расхохотались, так что у Новомирского выступили на глазах слезы. Рыжий кот, недовольный таким шумом, спрыгнул с кровати и, толкнув лапой дверь, важно удалился в коридор.
– Говоришь, раскидал людей Зальцмана, – сказал Кирилл, вытирая глаза платком. – Он тебе этого никогда не простит, весь город перероет, а найдет. Ты где остановился?
– У одного старика в Ланжероне.
– Перебирайся-ка лучше к Якову, а оружие мы вам достанем. Сколько вам надо?
– На 800 рублей.
– У Зальцмана и купим.
Андрей в этот же день перевез свои вещи к Якову, жившему на Большом Фонтане в мазанке, ушедшей наполовину в землю. За эту развалюху платил Новомирский, и использовали ее в конспиративных целях.
Яков вставал рано, когда хмурый рассвет только начинал вползать в комнату через низенькие окна. Захватив из-под кровати сапоги, чтобы не разбудить Андрея, он на цыпочках пробирался к дверям и шел на кухню, откуда скоро по всему дому расползался запах яичницы с луком и салом. Съев половину сковородки, он на скорую руку выпивал два стакана крепчайшего чая, чтобы окончательно проснуться, и выходил на крыльцо поцедить папиросу. Уходя, он закрывал дверь снаружи на огромный висячий замок и еще подпирал его поленом, чтобы все видели, что в доме никого нет. Это полено и замок больше всего тяготили Андрея, так как по нужде ему приходилось ходить в ведро.
Обратно Яков возвращался далеко за полночь. Андрей целый день изнемогал от скуки, слоняясь из угла в угол и осторожно выглядывая из-за занавески на улицу. Там всегда было пусто, только изредка появлялась какая-нибудь баба, спешившая по делам в город, или подвыпивший мужик. Одного такого он приметил на противоположной стороне улицы. Молодой, здоровый парень всегда возвращался с работы навеселе, садился на лавку около своего дома и, широко размахивая руками, разговаривал сам с собой, пока из дверей не показывалась жена и, ухватив его за шкирку, как нашкодившего кота, не втаскивала в дом. «Хоть бы скандал какой-нибудь учинили, – с тоской думал Андрей, – все было бы веселей!»
От нечего делать все время хотелось есть. Днем он варил картошку, к приходу Якова готовил на сале борщ и жарил картошку опять же с салом, благо у Якова было припасено несколько мешков овощей и большой шматок ароматного сала.
Яков работал, как и он, в железнодорожных мастерских, только не слесарем, а токарем. Сейчас железнодорожники бастовали. Яков возвращался из города взволнованный, рассказывал, что рабочие ведут уличные бои, и товарищи из их анархистской группы несколько раз вступали в перестрелку с казаками.
– Это тебе не какие-нибудь местные казаки, – любил он прихвастнуть, – а донские, самые лютые.
– Ты мне сказки не рассказывай, – усмехался Андрей. – Знаем мы всяких казаков, и одного такого даже отправили на тот свет. Догадайся как?
– Застрелил?
– Чем? Оружия у меня отродясь не было. Двинул кулаком, как этих самых... дружков Зальцмана.
– Да-а, с этими братками ты круто поступил.
– Круто. Зато и сижу в клетке.
– Ничего. Скоро закончится твоя неволя, забастовка идет на убыль.
Однажды Яков сообщил, что в городе появился Тарло. Оказывается, Леон со своим другом Сашей Бейлином, тоже анархистом, были в Александровске и с местными анархистами вели бой с Симферопольским полком, возвращающимся из Севастополя в Екатеринослав.
– Что же у нас там происходит? – расстроился Андрей.
– Всеобщая забастовка, как и по всей России.
– Ну вот, а я тут сижу, баклуши бью, от скуки помираю. Ты бы хоть на митинги меня брал. Прошу тебя как человека, дай мне какое-нибудь дело, а то сбегу, право дело, сбегу.
– Куда ты сбежишь? Поезда не ходят, а в городе на всех улицах конная полиция и донцы. Ты вот что, Андрюха. Мы тут одно дело затеваем, не простое. Я за тебя просил у Новомирского. Он сначала воспротивился, а потом сказал, мол, на твое усмотрение. Мое усмотрение положительное. Думаю, ты сможешь нам помочь.
– Что за дело, не томи?
Яков ушел в сени, проверил замок на входной двери, с шумом задвинул железную щеколду. Вернувшись в комнату, еще плотней сдвинул на окнах занавески и сильно прикрутил зачем-то фитиль в керосиновой лампе. «Конспирация по всем правилам», – улыбнулся Андрей.
– Слухай сюда, – зашептал Яков. – Я тебе, Андрюха, рассказывал о наших профсоюзах. Такой профсоюз есть в «Русском обществе пароходства и торговли». Два месяца назад он предъявил своим хозяевам ряд требований. Те отказались их выполнять, да еще наказали моряков: кого штрафами, кого увольнениями. После разгрома восстания на «Очакове» они совсем потеряли совесть. Еще бы! В этом обществе состоят члены царской семьи и многие другие влиятельные лица. Так вот, мы решили взорвать их пароход «Крым». Он стоит сейчас в порту рядом с другим пароходом, «Мария». На ней один из матросов – член нашей группы. Чуешь, что надо будет сробыть? С палубы «Марии» бросить бомбы в «Крым». В группу входит шесть человек. Мы с тобой поднимемся с бомбами наверх, остальные останутся ждать внизу и, если что, нас прикроют. Выбрано время, когда на палубе никого не будет, но может случиться всякое. Чуешь?
– Чую, чего ж тут не чуять.
– «Крым» может сразу весь разворотить и задеть «Марию». Это ты чуешь?
– Что ты все заладил: чуешь да чуешь. Я все прекрасно понимаю. Надо бросить бомбы, значит, бросим.
Операция была назначена на ближайшую субботу. В этот день Яков никуда не пошел. Встали поздно, съели неизменную яичницу с салом и снова легли, но уже не спали, а так травили баланду.
– Море зимой замерзает? – поинтересовался Андрей, так и не видевший толком море за все свое время пребывания в Одессе.
– Замерзает, даже иногда покрывается у берегов плотным льдом. Сейчас оно сердитое, чужое, а летом – тихое, ласковое, хотя и летом бывают сильные штормы. Я сам, Андрюха, – из рыбаков, жил с отцом и братьями в рыбачьем поселке под Керчью, в море ходил с детства. Однажды отец с братьями ушли без меня ловить бычков, попали в бурю и не вернулись. С ними погибло еще пять шаланд. Судьба рыбака невеселая, рыбачит-рыбачит, жизнью рискует, а получает за свои бычки и скумбрию гроши. На заводе лучше, заработок более-менее стабильный, так там мастера давят на горло. Да что я тебе тут балакаю, везде одно и то же. Что рыбак, что рабочий, что крестьянин, гнут всю жизнь спину на чужого дядю, а сбросить его не хватает духу. У вас, чувствуется, в Екатеринославе рабочие посильнее, а мы вот летом, когда произошло восстание на «Потемкине» и надо было поддержать матросов и поднять восстание в городе, струсили, и броненосцу пришлось уйти в Румынию. И в ноябре не поддержали севастопольских моряков. А там, брат, такие творились дела! Читал «Клятву» Шмидта?
– Нет, не довелось.
– Эх, темный ты человек, Андрюха. О восстании на крейсере «Очаков» хоть слышал?
– Ну, слышал, – уверенно сказал Андрей, хотя на самом деле ничего не слышал.
– То-то же. Шмидт – выдающаяся личность, хоть и социалист. Дворянин, сын адмирала, офицер. Когда матросы предложили ему возглавить на «Очакове» заведомо провальное восстание, не задумываясь, принял их предложение и стал командиром крейсера, а потом командующим над всеми поддержавшими его в Севастополе военными кораблями. У меня где-то должна быть вырезка из газеты с его клятвой.
Яков соскочил с постели и прошлепал босыми ногами к этажерке с книгами.
– Вот она. Я тебе прочту из нее конец: «Клянемся в том, что все силы, всю душу, самою жизнь мы положим за сохранение свободы нашей, в том, что свою свободную общественную работу мы все отдадим на благо рабочего неимущего люда. Клянемся в том, что между нами не будет ни еврея, ни армянина, ни поляка, ни татарина, а что мы все отныне будем равные, свободные братья великой, свободной России, в том, что доведем дело до конца и добьемся всеобщего избирательного, равного для всех права. Клянемся!»
Яков посмотрел на Андрея.
– Сильно сказано. Это клятву он дал на кладбище, когда хоронили людей, расстрелянных 17 октября, в день опубликования Царского манифеста.
– У нас в эти дни был погром.
– В Одессе тоже. Тут, браток, все наши партии сплоховали, дали разгуляться черносотенцам. Барон Каульбарс, главнокомандующий военным Одесским округом, открыто поощрял погромщиков. И этому гаду теперь поручено охранять Шмидта и арестованных матросов. Остров «Очаков», где они сидят в крепости, находится недалеко от Одессы. Эсеры предложили нам вместе с ними их оттуда освободить. Это полный абсурд – на острове мощная батарея и охрана на каждом шагу. Только если организовать нападение целой боевой флотилией, так откуда ее взять? Вот тряхнем сегодня «Крым», пусть Чухнин и Каульбарс позеленеют от злобы. Чухнин – это командующий Черноморским флотом, два сапога пара с бароном. А Шмидт, может быть, увидит из своего окна пламя пожара.
Андрей с гордостью смотрел на своего нового товарища: такой же рабочий человек, как он, а сколько знает и как по-умному обо всем рассуждает. А тот, как прирожденный оратор, мог говорить часами.
– Забастовка в городе идет на убыль. Совет рабочих депутатов против вооруженного выступления рабочих, хотя военные и моряки готовы их поддержать. Нет в Одессе такой организации, которая взяла бы на себя инициативу, объединила все партии и повела их за собой. И у нас, в анархистских группах, нет единства. Анархисты-коммунисты нас не любят. Их руководитель Лазарь Гершкович везде нападает на Кирилла, кричит, что наши профсоюзы и синдикаты никому не нужны, что мы забиваем головы людей глупостями. У него только одно на уме: «Грабь, режь, бей!» Из-за них рабочие считают всех анархистов нечистыми на руку и смешивают нас с погромами и черносотенцами.
Здесь бы Андрей с радостью заступился за неизвестного ему Лазаря Гершковича, так как он сам и все его друзья, кроме, пожалуй, Иннокентия, тоже хотели грабить буржуев и мстить им за издевательства над рабочими, но говорить и тем более спорить он не умел. Да и Яков не совсем был прав и забыл, что сегодня они шли, если не грабить и резать, то убивать – уж точно! «Вернусь домой, – дал Андрей себе зарок, – буду ходить в кружок на занятия, а то позор, полностью отсталая личность».
За разговорами время пролетело быстро. На улице начало темнеть. Яков поднялся с кровати:
– Пора! По дороге зайдем за бомбами к Кэку, там нас будут ждать остальные.
– Кто этот Кэк, иностранец?
– Поляк Алексей Козловский, а Кэком его прозвали ребята за то, что он любит со своей женой танцевать модный сейчас негритянский танец кэк-уок, держа бомбы в руках. Вообще он служит в личной канцелярии Каульбарса и пользуется у барона большим доверием. Представляешь, сколько он оттуда приносит нам полезной информации, да еще умудряется свои бомбы перевозить к Каульбарсу и там их хранить.
– Вот это да! Как же он к вам попал?
– Кирилл на него вышел случайно через одного знакомого поляка. Козловский тоже анархист, сбежал три года назад из Варшавы. А уж как он умудрился устроиться у Каульбарса и войти к нему в доверие, остается загадка. Личность та еще. Сам убедишься.
Долго шли узкими, извилистыми переулками. За это время окончательно стемнело, и эта часть Одессы, не освещенная фонарями, потонула во мраке, зато другая, наверху – сияла огнями. Море
