следует не оценил.
Он внимательно осмотрел ватажников. Быстрян получил легкую рану в грудь от брошенного топора, да один из новичков Лисича «поймал» сулицу в мягкие ткани плеча.
Солнечные лучи прогнали последнюю туманную дымку, и поле битвы открылось во всей своей удручающей красе. Судя по количеству долбленок, на берег высадилось до полусотни ивцев, еще три десятка их конников ударили по стану вдоль берега. Из всех них уцелела лишь половина. У короякцев, впрочем, убитых оказалось в два раза больше. Не было ни одной ватаги, которая не понесла бы самые серьезные потери, поэтому дарникцы со своими двумя легкоранеными выглядели на общем фоне крайне вызывающе. Дарник не понимал этого, наоборот считал, что сейчас все будут его хвалить, как он здорово сохранил своих людей и спас всю короякскую рать от полного разгрома.
Как же он был удивлен, когда на совете уцелевших вожаков Стержак обвинил его в желании увести свою ватагу назад в Корояк, мол, в тумане они заблудились и просто пошли не в ту сторону, в какую намеревались. Нелепость такого вывода была настолько очевидной, что Дарник в первый момент даже не нашелся что сказать.
Все присутствующие напряженно ждали его оправданий.
– Если ты, воевода, ночью отойдешь по большой нужде в сторону Корояка, то это тоже будет считаться бегством домой?
Вожаки заулыбались, кто-то даже прыснул от смеха.
– Никто в такую рань не выводит воинов на боевые занятия, – гнул свое воевода.
– Наверно души убитых больше всего сейчас жалеют, что я их в такую рань тоже не вывел на боевые занятия, тогда бы они все были живы. Моя повозка с лошадью осталась в стане.
Стержак досадливо передернул плечами:
– Уж не хочешь ли ты сказать, что лучше всех знаешь, как захватить Ивицу?
– Знаю и могу.
Сказав это, Дарник обвел гордым взглядом присутствующих. В эту минуту он готов был управлять хоть всеми воинами княжества.
Вожаки молчали. От их прежнего высокомерного отношения к безусому юнцу не осталось и следа. Никто, конечно, не собирался передавать ему общее управление ратью, но брошенный им вызов каждый запомнил накрепко.
Между тем события у Ивицкого озера продолжали развиваться сами по себе, уже без чьего-либо управления. Первое изумление от пережитого страха прошло, и многие короякцы пребывали в полной растерянности: как быть дальше? От острова к берегу направилась долбленка с переговорщиками. Встречали их не насмешками, какими обычно приветствуют побежденную сторону, а угрюмым молчанием. Да и как было не помалкивать – из всех убитых ивцев кожаные доспехи имелись у пяти-шести человек, остальные были обыкновенными смердами, более привыкшими управляться с сохой и косой, чем с оружием. Так что насмешки подошли бы больше самим ивцам, сумевшим почти победить втрое превосходящее число обученных воинов. Переговоры касались возможности забрать и похоронить своих убитых.
И скоро два огромных погребальных костра, разделенные водной гладью возносили души погибших в потусторонние чертоги.
Во время сбора своих погибших и раненых сотоварищей хитрые ивцы сообщили сторожившим им короякцам, что хотят дать хорошую откупную виру на каждого из ратников, поэтому, когда начались новые переговоры, воеводе с вожаками уже невозможно было отказаться – весь стан хотел мира, дирхемов и возвращения домой. Каждому бойнику ивцы предложили по пять дирхемов, вожакам – по двадцать, Стержаку и его обиженному младшему брату по пятьдесят. Правда, во время выплаты выяснилось, что общего количества монет у ивцев не хватает, поэтому вожакам они могут дать лишь по десять дирхемов, а воеводе с братом – по тридцать. Стержак попробовал воспротивиться такому лукавству, но бойники зашумели, и сделка была совершена.
Дарник только посмеивался – уловка осажденных пришлась ему по вкусу. Его 17 бойников вместе с ним получили 95 дирхемов, едва ли не больше всех. Не бог весть какая плата, но ватажники радовались ей как малые дети медовым пряникам.
При выступлении войска в Корояк Рыбья Кровь, не дожидаясь команды, вывел свою ватагу в голову колонны. На возмущенный ропот вожаков и недовольство Стержака рассудительно заметил:
– У моих бойников самый лучший вид. Или вы хотите выставить вперед самых побитых и потрепанных?
В самом деле восемнадцать вышитых рубах-кафтанов и дюжина лепестковых копий, не говоря уже о десяти одинаковых «рыбных» щитах придавали его ватаге строгий и опрятный вид на фоне других ратников с разнообразным порой чересчур кичливым вооружением. Рядом с телегой и щитниками на четырех трофейных лошадях, правда, без седел гарцевали сам Дарник со своими старшими.
Так они и въехали в Корояк, где горожане уже были наслышаны о происшедшем. Особых восторгов никто из встречающих горожан не выражал, но боевой вид ватаги Дарника всем бросался в глаза.
3
В городе теперь только и разговоров было о ватаге дарникцев, которая одна сохранила присутствие духа при нападении на короякский стан сотен (никак не меньше) «свирепых» ивцев. Везде Дарника узнавали и радушно приветствовали. Многие стремились просто подойти и поговорить с ним. Сначала это было даже приятно, и в ответ хотелось сказать что-то не менее любезное. Но потом он почувствовал, как этот чужой восторг и любование вынуждают его против собственной воли говорить и делать совсем не то, что бы ему хотелось. Вот оно, то испытание медными трубами, о которых он читал в свитках, не очень понимая, о чем идет речь. Надо было что-то срочно придумать, чтобы вернуться к прежнему отстраненному от всех состоянию.
Просто избегать посторонних было как-то слабовато, и Дарник решил их самих отучить от излишней назойливости. Стал покупать все в долг и тянуть потом с оплатой, а всех самых достойных девушек посада принялся приглашать в свои наложницы, и называл трусами и слабаками чужих бойников, кто участвовал в осаде Ивицы. Такой подход быстро привел к желаемым результатам. Вскоре кругом заговорили о его непомерной спеси и хвастовстве. Все больше людей перестало с ним заговаривать и здороваться. И Рыбья Кровь вздохнул с облегчением.
Впрочем, на желающих вступить в его ватагу это никак не отразилось. Каждое утро у ворот их дворища собиралось двадцать, а то и тридцать молодых парней, жаждущих стать под их рыбное знамя. Среди них были как бездомники, так и отпрыски состоятельных семей. У дарникцев все они получили прозвище ополченцев.
Кормить такую ораву было накладно, да и на дворе места для них не хватало, поэтому Дарник придумал уводить их вместе с ватажниками за ограду посада, на дальнее Гусиное Поле, и устраивал там боевые занятия среди гусей и телят.
Быстрян шутливо посоветовал ему со всех ополченцев брать отдельную плату, зачем, мол, даром учить их для чужих ватаг. Выслушав его, Маланкин сын поступил по-своему: приставил к ополченцам в качестве учителей всех бойников. И опять угодил в яблочко – уча других, учусь сам – ватажникам их новое положение пришлось по душе, и то, что еще вчера им было в тягость, вдруг предстало совсем иначе, когда они сами принялись командовать собственными учениками. Дарнику оставалось лишь наблюдать со стороны и время от времени поправлять зарвавшихся «учителей».
Поход в Ивицу заставил его многое переосмыслить. Отметил, что никто не ожидал от Стержака и его помощников большой личной доблести, важнее было услышать от них верное распоряжение или точное предвидение намерений противника, или, на худой конец, хорошее ободряющее слово, придающее дополнительные силы. Значит, то же самое требуется и от него для своих ватажников. И если он собирается быть хорошим воеводой, то должен сам поменьше вступать в единоборства, а больше действовать доходчивой убедительной речью.
Полученный опыт в виде выскакивающих из тумана конных и пеших воинов изменил и его представление о ратном сражении: оказывается, можно не только чинно выстраиваться друг перед другом и дожидаться, пока достроится противник, но нападать без соблюдения какого-либо ритуала. И большая часть боевых упражнений на Гусином Поле отныне была направлена именно на быстроту действий: раз – и прямая линия щитников выгибается в полукольцо, два – один ряд превращается в два, три – первый ряд встает на одно колено и упирает копья в землю, а второй подымает щиты над ними, четыре – щитники разворачиваются боком и из-за их спин выскакивают на вылазку лучники с мечами и топорами, пять – лучники, прекратив рукопашную, возвращаются под защиту щитов. Большое количество новичков только способствовало этим придумкам Дарника. Никто из ватажников не возражал, бой у Ивицы убедительно показал пользу приобретенных навыков, да и собственное послушание в присутствии ополченцев выглядело как знак тайного знания воинской премудрости.
Перемены коснулись и вооружения. Для щитников лепестковые копья оказались не нужны, их сменили рогатины с длинным игольчатым наконечником. Лучникам в тяжелых доспехах было не очень сподручно, и они сменили их на кожаные безрукавки со вшитыми железными пластинами. Обретение маленькой конной группы заставило задуматься и об ее снаряжении. Прямоугольный щит с острыми углами мог ранить коня, поэтому для конников был выбран небольшой щит овальной формы. А безрукавка для них была превращена в длинный кафтан, полы которого со стальными пластинами закрывали ноги всадника.
Наладив на Гусином Поле нужный порядок, Дарник все чаще оставлял командовать вместо себя Быстряна, а сам приступил к осуществлению своей бежецкой мечты о боевой колеснице и камнемете. Была куплена широкая двуколка с большими колесами, по весу равная однолошадной телеге. В Корояке уже применялись колеса не из сплошных досок, а с прочными дубовыми спицами. Одному из тележников Дарник заказал сделать два таких колеса. Двуколка, став в два раза легче, сразу приобрела нужную подвижность и разворотливость. С двумя хорошими упряжными лошадьми ее скорость мало чем уступала скачущему всаднику.
Первые испытания колесницы на Гусином Поле выявили ее сильные и слабые стороны. Да, стоя на высоком дощатом настиле, два лучника возвышались над любым всадником и могли вести более прицельную и быструю стрельбу, чем конный лучник, но и сами представляли собой прекрасную мишень. Для их защиты по краям настила пришлось установить высокое дощатое ограждение, отчего двуколка приобрела довольно уродливый вид. Но такое уродство смущало Маланкиного сына меньше всего, главное, чтобы было безопасно.
С камнеметом на треноге тоже пришлось изрядно повозиться. Лучные рога так и пытались выскочить из ложа, не выдержав натяжения. Снова и снова приходилось их укреплять и получился крайне неприглядный наворот веревок и сухожилий, тем не менее двадцать-тридцать выстрелов они в конце концов выдерживать стали.
Ватажники смотрели на его возню с колесницей и камнеметом с большим недоверием, считая их полезность на ратном поле весьма низкой. Один лишь Меченый сразу увлекся ими и даже попытался еще что-то улучшить. Для возницы придумал снизу ступеньку, чтобы, упираясь в нее ногами, тот имел твердую опору и не мешал лучникам. Именно ему принадлежала идея совместить колесницу с камнеметом. Рыбья Кровь и сам думал об
