неподчинение: воспротивилась переводу своих вождей в иудейство, отказалась отдавать парней на войну с аланами, и взбунтовалась против новых порядков, наступившим в Итиле: пять их тарханов казнили за проигранную битву.
– То есть, как казнили? – изумился князь.
– А так. Теперь у них такое впредь и будет: проиграл битву – голову подставляй на плаху, – разъяснил Влас. – Новый визирь-иудей считает, что награждать воинов нужно только за победы.
– Но ведь военное счастье переменчиво?
– Кто бы говорил? – улыбнулся каган. – Вот ты бы хорошо пришелся там ко двору.
Дарник все никак не мог поверить в сделанное ему предложение.
– Так это не шутка насчет воеводы для них?
– Буду я тебя для шутки вызывать из Липова. Самое главное, что отказаться ты уже даже и не можешь. Назад орде возвращаться нельзя, просто возьмут и попрут, куда им захочется. Начнется большая война со всеми нашими княжествами, а она никому не нужна. И неизвестно чем она может закончиться. Двенадцать тысяч конных степняков, это не наши сотенные дружины.
– А мне-то что с ними делать?
– Поведешь их на своих «друзей»-ирхонов. Те говорят, тебя хорошо на Славутиче потрепали. Вот и отомстишь полной мерой.
Что-то во всем этом не складывалось.
– А захотят они пойти на ирхонов? А что если соединятся с ними и обрушатся на наш каганат или западные княжества тиверцев и уличей?
– Ты затем и нужен, чтобы не соединились и не обрушились, – как нечто простое и очевидное пояснил Влас.
– Чего-то ты, каган, не договариваешь, – заметил Дарник.
– А не договариваю я то, чтобы ты не вздумал с новой ратью двинуться на Алёкму. Будет княжеский суд, и все между вами решим.
Вместо слов Рыбья Кровь достал из-за пазухи опись липовских потерь.
– Что это? – спросил каган, принимая пергамент.
– Вира для Алёкмы. Заплатит – уладим все миром.
– Разумно, – похвалил Влас. – Но клятву на мече ты мне все же дай.
Каган позвал своих воевод и тиунов и в их присутствии Дарник поклялся до княжеского суда не мстить воеводе Алёкме. Но предложенные слова «не приступать к Гребню и не творить разорение гребенской земле» Рыбья Кровь сказал по-другому: «Не проливать крови гребенских людей».
– Это что же, если ты всех алёкминцев повесишь, это тоже будет не проливать крови гребенских людей? – насторожился один из воевод.
– Если мне удастся всех его гридей переловить без крови, то тогда таких молодцов не зазорно будет и повесить, – насмешливо откликнулся Дарник.
Присутствующие от души оценили его шутку.
– Смотри, ты на мече поклялся! – строго предупредил каган.
Все произошло так скоро и внезапно, что Дарник даже не сразу сообразил, что обрекает себя и своих воинов на еще одну зиму без отдыха и даже без подходящего зимнего пристанища, ведь не считать же пристанищем войлочные юрты, под ветром и снегом. Да и вообще, что это за дело такое: с горсткой людей пребывать среди целого моря чужеродных, отнюдь не самых дружеских степных воинов? Однако назад отступать было уже как бы и не к лицу.
– Ну хорошо разобью я с ними ирхонов, а дальше что? – спросил Дарник, когда они снова остался с каганом наедине.
– Да ты думаешь, этим хазарам много надо? Хорошо перезимовать и только.
– А весной что?
– А весной они оглядятся и станут требовать товаров за своих коров и овец. На этом всегда оступались города и землепашцы – требовали слишком большую плату за свой хлеб, ткани и железо. У степняков все просто: не хотите меняться по-честному – заберем ваше барахло даром. Это для тебя будет самым трудным: удержать от большой корысти таврических и словенских купцов. Ну да ты торговаться умеешь.
– А потом что? – уныло повторял Дарник, со вниманием слушая откровения кагана.
– А дальше у тебя две дороги: на Таврику или на запад за Славутич.
– И сколько это будет продолжаться?
– А сколько получится. Пока мы не натравим на них других степняков. Словом, без хорошей брани ты с ними не останешься, это я тебе обещаю.
«Ободренный» столь сомнительным образом, Рыбья Кровь вместе с Власом стали принимать тарханов хазарских улусов.
Их было девять человек во главе с ханом Сатыром. Они входили в каганский шатер размеренным шагом и чинно занимали указанные им места. Толмачей не было, почти все тарханы прекрасно понимали по-словенски, так же как русы по-хазарски. На всех подчеркнуто не было никаких доспехов, а лишь мирные полотняные халаты, вышитые орнаментами, свидетельствующими о принадлежности к определенному роду и улусу. С удивлением Дарник отметил среди них двух женщин. Каганский тиун шепотом объяснил ему, что они представляют здесь своих мужей-тарханов, которые не смогли явиться.
Когда все собрались, слуги внесли еду и питье. Трапеза проходила в молчании, степная учтивость требовала сначала привыкнуть к присутствию друг друга. Дарник как невеста на выданье почти не поднимал глаз, зато хорошо чувствовал пронзительные взгляды гостей, время от времени обжигавших его.
– Липовский князь Дарник Рыбья Кровь принимает ваше приглашение, – вдруг без всякой подготовки заявил Влас.
Снова последовало продолжительное молчание.
– Теперь послушаем князя Дарника, – еще более неожиданно произнес каган.
Как хорошо, что у него уже был опыт общения с мирархом Калистосом!
– Я хочу в каждый ваш улус направить своего воеводу. Распоряжаться он не будет, просто мне нужны везде свои глаза и уши.
Сатыр чуть заметно согласно кивнул головой.
– И от каждого улуса мне нужен доверенный человек тархана, чтобы он каждое утро приходил ко мне по мелким делам улуса.
Хан снова кивнул.
– Еще мне нужен мудрый хазарский советник, чтобы он остерегал меня нарушать ваши законы и обычаи.
По бесстрастным лицам тарханов пробежало одобрительное оживление – это условие липовского князя особенно пришлось им по душе.
– Вот видишь, у тебя все получится, – похвалил каган, когда тарханы с ханом ушли.
– И все равно я не очень понимаю, кем я буду при них, – продолжал сомневаться Дарник. – Проводником, чтобы говорить: сюда идти, а сюда не идти? Или действительно главным воеводой? А тогда хан Сатыр кто: судья в хазарских семейных спорах?
– Ты же понимаешь, что заранее это определить невозможно и в никакой договор не запишешь. До сих пор не понял, что мечом махать для князя не самое главное? Только что ты отлично говорил с ними, продолжай в том же духе, и скоро они тебя будут слушаться не хуже арсов.
3
На следующий день каган свернул свой стан и отбыл с дружиной в Айдар, оставив липовского князя наедине с целой ордой чужеземных людей.
Дарник пребывал в нерешительности недолго. После кутигурского и критского походов было как-то стыдно допускать, что он с чем-то или с кем-то может не справиться. Первый подводный камень ожидал его в лице собственной дружины.
– Вот так и пойдем с ними, с хазарами куда-то зимовать?! – в негодовании воскликнул сотский Карась, отличившийся при осаде Липова против гребенцев и напросившийся идти с князем в Збыхов.
– Действительно ты бы нас сначала спросил! – поддержал его Сечень. – Все князья сперва со своими воеводами советуются.
– А хазары жалованье нам хоть какое положат? – невпопад сказанул новый вожак арсов по имени Перенег.
– Ну да, бараньим жиром и бычьими пузырями, – весело оскалился Корней.
Князь молча слушал.
– Знаешь, нас в семье было семеро братьев, – более спокойно заговорил Сечень. – Один брат у нас был самый ловкий и сообразительный. Так отец ему снова и снова давал разную работу, все более тяжелую, пока тот в конце не падал без сил. Каган Влас мне напомнил моего отца. Тоже, небось, ждет, когда ты сломаешься.
– Все, что вы говорите, верно, – заговорил, наконец, Дарник. – И я кругом перед вами виноват. Теперь об этом забыли и думаем о другом. И сами приготовьтесь и гридей приготовьте быть внимательными и осмотрительными. Раз каган нас позвал, значит, мы во всем каганате самые лучшие и кроме нас с этим делом никто не справится. Вы сейчас среди степняков, они всю жизнь живут под открытым небом. Упаси вас боги сказать им, что вы устали и хотите зимой не вылезать из теплой избы. Этот позор потом ничем не отмоешь.
– Так что же нам теперь в их юртах жить и в банях больше не мыться? – не унимался Карась.
– Да, не повезло тебе, хотел здесь перед каганом покрасоваться, а попал вот в такой переплет, – заметил ему Корней.
Воеводы добродушно заулыбались, что тотчас сняло последнее напряжение. Раз новичок больше всех пугается и ропщет, то им, изнуренным полуторагодичным походом, достойней быть повыдержанней и повыносливей.
Потом была поездка князя с Сатыром по всей орде. Разбитая на девять улусов, она со своими стадами и ставками занимала огромную территорию, чтобы ее всю объехать понадобилось полтора дня. Везде высоких гостей встречала обильная трапеза, так что к концу дня, Дарник уже не мог продохнуть от съеденного мяса. Дважды ему предлагали отдохнуть в отдельной гостевой юрте. Но оба раза к юрте прилагалась красавица-хазарка, и князь вежливо отказывался от такого отдыха. Слабо разбираясь в обычаях орды, он опасался, что таким образом его пытаются породнить с тем или иным улусом в пику другим, не столь расторопным хозяевам.
Сатыр, узнав про его опасение, рассмеялся:
– Я знаю, что вы, словене, больше всего заботитесь о чести своих жен. У нас все иначе. Для нас честь, когда дорогой гость делит ложе с нашими женщинами.
– Разве у вас не бывает ревности? – удивлялся Рыбья Кровь.
– Наша ревность там, где наносится ущерб нашему роду.
– Но разве дети от чужеземцев, это не ущерб вашему роду?
– Любой путник, что отправляется в чужие земли, всегда имеет храброе сердце, крепкое здоровье и находчивый ум. Его кровь делает хазарский народ сильнее, выносливее и мудрее. Посмотри вокруг и ты сам все поймешь.
Дарник посмотрел и в самом деле понял то, что еще вчера приводило его в недоумение. Он никак не мог определиться, на кого больше всего похожи хазары. Вроде бы в основном смуглый и черноглазый народ. Но тут же попадаются и рыжие, и светловолосые с голубыми глазами, есть и плосколицые с глазами-щелочками, и почти чернолицые с орлиными носами. Теперь, после нехитрого разъяснения все стало на место.
– А чужих детей никто не дразнит приблудами? – захотел он уточнить.
– Разве можно любить женщину и не любить ее детей? – чуть свысока спрашивал уже Сатыр. – Для хазар бесчестие любить своего трусливого и глупого ребенка больше чем чужого, обладающего выдающимися способностями.
– А ты сам тоже отдаешь своих жен гостям? – решился на прямую дерзость князь.
– Хана и тарханов это не касается. Наша кровь считается и так самой лучшей.
Этот обмен суждениями как-то по-особому сблизил Дарника с Сатыром, несмотря на двойную разницу между ними в возрасте. О военных делах не говорили ни слова. Князь не сомневался, что для этого будет еще время.
Даже по приблизительным прикидкам становилось ясно, что войска здесь даже не двенадцать, а все пятнадцать тысяч. Вот только войско это вряд ли было достаточно боеспособным. По сто гридей-нукеров у каждого тархана и триста таких гридей у хана еще представляли какую-то силу за счет выучки, хороших мечей и доспехов. Толпы же парней-пастухов имели лишь луки и кистени для отпугивания волков. Возле юрт стояли целые снопы пик и на
