глупо. Дойдя до бульвара, монах остановился. Зелёные деревья шумели, отзываясь на каждый взрыв, опадая листвой, сбитой бешеным роем свинцовых ос. Путь показался Дамиру слишком долгим, а время словно остановилось, так чётко он слышал каждый выстрел, гулким эхом раздаваясь внутри головы, сливаясь с другими в нескончаемый дикий бой, от которого хотелось спрятаться, забиться в подвал и ждать… Так было в детстве, когда они прятались в подвалах, оборудованных как бомбоубежища, спали посменно, духота, запах страха и гари, жажда, непонимание, перерастающее в истерику, а потом в кататонический ужас.
Пули не могли задеть их, они стояли на углу перекрёстка, слыша всё, но не видя картины боя, один шаг, и можно было лишиться жизни, с двух сторон бульвара проносились пули, снаряды. Совсем рядом громыхнула граната, вырвав три дерева с корнем. Дамир с жалостью посмотрел на разорванные деревья, покрытые чёрной смолистой слизью, горевшей, извергая едкий вонючий дым.
Больше десяти лет назад ты искал справедливости, хотел, чтобы этого больше никогда не было. Тогда мы нашли тебя, а ты нас, сказал Монах. – Три раза ты спасал этот мир, три раза ты смог перешагнуть ту грань, что отделяет человека от зверя и вернуться обратно, к человеку. Но теперь уже поздно, никто не сможет остановить их. Ты видишь это по подлому графику, ты чуешь звон презренного металла. Люди так и не смогли стать людьми, зверь пожирает нас изнутри, требуя больше крови, настоящей крови. Каждый миллион стоит сотен человеческих жизней, каждый кусок золота дороже, пускай и не настоящего, человек уже давно научился сам придумывать для себя ценности, заключив их в бездушную машину, и это золото стоит дороже, чем жизнь твоя, или твоих соседей, друзей, детей, что живут рядом или на окраине. Всегда кто-то должен умереть, чтобы другие смогли разбогатеть.
Что ты предлагаешь, Рафаил? – спросил Дамир. Тонкая трубка в рукаве его куртки задрожала, он стиснул в кармане коробку с иглами и флаконом с ядом. Дамир отлично знал ценность человеческой жизни, каждый день видя смерть, но он и отлично понимал цену человеческой смерти – несколько цифр на счёте, сотые доли процента роста индексов промышленности и общего потребления, игравших против индекса мира, в разы опережая своим ростом его падение.
Мы бессильны. Раньше мы могли узнать, кто и откуда пришёл. Всегда это были чужаки, несущие смерть ради чужой выгоды. Сейчас всё иначе – это зародилось здесь, в самом низу. Нельзя поднять людей через экраны, не касаясь их разума вживую. Нужны люди на местах, провокаторы, руководители. Они и сейчас все здесь, но они слабы, они сами боятся за сою жизнь, и умрут, вместе со всеми. Мы внимательно следили за ними, они слабее, чем те, которых ты устранил, а потому, что у них была другая задача, как и в прошлые годы. Машина оказалась умнее, индекс сработал, и теперь нам конец.
Я не понимаю, за что они воюют? Кто дал им оружие?
Оружие всегда было здесь и ждало своего часа, ответил Рафаил. – В этой войне цель одна – истребление. Это зародилось здесь, под нашим солнцем, внутри нас, ещё много-много веков назад. Машина права: человек не имеет права здесь жить – эти люди не имеют права жить, иначе они заразят своим ядом остальную планету.
К ним подбежали два мужика с автоматами наперевес. Их искажённые злобой и ненавистью лица были знакомы Дамиру, правда сейчас он перестал видеть в них людей. Две обезумевшие обезьяны, размахивая дулами древнего оружия, приказали монаху снять винтовку и вытащить пистолет из кобуры. Никто из них не посмел приказать ему поднять капюшон, суеверный страх блуждал в них, заставляя стоять вдалеке от монаха и Дамира, суетливо коситься на бульвар, где продолжалась невидимая отсюда битва. Монах медленно, не желая спровоцировать автоматчиков, снял сначала винтовку, а затем стал расстегивать кобуру. Когда первый схватил винтовку, а второй следил за кобурой, Дамир вскинул руку вперёд, на лету выхватив трубку из рукава. Игла была в ней, он вставил её перед выходом, нанеся смертельный яд. Не было слышно даже свиста, второй автоматчик схватился за шею и, жутко вытаращив глаза попытался поднять отяжелевший автомат, но тело уже не слушалось его. Он рухнул, монах выхватил пистолет и в упор застрелил второго.
Дамир ощутил лёгкое покалывание на языке, часть яда попала ему в рот, как всегда. В голове зашумело, глаза стали ярче, он видел дальше, слышал лучше, одурманенный смертью, чувствуя вкус крови на губах, ещё тёплой, живой. Яд не убивал его, так получилось. В раннем детстве он нашёл в горах схрон с оружием, там было много всего: и автоматы, пулемёты, два миномёта и ящики со снарядами и патронами. Оружие, которое они видели только на картинках, притягивало, волновало кровь. Он и его друзья схватили по автомату, опасно играя, не зная, что и как делать, пока один из его друзей не перещёлкнул предохранитель и взведённый автомат дал очередь в стену пещеры, чудом не убив их рикошетом. Пока они приходили в себя, Дамир нашёл в дальнем углу контейнер, на котором были нанесены забавные знаки, вроде черепов и странных кругов и треугольников на красном фоне. Он открыл контейнер и вытащил оттуда два флакона, один, машинально, спрятал в карман куртки. Флакон был хитрый, с дозатором. Он щёлкнул и одна крохотная капля упала ему на руку. Дальше всё было как в другом измерении. Он потерял равновесие, рухнув на пол, чувствуя, как горят внутри кишки, сворачиваясь в тугие узлы, а он не мог даже закричать от боли, всё тело свело, он даже не мог моргать, тупо уставившись в каменный пол пещеры.
Его спасли. Друзья, которых он со временем потерял, они покинули родные места и жили в мирных странах, выбежали из пещеры и позвали на помощь. Странно было видеть людей в больших и смешных костюмах, напоминавших скафандры. Дамир хотел засмеяться, но он лежал парализованный на полу, живой, всё понимающий, слышащий и видевший. Ему сказали, что это было чудо, что он выжил, от такого яда должны были умереть все, кто находился в этот момент в пещере, а он выжил. Флакон с ядом так и остался в его куртке, затерявшись под подкладкой, у Дамира постоянно были дырявые карманы из-за того, что он любил собирать минералы в горах, рвавшие острыми краями карманы в джинсах и куртках. После смерти сына в нём что-то изменилось, он вспомнил тот случай в пещере, всё вспомнил.
Сын увлекался историей, поступил в университет и должен был уехать на учёбу, но не успел. Его, как и многих других молодых ребят, зарезали после митинга на площади «Трёх звёзд», олицетворявшей единство трёх народов, центральной мирной площади города. Они выступали за мир, все разные, полукровки, как Умар, чистокровные со всех сторон, не желавшие войны, не желавшие бессмысленных смертей, зная историю родного края, понимая ценность этой подлой борьбы за справедливость, цена которой десятки, сотни, тысячи жизней. Умар и подсказал отцу, что ему делать, оставив на своём столе бумажную книгу про древние народы. Дамир с сыном часто играли вместе в аборигенов, охотясь на невидимых врагов, плюя в них отравленными стрелами с бумажным опереньем. Детское безвредное оружие, бесполезный навык, ставший грозным оружием убийцы. После смерти сына Дамир и Асият перечитали всю его библиотеку, они не жалели денег, разрешая Умару покупать живые книги, как он их называл.
Это беспредельщики, сказал Рафаил, тщательно осмотрев автоматчиков и не найдя у них ни жетонов, ни пластиковых карточек отрядов самообороны. – Их много, кто-то отдал им автоматы и гранатомёты. Танки пришли с юга. Как и в прошлый раз.
На другой стороне улицы показались трое монахов, выглядели они воинственно, осторожно осматриваясь в прицелы винтовок с глушителем. Один из них махнул Рафаилу, и монахи скрылись в подъезде одного из домов. Рафаил и Дамир, оглядевшись, быстро перебежали дорогу и зашли в подъезд. Внутри было тихо, звуки боя доносились сюда глухими ударами, будто бы из-под земли кто-то настойчиво стучался, теряя терпение. Совсем рядом ударил фугасный снаряд, и дом задрожал, а на первых этажах посыпались стёкла из окон. Это было как в кино, лёгкая контузия, страх, щекочущий нервы и нереальность происходящего, будто бы из могил восстали призраки предков, обнажив ржавые клинки, голодные до чужой крови, до смерти. И эти ржавые клинки хорошо били, ничуть не растеряв чудовищной мощи.
Оглушённые, они медленно поднимались вверх. Лифт не работал, электричество отключили несколько часов назад. Дамир посмотрел на часы, ещё не было даже восьми утра, а мир треснул так, что никакие переговоры, никакие срочные действия, о которых так много говорилось, так много важных лиц уверяло, что любой конфликт можно разрешить в течение нескольких часов – в это уже не верилось, это было и невозможно. Квартиры были закрыты, и они поднимались дальше, этаж за этажом, пока не встали у приоткрытой двери на чердачное помещение. Дамир видел, что подъём на двадцать пятый этаж дался Рафаилу тяжело, а он не чувствовал усталости, кровь бешено колотилась в нём, и он боялся этого, понимая, что готов убивать и не задумается нажать на курок или пустить отравленную стрелу. Вылечить его от этого могла только Асият, умевшая усмирять его зверя, заталкивать его обратно в глубину сердца.
Из темноты чердака скользнул монах и жестом позвал их за собой. Они поднялись на крышу, где за колоннами вытяжных камер можно было спрятаться и видеть всю картину боя. Один из монахов, Дамир узнал его, но не по лицу, капюшон был надвинут слишком низко, а по походке, лёгкой, звериной, не смотря на тяжёлое могучее тело. Он встал рядом с ними.
Видите, они уже сожгли дом правительства? Видите, высоко в небе стоит чёрный столб? – монах показал направо, где за домами и парком находилась площадь «Согласия», лживое и глупое название для места, где так часто проливалась кровь, куда стремились всегда основные силы повстанцев, воинов освободительных армий. – Им больше не за что воевать, поэтому они будут вырезать друг друга.
А куда делись три звезды? Я их не вижу, сказал Дамир, всматриваясь в другую сторону, где должен был быть памятник. На месте памятника стояло огромное чёрное облако, заволакивающее близлежащие дома, расползающееся во все стороны, пожирая город.
Там больше ничего нет, руины, ответил монах. – Как странно, мы много десятков лет строили, наши отцы и матери, деды и бабушки создавали этот город, а его уничтожили двумя залпами ракетных установок. Били со всех сторон, думали, что там будут силы противника, а на площади собрался мирный митинг. Все, кто был против этой войны, все там погибли.
Слишком мало, чтобы остановить войну. Площадь была на половину пуста, сказал другой монах, подойдя к ним. Его балахон был испачкан в копоти и вязкой чёрной грязи, он говорил с трудом, прижимая правую руку к груди, не выпуская из левой тяжёлой винтовки. – Я был там, всё видел, а потом меня стряхнуло с крыши, не знаю, как я в живых остался. Дамир, помнишь в прошлые годы площадь бурлила, места не было, люди стояли на соседних улицах, все хотели сказать своё слово… так вот пришли одни старики и студенты, чёртово лето, почему они не уехали раньше.
Откуда у них оружие? Кто дал ракеты? Вы знаете, кто это
