позеленеет от злости и страха Смуга Лысый, то-то половина парней запросится отправиться с ним в Землю Русов.
За день до окончания пути к нему за неожиданным советом обратились Меченый и Борть. Две недели тарначские наложницы услаждали их на зависть другим обозникам, а тут вдруг тростецы задумали их продать, мол, в Корояке все над ними будут только смеяться из-за этих уродливых старух (а старухам было по двадцать пять лет). Конечно, насильно мил не будешь, но избавление от наложниц наносило пусть малый, но все же ущерб подчиненному ему люду, чего допустить Рыбья Кровь никак не мог. У Смуги Везучего, по рассказам Маланки, было две любимых поговорки: «Деревья до неба не растут» и «Разве красивое полено горит в очаге лучше некрасивого». И сейчас Дарник с удовольствием применил одну из них.
– Да, – согласились тростенцы, – тарначки греют их очень хорошо, но все же…
– Вы далеко не уедете, если будете обращать внимание на каждый чих. Это ваши наложницы, добытые в славном бою, и добрый удар по зубам заставит любого признать их первыми красавицами. Или они просто лучше вас стреляют из лука?
– Ты ведь сам тоже избавился от Веты, – напомнили они ему.
– Ладно, тогда я куплю их у вас, но всем буду рассказывать, что они хороши для меня и слишком нехороши для вас, – разозлился вожак.
Его слова возымели действие, и больше о продаже тарначек тростецы не заговаривали. Каким-то образом ответ Дарника стал известен самим тарначкам, и долго потом он ловил на себе их благодарные взгляды.
7
Чем ближе подходил караван к Корояку, тем тревожней становилось у Дарника на душе. От встречных путников узнали, что князь Роган уже в городе, вернулся из похода с большими потерями и пребывает в крайнем раздражении. За событиями двух последних месяцев как-то совсем забылось, что княжеский суд над ним, Дарником, так и не состоялся. Что делать, если при въезде в город его попытаются схватить княжеские гриди? Все дорожные «подвиги», представлявшиеся ему важными и замечательными, разом померкли перед такой простой и грозной вероятностью. С трудом приходило понимание, насколько он беззащитен перед чужой властью и силой. Хотел даже под каким-либо предлогом отстать от обоза, чтобы сначала прояснить ситуацию, а уж потом как-то действовать. Беспокоило и собственное дворище: как там, ничего ли не случилось.
Как назло, на последнем переходе ломались то колеса, то колесные оси, поэтому в Корояк прибыли глубоким вечером. Купец Заграй приветствовал их на въезде в посад, уже извещенный гонцом, посланным вперед Лопатой, дабы сообщить, что поездка вышла весьма успешной. Сказав Дарнику приходить назавтра за окончательном расчетом, Заграй вместе с караваном и лопатниками отправился на свой торговый двор.
Рыбья Кровь так и не спросил его про свою подсудную участь, но по молчанию купца посчитал, что все не так уж плохо, и уже более уверенно с колесницей и тарначскими возами направился к своему дворищу. В наступивших сумерках его маленький обоз едва не проехал мимо и лишь возглас глазастого Селезня вовремя остановил их. На дворище точно так же не сразу признали отряд Дарника, и только разглядев знакомую колесницу Меченого, бросились с радостными криками открывать ворота. Последовала общая ликующая сумятица, где все стремились обнять и потрогать друг друга, и рассказать взахлеб сразу обо всем. Перехватив вопросительный взгляд вожака, Быстрян тут же его успокоил: все у них живы и здоровы. Выскочившие за ворота Черна с Зорькой самым неподобающим образом стащили Дарника с его великолепного аргамака. Остальные домашние с не меньшим пылом тискали других походников.
С большим трудом загнали и разместили на дворище колесницу, повозки и верховых лошадей, да и то сказать: уезжали с одной колесницей и четырьмя лошадками, а теперь одних лошадей полтора десятка. Рыбья Кровь отдал распоряжение и из возов извлекли свечи и подсвечники, которые по сравнению с тусклыми лучинами ярко осветили большую гридницу – теперь можно было свободно показывать все привезенное.
Первым делом раздали подарки: бойники получили по медной фляге, Быстрян – отдельный серебряный кубок, а Черна с Зорькой к своему полному восторгу – украшения и зеркальца. С удивлением смотрели домочадцы на привезенных детей, но вопросов не задавали, мол, раз они есть, значит, так оно и нужно. Дарник потихоньку поинтересовался у Быстряна, что слышно о княжеском суде. Рус сокрушенно покачал головой, признавшись, что слухи весьма неутешительные – князь настроен крайне сурово. Более подробно им поговорить не дали.
После обильного ужина с привезенным заморским вином пошли с подсвечниками и факелами осматривать повозки, лошадей и тарначское оружие. Всем хотелось полюбоваться и на выигранного в затрикий аргамака, слухи о котором, оказывается, еще месяц назад достигли Корояка. Дарнику же не терпелось взглянуть на произведенные в его отсутствие работы.
Быстрян постарался на славу, украсив новые дубовые ворота двумя смотровыми башенками по краям. Внутри перемены были еще разительнее. Вдоль лицевого частокола изнутри вырос второй, более низкий заборчик, а пространство между ними заполнено камнями и землей, чтобы по нему, как по настоящей крепостной стене легко перемещаться и вести прицельную стрельбу с любой точки.
– Да у тебя здесь не дворище, а настоящая крепость, – одобрил Рыбья Кровь.
Неожиданно со стороны северных ворот посада послышался гул сотен голосов, и сквозь темноту оттуда стало проступать заметное зарево.
– Что это? – спросил вожак у Быстряна.
Тот сам был в недоумении. Гул нарастал, различались уже конский топот, крики о помощи, характерный лязг оружия. Хорошо, что на дворище никто не спал, и быстро вооружиться и надеть доспехи труда не составило. Все ватажники живо поднялись на переднюю стену дворища и оттуда увидели, как с северной стороны пламя одно за другим охватывает деревянные дома и ограды, и в их свете мечутся фигуры конных и пеших людей.
– Арсы, – уверенно определил Быстрян.
Такое здесь случалось и прежде. О набеге степняков всегда узнавалось заранее, и только арсы, притворяясь мирными смердами, мелкими группами проникали в город, чтобы ночью открыть ворота своим конным сотоварищам и соединиться с ними для разграбления слабо защищенных дворищ и захвата большого числа женщин.
Вот мимо ограды проскакали два всадника в меховых шапках, с факелами в руках. Один из них на скаку мечом зарубил бегущего парня. Второй чуть приостановился, посмотрел на стоявших на стене дарникцев и поскакал дальше. В ворота соседнего дворища забили чем-то тяжелым. Дарник с Быстряном переглянулись.
– Соколом бьют, – догадался Дарник.
– Им, – подтвердил Быстрян.
На княжескую помощь из города рассчитывать не приходилось, вряд ли кто-либо рискнет выбираться в ночную темень. Оставалось полагаться только на самих себя. Дарник живо сбежал по лесенке во двор и стал распоряжаться.
Два воза вручную развернули так, чтобы сделать их второй оградой в трех саженях от первой. Между ними выставили колесницу с заряженным железными орехами камнеметом. Полотняный верх с возов убрали, превратив их в простые высокие телеги, из-за которых удобно было стрелять из луков и метать сулицы. Всем бойникам раздали привезенные тарначские луки и колчаны со стрелами. На смотровые башенки Дарник послал по лучшему лучнику, тройки Кривоноса и Бортя заняли место на стене, тройки Быстряна и Лисича вместе с колесничими Меченого разместились за возами. Сам Дарник поднялся на стену, чтобы лучше было все видно. И вовремя – к их воротам десяток разбойников с круглыми щитами уже несли сокол – заостренное бревно с ручками. Еще десяток арсов-всадников изготовилось к броску чуть дальше. Не дожидаясь атаки, Дарник приказал стрелять из луков в их сторону. Послышалось ржание раненых лошадей. И следом раздался глухой удар сокола в ворота.
На пеших арсов с башенок и стены посыпались сулицы и стрелы. Нападавшие действовали умело и слаженно: те, кто со щитами прикрывали и себя и товарища, державшего таранное бревно, поэтому подстрелить удалось лишь двух-трех человек. От четвертого или пятого удара сокола запорная перекладина переломилась и хорошо смазанные створки ворот широко распахнулись. Пешие арсы тотчас расступились, давая дорогу устремившимся на дворище конникам. Но такого приема, как здесь, они еще нигде не встречали. Проем ворот позволял проехать лишь трем всадникам в ряд, столько же накрывал и выстрел из камнемета.
Первая тройка рухнула изрешеченная железными орехами, вторая и третья кувырком полетела на первую утыканная стрелами и сулицами, четвертая вновь нарвалась на камнеметный выстрел, остальные в замешательстве перед горой всадников с лошадьми, еще шевелящихся на земле, повернули обратно. В ворота ринулись было пешцы, но получили такой же ореховый залп. Никому не удалось даже сойтись с дарникцами в рукопашной. Стрелки на стене тоже не стояли без дела, добросовестно посылали стрела за стрелой и наружу, и внутрь двора.
Наконец все остановились: нападающие, чтобы отступить и решить, что делать дальше, защитники, чтобы набрать новые стрелы и сулицы. Потом произошло непонятное: поскакали прочь всадники, и площадка перед открытыми воротами опустела. Некоторое время Дарник не пускал ватажников со двора, опасаясь засады. Стоны раненых заставили забыть осторожность. Несколько бойников вышли из ворот и стали затаскивать во двор раненых врагов.
Это действительно были арсы в длинных кафтанах поверх кольчуг и меховых шапках поверх шлемов. Всего набралось семь или восемь раненых, да почти два десятка убитых. Имелись потери и у дарникцев. Один бойник на стене был убит, а двое ранены.
Закрыв ворота, принялись все приводить в порядок. Один из арсов, носивший под шапкой железный шлем с забралом, был только оглушен ударом сулицы в голову, и придя в себя, начал буйствовать, выкрикивая, что он княжеский сын и с ним не должны обращаться, как с простым смердом. Угадав в Дарнике главного, он обратился к нему с угрозами, мол, сейчас его воины вернутся и как следует со всеми поквитаются.
Рыбья Кровь молча его выслушал и, ни слова не сказав в ответ, велел Кривоносу повесить крикуна на воротах дворища.
– Я слышал, что у них один из сотских действительно княжеский сын, – счел нужным заметить Быстрян.
Но Дарник жестом лишь подтвердил Кривоносу свое распоряжение. И через минуту княжеский сын, или кто там еще висел на воротной перекладине.
Посад постепенно наполнялся людьми, кто тушил пожары, кто подбирал раненых и убитых. С первым утренним светом появились и конные княжеские гриди.
У дворища Дарника один из дозоров с любопытством остановился, рассматривая повешенного арса и следы ночного побоища. Старшой гридей сообщил, что в нападении участвовали две сотни конных арсов, которые разграбили и сожгли три десятка дворищ, и захватили полсотни женщин, и лишь дворище Дарника оказалось им не по зубам. В повешенном разбойнике один из гридей признал Тавра, непутевого сына гребенского князя. Вскоре на подворье стали собираться и дарникские «ополченцы», ужасно сожалея, что очередная победа дарникцев прошла без их участия.
Чуть
