала вниз, в гостиную, не зажигая света, подошла к роялю, тронула клавиши, на минуту задумалась: что сыграть? И вот уже пальцы сами ударили первый аккорд концерта-фантазии Бетховена, который она недавно разобрала по нотам без Лазаря Соломоновича. Все домочадцы покачали головами: что это с ней? Отец первым из своего кабинета подошел к
