Дневники потерянной души

вдобавок выставил на стол корзинку с хлебом, горшочек с диким медом и душистые красные яблоки, завернутые в полотенце.

Только уловив аромат мяса, я понял, как жутко проголодался, и, присев к столу в одном лишь одеяле, с благодарностью вгрызся в сочный кусок.

Тем временем хозяин, выйдя за порог, громко позвал:

— Ранугад, идите, пожалуйста, сюда! Ужинать будем!

Я не смел и предложить позвать моего отца тоже поужинать в доме, решив сам отнести ему угощение, и обрадовался, когда он показался из каморки, присоединяясь к нам; Маура же тем временем наполнил еще одну тарелку.

— Спасибо, спасибо, хозяин, — отец с аппетитом набросился на еду. — Дай вам небеса здоровья!

* * *

Очередной визит Калимака и Разанула пришелся на конец лета следующего года. Мы сидели вчетвером на солнечной опушке, чистили собранные лесные орехи, раскалывая их скорлупу рукояткой ножа, и с наслаждением уплетали хлеб с медом, отодвинувшись подальше от пчел, монотонно жужжащих над цветами клевера.

— Я тебе кое-что привез. Вот, — Калимак великодушно протянул моему хозяину какой-то странный, величиной с ладонь, плоский камень с неровной поверхностью, сплошь в мелких дырочках и щербинках. — Отец давеча на рынке приобрел, и я у него взял парочку.

— Это что? — Маура подозрительно прищурился.

— Специальные пористые камни, бороду оттирать, — пояснил его товарищ. — Только надо сначала рожу распарить да мыльной настойкой обработать, чтоб не такая красная потом была. Я вот пробовал уже, потрогай.

Маура провел ладонью по его щекам и подбородку, на которых действительно еще заметно было покраснение после этого нового способа удаления волос.

— Ну да, довольно гладко.

— Вот видишь, хорошая вещь. Только батя сам обросший так и ходит, лень ему возиться. Но парни сейчас вовсю от бород избавляются, с тех пор, как с востока кто-то эти штуки привозить начал, ими и порезаться нельзя. Там, говорят, обычай такой пошел, что уже почти никто густые бороды не носит… Кстати, все спросить забываю, а чем ты до сих пор пользовался? Лезвием же так гладко не выходит, — в поисках щетины он ощупал подбородок сидящего перед ним.

— Ничем.

— То есть как? Ты же старше меня, а у меня еще с осени поросль пошла, — удивленно произнес Калимак.

— А у меня — нет, — пожал плечами мой хозяин.

— И у меня нет, — с готовностью вставил я.

— Да ты вообще молчи, — одернул меня господин Брандугамба. — Еще молоко на губах не обсохло.

— А ты, значит, такой у нас взрослый и важный стал, — с вызовом сказал Маура, одновременно успокаивающе обнимая рукой мои плечи.

— А ты у нас баба! — поддразнил Калимак. — Деток малых защищаешь, и борода не растет!

Он шутливо похлопал его по щекам, на что мой хозяин ловко скрутил его руки и повалил на траву, усевшись на него верхом.

— Тогда завтра вся деревня будет знать, что силач Калимак был поколочен бабой, — невозмутимо сказал он, пока лежащий под ним безуспешно пытался вырваться. — А Разаль и в Зарак весточку донесет, правда, Раз?

— Вот это твою славу подмочит! — захохотал подросток, везде хвостом ходивший за своим старшим товарищем.

— Ну ты предатель, я от тебя не ожидал, — погрозил ему кулаком Калимак, отплевываясь от попавшей в рот травинки.

— А че ты меня в детстве в кладовке запирал и гнилыми яблоками с крыши закидывал? — припомнил Разанул былые обиды. — Вот и получай теперь по заслугам!

— Да будешь ты Калимак, Бабой Битый, — нарек Маура, вовремя уворачиваясь, когда лежащий исхитрился и высвободил одну ногу для пинка.

— Ха-ха! Калимак, Бабой Битый! — в восторге завопил Разанул, тоже набрасываясь на друга и больно втирая ему кудри в макушку.

— Свиньи вы недорезанные! — отбивался Калимак. — Двое на одного!

— Да, нечестно получается, — Маура наконец освободил свою жертву.

— Щас ты у меня нехило получишь, — решив больше не связываться с заведомо более сильным соперником, Калимак погнался за Разанулом, уже с громким смехом улепетывающем от него в чащу.

— Возьми, через год-другой пригодится, — Маура передал мне плоский удалитель волос. — А я у Кали всегда попросить смогу.

* * *

По весне, когда мне было уже четырнадцать, господин Ильба засобирался в очередную торговую поездку, на этот раз более длительную.

— Опять обнищали, — сетовал он. — Надо подправить дела.

«Обнищали» в его понимании значило, что огромные запасы продуктов, тканей, постельного белья, посуды, всякой домашней утвари и мешочков с золотыми и медными слитками в потайном чулане уменьшились настолько, что через них стал кое-где проглядывать пол.

— Ты остаешься за главного, Маура, — напутствовал он. — Вернусь не раньше, чем через две полные луны. За порядком следи, лоботрясов наших не распускай, — кивнул он в сторону меня и моего отца.

— Все будет в порядке, почтенный, — склонил голову Маура.

Мой отец подал нашему хозяину собранную котомку со всем необходимым, и Ильба наконец удалился к запряженной телеге, доверху груженой мешками с зерном. Две юные и свежие гнедые лошадки уже рвались в путь.


Снова полетели дни, и будто даже дышаться стало свободнее, а жить веселее, так как с отъездом Ильба ушел и чрезмерно строгий распорядок. Маура по-прежнему абсолютно не придавал значения разнице в сословиях, позволяя нам спать допоздна, гулять, когда вздумается, и есть и пить, сколько хочется.

Дорвавшись до хорошей, привольной жизни, мы с отцом быстро забыли, как было раньше, а знакомые рабы других хозяев, прослышавшие про это, завидовали нам, и вечерами, тайком от своих господ, приходили проситься в услужение к Маура.


Из-за своего инакомыслия молодой хозяин быстро нажил себе много врагов. После визитов рабов к нему начали наведываться их владельцы; уже по ночам и с угрозами. Угрожали пожаром, мором лошадей, откровенно обещали перерезать горло, если Маура не перестанет мутить воду в деревне. Тот поначалу пытался говорить с ними спокойно и по-человечески, но, поняв бессмысленность этого, для виду ужесточил обращение с нами — только чтобы сохранить имение в целости до возвращения господина Ильба.

— Простите меня, Ранугад, Бан, — сокрушенно сказал он нам после очередной стычки с соседом, пролезшим во двор. — Но я буду кричать на вас и помыкать вами, раз здесь такие порядки. Какой же я дурак, если думал, что могу что-то изменить, — он гневно ударил кулаком по столу и вышел.


Прошло обещанных два месяца, а господин Ильба все не возвращался.

— Куда он запропастился? — не находил себе места Маура, шагая туда-сюда по комнате и запуская руки в волосы. — Это чертово владение мне уже поперек горла стоит!

— Может, случилось с ним что? — осторожно предположил я.

— Да что могло случиться? Он же по диким краям не ездит, а в окрестностях его все знают и уважают, — уверенно возразил он. — Неужто какая-то бандитская сволочь на выручку позарилась?..

Мы сильно тревожились, через день ходили искать старого господина по всей округе, спрашивали и у местных, и у проезших торговцев — его никто нигде не видел. Ильба Лабинги будто провалился сквозь землю.

* * *

Вновь пришла зима, с ее короткими днями и темными холодными вечерами. Мы уже давно отчаялись в наших поисках, но о господине Ильба упоминали исключительно, как о пропавшем без вести — «временно отсутствующим», как подчеркивал Маура, не желая озвучивать крутящуюся у всех в головах мысль о гибели старика. Возможно, еще и потому, что свалившаяся на Маура ответственность за имение явно не очень радовала его; по крайней мере, на первых порах.

Зимой всегда было скучно и тоскливо — снаружи играла поземка и мороз сковывал деревья ледяными тисками, а в доме нужно было постоянно поддерживать огонь. Хвороста каждый раз не хватало, в лес страшно было сунуться из-за оголодавших волков, и жителям деревни только и оставалось, что сидеть по домам и дрожать в ожидании первого весеннего солнца.

Теперь, когда не было прежнего господина, Маура настоял, чтобы мы с отцом ночевали в его доме хотя бы в морозные ночи, ради экономии на хворосте при растопке только одного очага.

Проснувшись однажды утром на низкой кровати, я перевернулся на спину, сладко потягиваясь и наслаждаясь мягкостью постели. Я обнаружил, что ночью меня накрыли еще несколькими одеялами, так что я совсем не чувствовал холода. Мой отец спал на соседней кровати на толстых соломенных тюфяках, похрапывая время от времени. Лениво зевнув во весь рот, я наконец уговорил себя встать и пойти умываться.

Маура сидел у ярко горящего очага, скрестив ноги и укутавшись в одеяло.

— Как спалось? — поинтересовался он с улыбкой, перемешивая хворост.

— Очень хорошо, хозяин. Так тепло…

— Прекрасно, — кивнул он.

— А вы и не ложились? — удивился я.

— Почему? Ложился, — ответил Маура. — Просто рано встал.

Поднявшись с дощатого пола, он зачерпнул ковшом нагретой воды из котелка над огнем, и подлил в стоящий на табурете медный таз для умывания.

Я с благодарностью умыл лицо, радуясь, что не пришлось довольствоваться ледяной водой, иногда даже замерзающей за ночь, а он тем временем подошел к окну, приоткрывая створки и впуская тусклый свет и морозный воздух зимнего дня.

— Давай завтракай, и гулять пойдем.

— Снаружи холодно ведь… — поежился я.

— Мы оденемся, — ответил он, отходя от окна. — Не бойся, не дам тебе простудиться.

Маура ушел вглубь дома и вернулся с охапкой длинных меховых накидок.

Когда я перекусил, он набросил на меня две накидки, одну поверх другой, и я сразу перестал дрожать. Были и теплые сапоги на меху, которые почти подошли мне по размеру, оказавшись только слегка велики. Хозяин плотно завернулся в одеяние из грубой кожи с меховой подкладкой, обулся в такие же сапоги вместо бывших на нем легких домашних, и мы вышли из дома, стараясь не скрипеть дверью, чтобы не разбудить моего отца.

Глазам моим предстал мир, покрытый белой пеленой. До самого леса простирался ковер нетронутого снега, выпавшего за ночь. Ветки деревьев прогибались под тяжестью лежавших на них мерцающих комьев. Маура смело вошел в снег, сразу погрузившись по колено, и двинулся по двору, почти неузнаваемому теперь из-за засыпавшей все метели. Я двинулся следом, нерешительно ступая в ямки, оставленные его сапогами. Дойдя до середины двора, хозяин разлегся на заснеженном холмике, раскинув руки.

— Красота… — сказал он тихо, перебирая снег в чуть покрасневших пальцах и роняя обратно полурастаявшую массу. Я подошел поближе и смотрел на хозяина, так спокойно и радостно объединившегося с зимой. Редкие снежинки медленно опускались на широкие полы его бурой накидки, на разметавшиеся по снегу волосы. Я стоял неподвижно, забыв о холоде.

И тут рука хозяина взметнулась вверх, и увесистый снежок угодил мне в челюсть, частично осыпавшись за шиворот. Я вскрикнул от неожиданности, хотя удар вовсе не был сильным, и стал пытаться выгрести из-под меха накидки так неприятно размокший там снег. Маура захохотал, садясь и отряхиваясь. Я обиженно потер мокрую шею.

— Прости, Бан! — произнес он, давясь смехом. — Но если бы ты себя сейчас видел… — Хозяин снова покатился со смеху, и я улыбнулся, потому что рассердиться на него мне было чрезвычайно трудно.

Вдруг со стороны леса, совсем близко, послышался протяжный