она старательно прятала за спину.
Вскоре подошли Иннокентий с Мишелем. Лиза с интересом рассматривала лектора из Белостока. Вопреки рассказам брата о грозном террористе, она увидела перед собой высокого молодого человека, очень привлекательного и застенчивого. Мишель всегда терялся в присутствии красивых женщин, а Лиза сразу ошеломила его своей красотой. Он густо покраснел и в смущении протянул ей руку: «Мишель, а вы – Лиза!»
Лиза улыбнулась и, чтобы подбодрить его, крепко сжала его руку своими длинными тонкими пальцами. Иннокентий посмеялся над растерянностью Мишеля, взял Лизу под руку и повел ее через дорогу к библиотеке.
В раздевалке стояло несколько читателей, которые тут же обернулись на стук двери.
– Мы пойдем первыми, – шепнул Иннокентий Лизе, – а ты задержись перед зеркалом и поднимайся наверх через несколько минут, там тебя встретят.
Малый лекционный зал был набит до предела. Вместо 25 человек, как обещал Иннокентий Марии, собралось намного больше людей. Пришлось принести из других комнат дополнительные стулья. Недовольная Мария ходила между столами и объясняла присутствующим, зачем перед ними лежат книги Гулака-Артемовского.
– Кто-нибудь приготовил наизусть его басни? – спросила она появившегося Иннокентия.
– Я сам знаю несколько. Да они не понадобятся. Я привел, как обещал, пианистку. Если будет надо, она исполнит украинские песни или что-нибудь сыграет.
Мария внимательно посмотрела на Лизу, и та прочитала в ее глазах немой укор: «Вам-то зачем все это надо?»
Лиза недовольно фыркнула про себя и пошла к пианино. Там уже стоял приготовленный для нее стул. Она подняла крышку, разложила принесенные с собой ноты и села лицом к залу, чтобы слушать Мишеля.
Сразу внимание аудитории, в основном мужской, переключилось на нее.
Лизе было шестнадцать лет, но выглядела она намного старше своего возраста: ей вполне можно было дать все семнадцать, а то и восемнадцать. Она была очень хороша собой. Особенно привлекали ее глубокие карие глаза, обрамленные длинными густыми ресницами. Сидела она прямо, не касаясь спинки стула, так что возникало желание проследить, долго ли она сможет так выдержать. Ей было не очень приятно находиться под взглядами всего зала, хотя она уже давно привыкла не обращать внимания на восхищенные взгляды сверстников, да и не только сверстников, – и взрослых мужчин, часто оборачивающихся на нее на улицах. Однако она научилась владеть собой и накладывать в зависимости от обстоятельств нужную маску. Сейчас она с самым серьезным видом приготовилась слушать докладчика, и на лице ее отражался неподдельный интерес.
Около окна сидели ее троюродные братья: Эрик, Марк, Виталик и Саша. Эрик встал и помахал рукой, чтобы привлечь ее внимание. Иннокентий решил, что брат машет ему. Он улыбнулся Эрику и окинул взглядом присутствующих. Небольшой костяк группы, оставшийся еще от прежнего состава, был тут. Прямо перед ним сидели рабочие железнодорожных мастерских Андрей Окунь, Володя Петрушевский и Федосей Зубарев, «Зубарь». Чуть дальше – рабочий сапожной мастерской Наум Марголин и слесарь с завода Заславского Сергей Войцеховский. Рядом с ними три товарища Сергея, которых он недавно привел в группу, – Гаврила Голубь, Савва Шерстюк и Матвей Коган, или Муня, как его звали в группе. Около стены небрежно развалился на стуле Володя Кныш, тот самый товарищ, что бросил бомбу в квартиру директора машиностроительного завода Германа. Кнышу только 16 лет, но он уже два раза сидел в тюрьме за драки и грабежи, говорят, даже кого-то зарезал.
Кроме Лизы, на собрании присутствовали еще три девушки. Они прятались за спинами товарищей в последнем ряду. Одна из них Эсфирь Лившиц работала в прачечной, две другие, Ирина Звонова и Тая Чумак, – в ателье мужского платья Филозова. Все три уже достаточно себя проявили в распространении листовок. По случаю собрания девушки были нарядно одеты и одинаково причесаны в модные высокие «валики». Почему-то отсутствовала учительница гимназии Софья Пизова. Иннокентий был у нее вчера, и она обещала обязательно прийти.
Софья недавно пережила смерть любимого человека, члена их группы Ивана Божко. В отношениях Софьи и Ивана было много общего с Борисовым и Завьяловой. Оба они года два назад состояли в РСДРП. Иван первый решил стать анархистом, и влюбленная в него Софья – в противоположность Марии, не раздумывая, последовала за ним. Зимой в группе в результате одного «экса», совершенного Божко и Войцеховским в Кременчуге (у себя в городе они пока не решались на такие действия), появились деньги, и Иван с Сергеем поехали в Одессу за оружием. Там местный анархист Леон Тарло помог им достать немного оружия и литературы. В Екатеринослав они возвращались разными поездами. Сергей доехал без приключений, а Ивана арестовали прямо в здании одесского вокзала. По дороге в участок он пытался бежать, и был убит в голову.
Обо всем этом подробно расписала на следующий день в «Новостях по телефону» екатеринославская газета «Приднепровский край». Видя, как тяжело страдает Софья, ее мать Евгения Соломоновна тоже решила войти в группу и предложила сделать их двухкомнатную квартиру на Вознесенской улице конспиративной. Там в бытность Рогдаева собирался в небольшом количестве актив группы.
Все остальные присутствующие ему были незнакомы, в основном зеленая молодежь, между 16 и 18, – ремесленники и рабочие, приглашенные кем-то из членов группы. Затесался даже один семинарист в подряснике, с козлиной бородой и длинными, ниже плеч, редкими волосами. Он держался довольно уверенно, оживленно переговаривался с соседями, которые охотно отвечали на все его вопросы, но сами не решались спросить, что его привело к ним. Это был Степан Тычина. Усиленно изучая философию, он увлекся одной из основных ее категорий – свободой, проштудировал все имеющиеся в их библиотеке статьи по этому вопросу Эпикура, Прудона, Канта, Гегеля, Шопенгауэра, Ницше, Штирнера и, наконец, наткнулся в книжной лавке Гольдберга на брошюры Бакунина о свободе и анархизме. Узнав от знакомых гимназистов, что в городской библиотеке в среду собираются анархисты, он решил прийти их послушать.
Мишель тоже рассматривал аудиторию и понял, что задуманная им еще в дороге лекция рассчитана на более подготовленную аудиторию, а здесь, видимо, собрались те, кто мало что знает об анархизме, и на ходу перестроил свой рассказ, решив начать с самых азов.
Часы показывали десять минут шестого, ждать больше нельзя. Иннокентий постучал карандашом об угол стола и представил аудитории Мишеля как члена белостокской группы анархистов-коммунистов.
С Мишелем происходило что-то странное. Он никак не мог начать свой рассказ, ему мешал пристальный взгляд Лизы, устремленный на него. Он выбрал в первом ряду невзрачного молодого человека в сером чесучовом пиджаке и сосредоточил на нем свое внимание.
– Мне нередко приходится сталкиваться с людьми, – сказал он, и звук собственного голоса вернул ему обычную уверенность, – которые, будучи членами анархистской группы и даже активными боевиками, не имеют четкого представления о самом анархизме. Это как в народной сказке – пошел туда не знаю куда, нашел то не знаю что. Мы должны уяснить себе, что анархизм – это политическое движение, которое ставит перед собой конкретные цели и конкретные задачи, как все другие партии – социал-демократы, эсеры, Бунд, Польская социалистическая партия и так далее. Главная его суть – в полном отрицании государства и любой власти во всех ее проявлениях, так как и государство, и власть опираются на насилие…
Сделав вступление, Мишель стал рассказывать о Бакунине и Кропоткине, о Парижской коммуне и создании в будущем анархических коммун и федераций – свободных соединений свободных людей. Поэтому анархисты и называют себя анархистами-коммунистами.
– Ни одна партия, – подчеркнул он, – не решается, как мы, поставить вопрос об уничтожении государства и создании либертарного, то есть абсолютно свободного от всякой власти общества. Так что каждый человек, вступая в наши ряды, должен знать, что он не просто борется с буржуазией, а уничтожает его прямого защитника и покровителя – государство.
… Где-то в коридоре часы пробили половину седьмого. Мишель остановился и оглядел слушателей. В зале стояла мертвая тишина, слышно было, как о стекло билась муха, и дребезжал за окном трамвай. Только девушки в заднем ряду, устав от обилия информации, перешептывались и улыбались, глядя на Мишеля. Мишелю хотелось посмотреть на Лизу: как она отреагировала на его выступление, но не решился этого сделать.
– Оставь время на вопросы, – шепнул ему Иннокентий.
– Хорошо, – сказал Мишель, отводя глаза от улыбающихся девушек, которые уже откровенно кокетничали с ним, строя глазки. – Наша с вами тема неисчерпаема, но вот что еще я хотел вам сказать. Вы должны обязательно вести работу в массах, использовать каждую ситуацию, чтобы пропагандировать наши идеи. В июле в Екатеринославе прошли митинги и забастовки в поддержку восставших моряков броненосца «Потемкин». Их организовали социалисты, вы оказались к ним не готовы, а на своих собственных сходках неоправданно потеряли много людей. (При этих словах Иннокентий удивленно посмотрел на него и несогласно покачал головой: уж в чем, в чем, а в неоправданной потере людей их с Рогдаевым нельзя упрекнуть.) Надо чаще бывать на заводах, беседовать с рабочими и не только с ними, привлекать на свою сторону мелких ремесленников, мастеровых, мелких служащих, безработных, крестьян и особенно солдат. Вчера вечером я был на вашей партийной «бирже» – кто там только ни выступал: большевики, меньшевики, эсеры, бундовцы и ни одного анархиста...
– Можно подумать, что у вас в Белостоке много выступающих, – вдруг подал голос невзрачный в сером чесучовом пиджаке, на которого в начале лекции смотрел Мишель, – развязали такой террор, что весь город живет в страхе. Я там был недавно, все только и говорят о грабежах и убийствах.
– Это верно, – согласился Мишель. ¬В Белостоке действует сильная террористическая группа, есть такие и в других городах, но многие анархисты уже стали задумываться, то ли они делают. Убийства отдельных собственников и полицейских, взрывы, поджоги, грабежи не решают главного вопроса о свержении самодержавия и господствующего класса. Сейчас некоторые анархистские группы делают ориентир на забастовки, бойкоты, саботаж, то есть экономический террор. В дальнейшем он даст возможность революционным массам перейти к всеобщей стачке. Я думаю, это правильный подход. Если мы не будем вести работу среди людей вместе с другими партиями, то рискуем остаться на обочине революции...
– Ты, Мишель, очень хорошо нас просветил, – вдруг резко оборвал его Наум Марголин, – но вести работу в массах нам незачем. Пусть этим занимаются эсдеки. Я был в их организации два года, вдоволь наслушался разговоров о постепенности перехода к революции и созревании всяких там исторических условий. Одна пустая болтовня. Сколько еще можно ждать у моря погоды! Я полностью поддерживаю террористические действия белостокских товарищей. Пора и нам
