агрессивности жителей, так казалось многим, но Дамир и его коллеги знали, что рейтинг их родного дома не менялся вот уже двадцать лет, точнее сказать, он никогда не выходил в зелёную зону, оставаясь на краю жёлтой, ближе к красной черте. Каждый житель Земли знал, что это может означать для него, и забывал, не думая, даже не предполагая, что такое может быть с ним. Мир стал чист и прекрасен, мир, в котором никого больше не убивали, никто не стрелял, не сжигал дома, не бил за то, что тот другой веры или цвета кожи. Так было, но, как и на большом теле здорового животного, возникали позорные нарывы, красными точками горящие на безмятежной карте Земли. И их родной край был этой точкой. Вот уже двести лет они жили в котле, поставленном на малом огне кем-то глупым, самоуверенным, решившим, что одним росчерком пера, волевым решением можно заставить, сбить в кучу, вдавить разные народы в мирную жизнь, отдав власть сначала одним, потом другим, чтобы отобрать и править самому. Время вождей прошло, измельчала элита, теперь правили группировки, подогревающие тлеющие конфликты, засылая пропагандистов «от народа», будоража родовую память, требуя справедливости, исторической справедливости, а она была для всех своя. Дамир не понимал, почему так много внимания уделяют их заброшенному краю, никому и дела не было до этих красот, здесь не было ни редкоземельных металлов, ни урановых труб, даже алмазов или других драгоценных камней, получивших в последние десятилетия новую жизнь, наступила эпоха ренессанса «истинных ценностей».
Самое интересное, что в морге работали все истинные представители коренных народов, кроме Дамира, но никто из них никогда не называл его чужаком. Каждый день видя столько смертей на столе, смотревших отяжелевшими холодными глазами бесстрастности небытия, забывались лоскутные лозунги, рассчитанные на слабые умы. Каждое утро они собирались вместе и смотрели новый рейтинг. Конечно, это можно было сделать в любое время и в любом месте, пролистав пару вкладок на своём браслете, заодно понять, куда засунули и тебя лично, но никто не хотел чаще одного раза в день устраивать себе минутки страха, хватало трупов в холодильниках. А рейтинг всё же двигался к красной линии, как ползучая дымка ядовитого тумана, когда тебе кажется, что он ещё совсем далеко, а первые рваные лоскуты яда уже трогают пальцы на твоих ногах. Один шаг, одна оплошность, чрезмерный перегиб в борьбе за «справедливость», и терпение всемирного разума лопнет. Кто он этот, всемирный разум? Кто его видел хоть раз? Никто, но все его знали, понимая, что он есть и следит за всеми. Машина, бесстрастная и жестокая, может, в этом и была истинная справедливость, когда решения принимались без чувств, на основании строгого, одобренного всеми странами расчёта, безупречного метода? Машина следила за людьми, предупреждала, принуждая меняться, мириться – и это работало, войн больше не было. Но были и другие, не желавшие мириться, заигравшиеся, подогретые извне и изнутри, забывшие об угрозе, незримой, а потому и не страшной. Никто не верил, что машина примет решение, уничтожит горячую точку, превратив её в непригодную для человека землю сроком на двести лет, время приемлемого распада, и можно будет начинать жизнь заново, и делать это будут другие, новые люди. Поумневшие? Вряд ли, скорее напуганные, но такие же беспечные, сотни лет долгий срок, многое забывается.
Очень страшно жить под прицелом, под неусыпным контролем, и ждать, что твой дом, твоя улица, район или даже город будет стёрт с лица земли. Страшно, но только тогда, когда кнопка запуска находится у людей. Всё оружие, сотни тысяч ракет, залитых по горлышко смертью, не принадлежали никому. Мир смог договориться, передав эту систему сдерживания беспристрастному арбитру, которого уже никто и не боялся. Поговаривали, что ракеты уже старые и не взлетят, что их давно уже все разобрали, а заряд разбодяжили и кинули в общую топку всемирной энергосистемы. Много глупостей думают и рассказывают люди, забывая о том, что оружие вечно, как и человеческие кости, пока живо человечество, они будут жить вместе со всеми.
Плохо дело, покачал головой один из патологоанатомов, невысокий лысый старик. В морге работали все старики, Дамир был самым молодым. – Не миновать нам беды, не миновать.
Точно! Я это тоже заметил! – подхватил второй, высокий худощавый лысый старик, по которому было уже трудно понять, к какому из коренных народов он принадлежал. – У меня открыта позиция на индексе редкоземельных металлов, так вот я вчера закрыл её, вывел всё и отправил детям.
Там и внукам хватило, заметил Дамир. – Индекс мира тоже пополз вниз, кто-то хорошо заработает.
Кто-то умрёт, хмуро заметил третий, оглядывая тускло освещённую смотровую и операционную, свет включали после шести утра. – Засуетились, забеспокоились, твари! Думают, что ударят по нам, а, значит, надо будет делать новые ракеты!
А ты думаешь не ударят? – спросил его первый старик, грустно улыбнувшись.
Не хочу об этом думать! Надеюсь, всё решится, как и в прошлый раз, хмурый патологоанатом посмотрел на Дамира, от злости сжимая узловатые кулаки сильными руками. Он искал у него подтверждения своих слов, желаний, Дамир пожал плечами, делая вид, что не понимает, о чём это он.
Боюсь, что этого будет мало. Мне вчера сын звонил, к нам движутся танки, устало сказал первый старик и закрыл глаза. – Господи, если ты есть, скажи, зачем нам столько этой дряни? Сколько ещё люди зарыли смерти в подземельях для себя? Молчишь? Молчи, тебя уже давно нет на нашей земле.
И никогда не было! – отрывисто, будто каркая, воскликнул третий патологоанатом. – Что мы здесь делаем? Кому нужна наша работа? Вот уже третью неделю каждый шестой труп с огнестрелом! А помните, помните, что были времена, когда мы забыли об этом? Когда огнестрел был лишь один раз в год, и то самострел дебила охотника? Помните, ну, помните?
Все закивали и вздохнули. Третий сник и устало сел на стул, схватившись за голову, дёргая себя за волосы.
А мне ведь не себя жалко. Я смерти не боюсь, пожил, хватит. Мне горы наши жалко, реку, поля, леса.
А людей тебе не жалко? – спросил его Дамир.
Вот этих? Готовых убивать только потому, что ты другой национальности? Нет, совсем не жалко. Только детей, они ни причём. Их вывезут, я уверен. Помяните моё слово, если их не увезут родители, то завтра же вы увидите голубые фургоны на улицах нашего города. Я готов даже спорить, на что, ну, на что будем спорить?
Давай так, если ты окажешься прав, то я через неделю приготовлю на всех шашлык. На всю семью, поможете и соседей позвать, сказал Дамир.
Идёт! – третий вскочил и пожал ему руку. – А я на всю твою улицу, всех позовём, пусть весь город приходит. У меня есть деньги, к чёрту их, пусть я проиграю, и нам не понадобятся никакие эвакуаторы – я так хочу этого!
Он упал на стул и закрыл лицо руками, глухо застонав. Время уже пришло, но свет так и не разгорелся. Дамир тревожно посмотрел на часы, как вдруг истошно запищали сотни холодильников, предупреждая, что они переходят на резервное питание от аккумуляторов. Свет заморгал и потух, вспыхнули слабые лампы аварийного освещения.
Началось, сухо проговорил второй патологоанатом. – Что будем делать с телами? Они так долго не протянут, батареи слабые, им больше лет, чем мне.
Надо узнать, в чём дело. Если авария, то починят, успеем, сказал Дамир.
Да не авария, не авария! – вскричал третий. Его сутулое худое тело изогнулось, как пружина, когда он вскочил с места и затряс в воздухе кулаками. – Танки, пушки! Вы понимаете, что мы до сих пор слышим это доисторическое старьё? Слышите, слышите? Это гаубица бьёт. Не слышите? Правда не слышите?
Все затаили дыхание, снаружи действительно что-то ухнуло, потом всё стихло, и раздался треск, а может гром, в подвале было сложно понять. Глухие удары усилились, раз за разом наращивая темп. Задрожали стены, потолок, будто бы снаружи маршировали огромные бетонные слоны.
Танки! Они уже здесь! Чёрт, так быстро! – задрожал третий, озираясь на остальных. Никто с ним не спорил, звук едущего танка был знаком всем, как молоко матери, с раннего детства впитавшись в организм, вырывая наружу затаённый животный страх.
Дамир ушёл к холодильникам. За ним пошёл первый старик, встав на входе. Старик следил за тем, как Дамир открыл одну из камер и, покопавшись, вытащил оттуда коробку и металлическую трубку, длиной чуть больше одного метра. Дамир оглянулся и увидел старика.
Поздно, но ты всё равно попробуй, сказал старик. – Или ты думал, что мы не знаем?
Нет, я знал, что вы меня давно вычислили. Я видел всё по отчётам, кивнул ему Дамир. – Я постарел, упустил время.
Нет, ты не прав. У тебя и не было времени, уверенно сказал старик.
Дамир вышел на улицу и закашлял. В воздухе стоял чёрный смрад древних двигателей, закоптивших небо так, что перестало светить ласковое солнце, страшная, чёрная ночь спустилась на город, что-то жуткое копошилось в этой тьме, давно забытое, мерзкое, дикое. Он быстрым шагом дошёл до ворот и оглянулся на здание госпиталя. Высокое, больше чем в тридцать этажей, оно всё ещё белело в этом густом чёрном мареве, построенное сто пятьдесят лет назад, в этом году должны были праздновать юбилей. Дамир смотрел на завешанные жалюзи окна, на ровные вертолётные площадки с уснувшими квадрокоптерами, роботы были наготове, поблёскивая аварийными маяками, дадут команду, и они взлетят за больным, заберут из любого самого узкого ущелья. Он долго смотрел на роботов, ему показалось, что они тоже волнуются, ерзают, не двигаясь с места.
Сквозь вязкий воздух раздались автоматные выстрелы, стук древнего оружия заставил его вздрогнуть. Потом ухнула пушка, одна, вторая, а за ней загрохотал пулемёт, точно огромные гвозди вбивая в бетон, заревели неистово танки, отвечая частыми залпами. Всё взрывалось, гудело, стреляло, стучало, и через весь этот шум пробирался, залезая под самую кожу, дикий крик ужаса и боли.
Мир вашему дому, раздался глухой голос сзади, и Дамир обернулся. Перед ним стоял высокий мужчина в длинном, до самых пят тёмно-сером балахоне с большим капюшоном, закрывающим всё лицо. Мужчина был подпоясан армейским ремнём, на котором висел страшный на вид армейский нож и кобура, а за спиной дулом вверх была винтовка.
Пусть смерть обойдёт его стороной, ответил Дамир, кодовая фраза с трудом сошла с его губ, он не ожидал увидеть монаха ордена «Конца света» прямо у госпиталя, в прошлые годы они находили его в укромных местах, не привлекая лишних свидетелей.
Больше нет пути вперёд, осталась лишь одна дорога – в землю, монах показал на горизонт, сквозь кварталы брошенных домов виднелось зарево от пожаров, грохочущее, тёмно-красное. – Последняя черта пройдена, и этот мир исчезнет.
Почему же вы не пришли за мной раньше? – в сердцах воскликнул Дамир, бегло взглянув на браслет, рейтинг упал далеко в красную зону, достигнув предельных значений.
Монах ничего не ответил. Они пошли по улице в сторону центра города, откуда доносились взрывы и шум боя. Они прижимались к стенам домов, без страха перед смертью, шальная пуля могла найти любого, даже самого осторожного, а подставляться под пули было
