право на эвакуацию. В последний вертолёт попробовала войти Асият вместе с Зауром и Заирой, но дверь не открылась. Дети попробовали отдельно, но дверь не открылась. Тогда Асият попробовала сама, её не пустили. Дамир подошёл, приложил левую руку к считывателю, и дверь открылась, но, как только Заур подбежал к нему, дверь снова закрылась. Подошёл Рафаил, и ему дверь открылась. Вместе с Зауром они попробовали удержать дверь, но механизм оказался сильнее и больше не открывался никому. Загудели винты квадракоптеров, мощные машины набирали ход, а робот-пилот предупреждал, чтобы люди покинули площадку.
Оставшиеся на крыше отбежали к входу на чердак, и квадракоптеры один за другим поднялись в воздух. Первый из них, самый большой, выпустил дымовую завесу, набросав тепловых ловушек, и снаряды полетели в другую сторону, давая вертолётам спокойно улететь. Когда дым рассеялся, на крыше стояли Рафаил, Дамир, Асият и брат с сестрой. Дети ничуть не испугались, они были даже горды, смело глядя на выглянувшее из-за густого смога солнце.
Скоро поддень, сказал Рафаил, глядя на солнце.
Да, скоро полдень, сказал в ответ Дамир и посмотрел вперёд на широкую улицу, где стоял старый дом, весь в огне, там, на крыше, был Заур, как и другие, бивший по остервенелым командирам. С других крыш справа и слева поднялись монахи и подняли вверх винтовки. Рафаил поднял в ответ свою, забил пулемёт, пытаясь сбить снайперов, но все пули летели мимо. Рядом жужжал квадракоптер робот-корреспондент, разглядывая камерами людей на крыше, выхватывая верно направления их взглядов, ловя в объективы бесстрашных монахов на крышах. Робот и не собирался улетать, он, как и оставшиеся на крыше, собирался встретить смерть. Дамир подумал, что этот робот сейчас передаёт всё увиденное в редакцию, а там уже будут решать, пускать ли это в эфир. Он помнил, какие куцые репортажи показывали каналы после предыдущих столкновений, как много было в них неправды, недосказанной правды, и всё же, система предупреждала людей, возможно, только у них в родном краю, часто показывая фильмы, напоминания об ужасах войны, предупреждая людей.
Полдень, сказал Рафаил и посмотрел на солнце. – Прощайте, друзья. В этом мире больше нет ничего, кроме нашего солнца. Какое же оно красивое, хочется верить, что ему будет нас не хватать.
Асият заплакала, и они обнялись. Взрослые прижимали к себе напряжённых плачущих детей, старавшихся быть сильными, хотели их защитить, в последний раз уберечь.
Смотрите! Там второе солнце! – закричал Заур, показав на огромную, белую от миллионов кельвинов звезду, поднявшуюся из ниоткуда. Асият прижала к себе мальчика.
Камера вывела студию, зажглись экраны на заднем плане, плавая в воздухе, привычно выводя запутанные линии графиков, зазвучала мелодия заставки, забегали цифры в столбиках, поднимавшихся с пола и улетавших ввысь. Куда-то делись столы и стулья, на которых сидели ведущие, студия была до сих пор пуста, когда мелодия заставки закончилась и графики со столбиками чисел дрожали в гнетущей тишине. Из левой части экрана вышли ведущие. Пётр вел Марианну под руку, она была бледная, без привычного яркого макияжа и манящей улыбки, заставлявшей зрителя задержаться у экрана и слушать её. Они были одеты в чёрное, Марианна в длинное платье с длинными рукавами и наглухо застёгнутым горлом, без украшений, только гладкая ткань, слишком свободное для её изящной фигуры, а на груди висел простой серебряный крестик, чёрные волосы убраны назад в строгий клубок, и ни серёжек, ни колец, ни чего из украшений. Пётр был в чёрном костюме, белой сорочке и без галстука. За ними, чуть запоздав, вышел Рон, одетый в длинный белый балахон и круглую шапочку, что очень сильно контрастировало с его ослепительно чёрной кожей.
Они встали по середине и молча смотрели в камеру. Марианна держалась за руку Петра, смотря в сторону, резкими движениями утирая рукой набегающие слёзы. Начал Пётр, как лидер этого шоу.
Добрый день, хотелось бы мне сказать, но это не так. Сегодня вы не увидите ничего из того, к чему привыкли за десять лет существования нашего шоу. Я не буду занудничать, Рон не будет умничать, а Марианна не будет вам читать сводки и околдовывать своей улыбкой, мне иногда кажется, что вы смотрите это шоу только ради её прекрасных глаз и улыбки, он сделал паузу, смотря на неё, она слабо улыбнулась и посмотрела в камеру, покачав головой. Марианна отвернулась и уткнулась в его плечо. – Нет, не думайте, что мы здесь решили сыграть для вас пошлую трагедию. Мы вполне искренни в своих чувствах, и да, мы считаем, что трагедия случилась. Страшная, в которую никто до конца не мог поверить, никто из нас – никто из вас, признайтесь себе в этом. Мы долго потешались над индексом мира, строили догадки учили вас, как надо зарабатывать на этом, спорили, я часто проигрывал и был рад этому, нет ничего приятнее проиграть в этом споре и выполнить какое-нибудь задание Марианны. Мне это нравилось, особенно, когда надо было что-нибудь съесть. А помните, как она проиграла спор, мы заставили её съесть небольшой торт? Что ещё сказать, даже не знаю, так долго готовил речь, думал, как начать, что сказать, а теперь понимаю, что всё это не то, пустое. За эти десять лет мы все стали друзьями, я и Марианна поженились, у нас родилась дочь. Анетта, иди к нам!
От камер выбежала хорошенькая девочка лет шести, с длинными чёрными волосами, как у Марианны, и зелёными глазами, как у Петра.
У Рона тоже родились два мальчика, его жена продюсер нашего шоу. Ребята, Мари, идите к нам. Давайте бросьте все эти камеры, свет, к чёрту всё! Роботы сами всё сделают! – позвал всех Пётр, маша рукой. Девочка прижималась к маме, тормоша её, спрашивая шепотом, почему она плачет. Марианна села на корточки, обняла дочку, что-то шепча ей в ответ на ухо. Студия заполнилась людьми, разными, красивыми и не очень, высокими, стройными и толстыми. Все взялись за руки, грустно смотря в камеру, только дети, которых привели с собой родители, нетерпеливо ерзали на месте, не понимая поведения взрослых. Рон обнял жену, высокую, как и он, гордую и стройную эфиопку, его мальчишки держались по-взрослому, подражая отцу, не влезая в игры малышни, уже начавшей что-то придумывать на голом полу, что-то делить между собой. – Выключите эти обои, ни к чему они.
Пётр хлопнул в ладоши, и графики со столбиками исчезли, обнажив пустую студию, совершенно не красочную, с зелёным экраном на заднем плане.
У нас многонациональная команда, вы видите это. Сегодня мы пришли в траурной одежде. Марианна вспомнила, что она из семьи католиков, мне сложно судить о её вере, так как я не верующий. Рон пришёл в национальной одежде, как и многие другие. Сейчас нам всем хочется вспомнить свои корни, не похвастаться, а чтобы не забыть. Но вернёмся к нашей программе. События прошедших дней показали нам, сколько может стоить человеческая жизнь, и сколько на этом можно заработать.
Пётр выхватил из воздуха пятизначную цифру, а Рон подхватил откуда-то сверху сумму с множеством нулей.
Падение индекса мира более чем на 7% устроило настоящее ралли на рынке. Те, кто должен был, заработали несколько годовых прибылей за один день. Нет, я не буду утверждать, что это случилось именно на этой неделе. Мы уже с начала года говорили, что кто-то отыгрывает эту позицию, готовится сорвать куш. Помните, что индекс мира каждую неделю с начала года падал? А мы тогда ещё рассуждали, сколько можно будет заработать к лету, началу осени. И, как не стыдно это признавать, оказались правы. Наш прогноз был вполне точен, на левой части экрана снизу появилась инфографика, суммирующая прогнозы ведущих за полгода. – Но я вас обманул, эта сумма не стоимость жизни человека, а стоимость его смерти. Вы никогда не задумывались, сколько стоит смерть? А как на этом можно заработать? Мы тоже, пока не поняли, что уже десять лет учили вас этому. А жизнь человека стоит немного, достаточно поделить суммарный индекс мира на население земли, видите, как мало?
Рядом с ценой смерти появилась другая сумма, на порядок ниже. Рон с ожесточением схватил их, сжал в комок и бросил в камеру. Цифры рассыпались по экрану гневным фейерверком.
Вы, наверное, видели эти кадры, начал Пётр, и в правой части экрана появилось видео из горячей точки. Дороги были выжжены полностью, а у контрольно-пропускных пунктов было страшное спёкшееся месиво из машин деревьев, земли, не сумевшей сгореть дотла. – Это те, кто не успел уехать, эвакуироваться. Это те люди, которых система посчитала не достойными жизни. Каждый из нас имеет свой социальный рейтинг, но никто, никто, подумайте сами, толком не понимает, что значат эти цифры. Для кого-то они означали закрытые ворота и жуткую смерть
Марианна выпрямилась и твёрдо посмотрела в камеру. Робот привычно поставил её на передний план.
Мы отправили туда несколько своих роботов-корреспондентов. Наша редакция, и мы сами долго не решались показать эти кадры, но решили, что мы должны это показать. И мы покажем это потом нашим детям, когда они подрастут, расскажем, объясним всё, как было, сказала Марианна, голос её был совершенно другой, глухой, уставший.
Студия исчезла, и на экране появилась крыша высокого здания, на котором стояли пять человек, двое из которых были детьми. Они о чём-то говорили, а в небо уже поднимались квадракоптеры UN-7. Камера проследила отлёт вертолётов, было видно, что видео проигрывалось на высокой скорости, опережая события, проматывая до финала. Экран поделился на четыре части, показывая обзор с разных камер. В верхнем правом квадрате вспыхнула яркая звезда, видео замедлилось, почти перебирая кадры, а в левом нижнем люди на крыше сжались, взрослые закрывали собой детей. Звезда взорвалась, камеры вспыхнули, ослепляя зрителя, и экран погас, став абсолютно чёрным.
Эта запись была сделана на крыше госпиталя в момент нанесения точечного термоядерного удара. Этих людей не пустили на борт, и мы точно знаем, что они эвакуировали детей из госпиталя. Что, что они должны были бы сделать для нас всех, чтобы мы дали им право на жизнь?! – голос Марианны задрожал. – Мы отправили запросы куда только можно, но все ведомства молчат! Что это за такая система, самая гуманная и человечная, когда те, кто спасает других, не имеют права на жизнь?! Что такого бесчеловечного успели сотворит эти бедные дети на крыше?!
Экран мигнул, включая вновь студию. Марианна опять стояла спиной к камере, а девочка строго и даже с упрёком смотрела на зрителей. Сложно было сказать, действительно ли она понимает или просто переняла настроение мамы.
Нам хотелось бы сказать, что мы скорбим о погибших, но ведь это неправда, сказал Пётр. Дети, бросившие игру, разревелись, кинулись к мамам и папам, прячась за их спинами, обнимая за ноги. – Нет, мы не скорбим. Мы не знали этих людей, и вы не знали, будем же честными друг с другом. Довольно лицемерия, довольно! А правда в том, что мы в ужасе, да-да, именно в ужасе! Всем мы, и вы, все! Если вы думаете, что бог умер, что это пережитки эволюции человека, так вот мы создали себе нового, который за нас решит, жить нам или умирать. Мы сами создали точечное термоядерное оружие, можем ограничить зону поражения, ведём научную работу,
