О ДЕНЬГАХ

                                                                     
«Дающий глуп, берущий плут!»
                                  Ветхий Завет


    Так сложилась у меня жизнь, что с 17 лет и до сего дня я считаю свои деньги, которые всегда заканчиваются за два – три дня до очередного получения «транша» в виде зарплаты от работодателя или, уже сейчас, пенсии от государства. Жизнь проходила в три этапа, если считать  после детства и учебы в военном училище. Для того, чтобы было более понятно, почему с 20 лет я занялся проблемой присутствия в кармане у меня денег, я загляну в самое раннее моё детство и даже во время историческое – детство моего отца.
      Скажу сразу: я очень горжусь своим родом, дедами и родителями. Они до сего дня являются мне примером как нужно жить. В этом, возможно, кроется моё счастье до сего дня. Итак, Отец мой земной. Родился Владимир Михайлович в 1925 году в небольшом селе на территории Люблинского Воеводства Польши, в семье православного русского крестьянина Михаила Афанасьевича , 1895 года рождения. Первый ребенок в семье. Крестьянин Михаил был из очень зажиточной семьи, как говорили тогда, казацкого рода. Отец моего деда был могучего телосложения, лихой рубака и служил в личной охране короля  Австро-Венгерской империи почти 22 года. Я помню его рисованный портрет, под ним я спал в своем детстве и рассматривал все мельчайшие детали портрета предка. Изображен прадед, сидя в кресле, с саблей между ног, огромными руками на ножнах, наверное, специально не на  рукоятке сабли, которая была инкрустирована камнями и украшена чеканкой. Одежда напоминала мундир гусара из фильма «Гусарская баллада». Помню золотое шитьё и пуговицы, высокий головной убор, огромные висячие усы соломенного цвета и серьга в правом ухе.  Уже лет в 6 я замучил деда Андрея, родного брата моего деда(отца моего отца), что за сабля, что за серьга, что за кресты на мундире и многими другими вопросами по портрету, что дед Андрей однажды пожаловался моей матери:
- Замучил меня вопросами об отце Афанасии! Кто с него вырастит? Господи! Хоть бы не следователь. Всё уже знает и о коровах, козах, грибы и ягоды, деревьях и кто что ест, а портрет занимает его больше, чем сходить со мной и Манькой (коровой) к быку и посмотреть, как получается телочка.
-  Не дай Бог! Ну, Вы и скажете, Андрей Афанасьевич! Может не надо Витю брать на такие смотрины?
- Ты, Валя, уважаемый человек, а глупый. Чем раньше он увидит, откуда берутся дети и сколько это стоит, тем лучше проживет. Ничему плохому,  увиденное,  внучка не научит. А портретом интересуется, может зов крови. Вот твой Толя – вылитый мой отец и рост и руки да и глаза светлые.
      В тот день по дороге с коровой от быка я замучил деда вопросом:
- Деда! А почему за то, что бык покрыл корову, Вы платите деньги?
- Та, что там те деньги, внук! Пыль! А вот родит нам с тобой коровка наша, Манька, телочку, она вырастит, и будет давать нам молоко, и мы все будем сыты. Семья большая, ещё будет расти, потому что сыто жить стали. А деньги – это просто такая мера обмена на нужные нам вещи. А вот, когда была война, будь прокляты те, кто пришел на нашу землю, мне пришлось топать 4 года, чтобы посмотреть в глаза матерям тех, кто сжег наши дома, деньги исчезли, и самое дорогое было – еда. А деньги? Их не положишь на сковородку, а будут куры, будут яйца, будет корова, яйца будут жариться на масле, будут свиньи, будут шкварки, будут и деньги, если свиней и всего в сараях будет много. А кормов вокруг много, только руки приложить надо – не лениться и тогда будут и деньги. Вот вырастишь и поймёшь, что гоняться надо не за деньгами, а за работой. Вот ты сейчас поработал – грибов насобирал, я поработал – полный погреб картошки. Бабушка поработала – сейчас, когда корову в сарай заведём, сядем за стол, а там и картошка с яйцами и грибами жареная и сметана с маслом на столе и хлеб домашний, а денег там нет в тарелках.
-Знаю! – Я перебил деда неожиданно для себя и тут же получил подзатыльник. А рука у деда была как лопата, и я просто улетел в траву.
- Что ты там знаешь? Не дослушал проповедь деда, а уже что-то знаешь. – Дед поднял меня за шлейки штанов на уровень глаз, закрутил свой ус и спросил: - И что ты знаешь?
- Водка тоже будет! И Вы с бабушкой выпьете сначала за то, чтобы сарай был полный, потом за то, чтоб Манька привела телочку легко, а потом чтобы сдохли все недобитые фашисты и будете песни петь.
- Сегодня суббота! Можно ещё и  за быка, что хорошо свою работу сделал! А три рубля – тьфу!
      Прошло много лет. В 1994 году я присутствовал при разговоре отца с его родным  братом по телефону. Оказалось, что уже много лет отец не общался с братом из-за каких-то денег. И только в 1995, 23 октября, когда моему отцу исполнилось 60 лет, на его юбилее, когда разъехались все гости, я поинтересовался тем разговором с дядей Фоней. Мы сидели за столом, начали третью бутылку папиной водки, женщины все ушли на улицу и папа начал долгий рассказ:
  - То долгая история. Наш род очень старый. Ты видел моих братьев, которые приезжают к нам на море ежегодно. Они из Польши. Разделила нас простая линия на карте 1939 года. Ты про ту линию знаешь, умные были у тебя замполиты и командира роты твоей помню, Алтунина, разговаривал с ним в училище, которое ты закончил. Славный командир был, человека с тебя сделал, если бы не он, так и стал бы ветврачем, как я и всю жизнь навоз нюхал бы.
    Так вот. Когда ту линию провели, мы оказались на территории Польши, а храм наш православный отходил на землю Советского Союза. Оно то бы и нечего страшного, но мои дед и отец были богатыми православными фермерами, как сейчас говорят. У деда было три огромных свинофермы, а папа мой, царство ему Небесное, построил заводик по производству щеток из щетины свиней. Тридцать рабочих на ней работало и поляков и русских, и украинцы были – они как мы только католики. Хорошо зарабатывали все. Было сытно и спокойно. Линия та все изменила. Сначала уехали все православные на советскую территорию, потом поляки предъявили свое право на нашу землю. А земли было много по польским меркам, не так как у них сейчас, клаптики (кусочки), а десятин 50, своей родной, потомственной земли, которую нашим с тобой предкам дали по праву ещё чуть ли не в 14 веке князья наши Галицко – Волынские. И пришлось двум моим дедам вырезать и продать всё хозяйство, а вот фермы и заводик поляки просто забрали. Политика была такая, кто побогаче уезжать с Польши захотел, у тех хозяйства конфисковали, за землю, если обработанная была и ухоженная, давали деньги, а вот за дома, недвижимость, Господи прости за то, что говорю эти слова, то пот и кровь живая наша была. Дом, в котором я родился, был построен Мастерами ещё в конце 1789 года. Без гвоздя, с вековых деревьев. Если бы не жадность правителей, мы  с тобой в том доме до сих пор жили бы, и внукам твоим был  бы. Так вот, все забрали польские власти, оставили нам два коня, одну корову и пару поросят. И отправились мы с моими двумя дедами и бабушками, отцом моим и матерью, я старший и Фоня с сестрой Надей, во Львов. Практически пешком. Корову берегли, она нас и кормила всю дорогу. На границе нам определили место жительства в Ровенской  области, и пошли мы дальше. Да на лошадях клейма поставили, мол,  собственность РККА, но хоть оставили их добраться до дома. Приехали мы в село, дал нам председатель разваленный дом и земли выделил, как единоличникам, два гектара. Мне тогда мало лет было,  не понимал я, что поставили нас на край обрыва, а деды плакали, когда через три дня, как мы приехали, пришли буденовцы и коней забрали. Сказали, что вступайте в колхоз и все у вас будет. Корову оставили и поросят, курей десяток ещё довезли, а землю чем пахать? Плугом без коней ни как. Но обживались, в колхоз вступили все, сразу трудодни пошли… - отец горько засмеялся. – Моё детство до 16 лет, это достаток, мы с отцом ездили на ярмарки в Варшаву, там щетки продавали, копченое мясо, яйца, поросят и гусей. А тут кормов нет, на работу ходить каждый день, все о войне с немцами шепчутся, земля пустует, одна бабушка с горя умерла, потом и её дед следом. Хоронили просто на границе земли нашей. Без отпевания, освящения могил. Беда! И пожаловаться не кому. Только обжились – война. Успели отца моего и деда мобилизовать, и остался я старшим на голой земле, с плачущей мамой и малыми братом и сестрой. Пришли немцы. Сначала глядя на нашу бедность и образованность: мама знала три языка, я польскую семилетку закончил и свободно говорил на польском и русском, украинский тоже знал, нас не трогали и видели мы тех фашистов редко. Но, где-то через  месяц, после начала оккупации маму, молча, забрали в город в какую-то управу переводить  допросы пленных. Полгода мамы не было. А приехала, плакала в сарае сутки, бабуля отпаивала травами, а мама молчала и рыдала. Так до смерти её и не узнал я, что она там насмотрелась. Пережили оккупацию в своей разрушенной хатке, голодали, мерзли, я как старший меньше всех кушал, Наде и брату отдавал лучшее со стола. Пережили! Немцы, при уходе просто проходя мимо, застрелили бабку и корову, злые, вшивые и заросшие фашисты уходили толпами. Через пару месяцев, как опять установилась советская власть, мне пришла повестка из военкомата. Мама плакала, но пошел я пешком за 30 км в город и определили меня в ж.д отряд, восстанавливать разбитые колеи. Так до Победы и проработал без винтовки, с кувалдой и ломом всю Польшу прошел. Пришел домой, буханка хлеба в мешке, две тушенки, соль в гильзе от снаряда, она была самая дорогая тогда. Еле дошел до дома, а еду всю нес Фоне и Наде от станции. Слава Богу, все живые. А через полгода после меня и отец пришел уже с японского фронта. Живой, не очень сильно два раза был ранен, с двумя медалями и весь седой. Четыре года в пехоте, как он говорил, что не в окопе, а за окопами.  Мало что рассказывал.
    В колхозе отца поставили бригадиром на ферму и зажили они уже спокойно. Я поступил в институт ветеринарный, мне к тому времени тоже медаль вручили «За победу над Германией». Крышу сделали из новой соломы, сарай отстроили, живность появилась, огород  удалось поднять колхозным конем, на котором твой дед  ездил по полям. Забывались и голод, и холод, и немцы и несправедливость. А в 1954 году случилась беда. Дед ехал в кузове, на машине в район, за зерном на семена. По дороге заехали на кладбище с покойником. После кладбища решили скоротать дорогу лесом. Подорвались на мине. Отец  может и остался бы живой, выкинуло волной с кузова, но перевернутая машина упала бортом кузова поперёк  деда.
    После похорон отца решила моя мать разобрать тот дом,  переехать в Луцк до Нади. Я был только на похоронах, дел у меня по работе тогда было выше крыши, поэтому разбирали и перевозили  дом без меня, помощников и так хватало, Фоня с женой и Надя с мужем, в колхозе взяли пару подвод и разбирали с умом, чтобы собрать можно было. Но я тебе долго тут рассказываю, перепрыгну я немножко. Да и в горле пересохло. – Отец имел хорошее здоровье и любил со мной выпить, покушать.
    - В 1971 году умирала моя сестра Надя! – Продолжил отец после короткого перерыва. – Рак печенки. Мы жили в 14 км от их нового дома и я приехал по её просьбе вечером, уже на УАЗике. Попрощаться! Лежала она желтая, худая и сразу как я вошел,