прослушивание радиограмм, передача материалов связнику — стали надоедливым побочным занятием. Вот именно — скучной, формальной, не приносящей радости, надоевшей функцией. Из жизни ушла соль, бытие стало пресным и однообразным — провинциальное мещанское прозябание, иначе и не назвать. И уж никакие напыщенные материи о долге Отечеству, об офицерской чести, об обязанности перед немецким народом не главенствовали над человеческой сущностью Альберта — личным микрокосмом. Эго, если проще выразиться, стало в оппозицию окружающему миру — и Германии, и России, и врагам, и друзьям...
Стали приходили предательские мысли, а что если взять и «соскочить», сбежать, раствориться в российской глубинке. Уже не выполнять опостылевших заданий «центра», послать все к чертовой бабушке, начать новую жизнь... У него имелся положительный опыт по этой части. Уж так заляжет на дно, что ни одна собака не разыщет, ни одна контрразведка в мире. И это станет естественным и разумным завершением карьеры разведчика: наглухо затаиться, порвать связи с внешним миром, раствориться среди обыкновенного люда, навек принять облик тупого мещанина. И что завораживало — этот вариант развития событий легко решаем. Документы, легенды, навыки — имелось у него в избытке.
Однако такой сценарий являлся мерзкой подлостью, предательством — иначе и не назовешь. Странно, при душевной изнуренности и физической усталости в Альберте, однако, сохранилась одна трепетная субстанция, называемая совестью. Не так был воспитан с пеленок... нельзя взять и сбежать, одурачив людей, доверявших тебе, рассчитывающих на тебя, — иначе потеряешь собственное уважение. Да и родной, любимый человек — жена, ясное дело, не поймет и не поддержит. А без нее — Танюши-Сонечки и жизнь не в жизнь...
И вот тогда пришло, как покажется, абсурдное решение. А что, если взять и поиграть с собственной судьбой в поддавки, в кошки-мышки — назовем это так. Придумать сценарий событий с непредсказуемым концом, нарочно обострить сложившееся положение, у артиллеристов такое называется — вызвать огонь на себя. Пусть ужаленный в причинное место неприятель помечется в недоумении, пусть у местных гебешных чинов жизнь не покажется сладким медом. Подумать только, как здорово разворошить этот дремотный улей... Посмотреть на заполошную реакцию органов, увидеть, как станут вывертываться, чтобы замять гибель сотрудника, какие примут меры...
Возможно, он в запальчивости преувеличивал значение собственных намерений в форме открытого демарша. На фоне идущей войны подобная акция в районном масштабе — жалкий комариный укус. Чекисты не оценят обидный щелчок по носу, якобы, что у них других дел нет... Что изменится в раскладе рутинной работы органов после убийства Машкова, да, собственно, ничего... По сути, Альберт не утрет НКВД носа, очевидно, заблуждался на корню... Но ему страстно хотелось переломить ситуацию, положить конец собственной инертности, разведчик не мог окончательно закиснуть, не желал считать себя вышедшим в тираж. Короче, взбрело в голову вызывающе взбрыкнуть, как это делает норовистый конь, в азарте забывая о хлысте и шпорах.
И тогда Альберт намеренно сшельмовал, преподнес «центру» упрощенный сценарий устранения надоедливого сексота (черт возьми, опять чекистское словечко) — свел к банальному убийству. Если бы уведомил руководство, что предстоящая расправа будет за гранью обыденной морали, то непременно одернули, предостерегли от опрометчивых шагов, накачали бы типовыми инструкциями и... свернули задуманное. А возможно, что в порядке вещей, лишили бы полномочий, сочтя выжившим из ума стариканом, по внутренней терминологии — «отработанным материалом». На Tirpitz-Ufer понимают, какие фатальные последствия приносит разведчик, проявивший не только самодеятельность, но и ставший на путь извращенных фантазий, вредных очерченным задачам и установкам.
Он, разумеется, рассматривал и такой вариант развития событий. Можно легкомысленно посчитать — вот и обетованный выход к обретению желаемой свободы, ну, хотя бы полной смены жизненного цикла. Но увы... Если бы было так легко и просто. Разведчика за линией фронта не отзовут обратно, уж слишком сложно и накладно, а безжалостно устранят, зачистят, ликвидируют. Да и Татьяну уберут заодно с ним. Что будет, разумеется, правильным и справедливым решением... А как иначе, идет война, и тут не до сантиментов...
Значит, остается одни единственный выход — взбрыкнуть! Опять пришло на ум это четкое русское словечко, да и вызванный звуками образ зримо впечатляет... Застоялый ретивый конь-скакун бьет копытом, пена изо рта — кусает удила, кружит на месте и встает на дыбы.
Итак, оберст-лейтенант Арнольд окончательно потерял берега. Безоглядно «ушел в самоволку», как говорят в русской армии. А что, по сути, с ним произошло? Альберта заело, что безродный вахлак, посконное малоразвитое мурло, ведет агентурную разработку — матерого немецкого разведчика «стреляного воробья» (удачное русское сравнение). И этот хам считает себя умней, хитрей, грамотней агента с тридцатилетним стажем конспиративной работы. И Альберт Арнольд, как желторотый, ревнивый к чужой славе мальчишка, вбил в голову, что сиволапого мужлана нужно показательно наказать. Слово «показательно» призвано означать — безжалостную, лютую, свирепую кару. Которая станет уроком другим подобным людишкам, случайно ли, намеренно ли подвизавшихся в услужение НКВД.
Только вот теперь возник новый вопрос — кому и что Альберт доказал... Таких шестерок в стране Советов вагон и маленькая тележка, пестрый сонм людей, работающих на органы за совесть или по принуждению. Эти «безмолвные винтики» натасканы нынешним строем жизни в России бездумно, преданно по-пионерски рапортовать: «Будь готов — всегда готов...» И кого наивный глупец решил напугать? Застращать стаю псов тапкой... Да бросьте, не смешите — ретивые помощники НКВД наоборот всколыхнутся патриотическим порывом, обволакивая себя патетическими словами «Мужество, смелость, героизм...»
Нужно было заранее предвидеть, предварительно тщательно перетереть, во что это выльется, чем обернется агрессивная выходка... Привлекая обостренное внимание органов госбезопасности, а это определенно так... — ставится под удар тщательно разработанная Абвером схема разведывательных операций по Кречетовке. Попутно полетят головы диверсантов-исполнителей, связника-уголовника, ну и, главное, слетит в тартарары голова самого Арнольда. В итоге сорвется детально спланированный Абвером механизм сбора разведывательной информации по крупнейшей узловой станции и многоканальной передачи полученных сведений в Центр. А низовых участников разведоперации арестуют, умело запугают и перевербуют, сделав двойными агентами, нельзя отрицать, что Советы преуспели в таких спектаклях. Таким образом, при умелой режиссуре, а Москва располагает дельными кадрами, поставят на поток вал искусно подобранной дезинформации. А Абвер и, соответственно, штабы вермахта окажутся в крайне неловком, мягко говоря, положении...
Но проблема в том, что еще неизвестно, как поведет себя сам Альберт... Хватит ли у него мужества, чтобы добровольно уйти из жизни... Как он ни храбрился перед коллегами, как ни кичился собственной силой воли, но внутренне уже бесповоротно знал — пыток ему не вынести, лучше уж смерть. Разведчик часто размышлял на эту запретную тему — тему самоубийства. Вроде бы куда проще... передернул затвор пистолета, приставил ствол к виску — и лети все прахом... Похоже, так... Но для начала на такой исключительный поступок необходима отвага. И даже уперев дуло в голову, нужно еще решиться, на то, чтобы спустить курок. А насколько Альберт знал — редкий человек способен взять... и нажать спусковой крючок. В последний момент у человека срабатывает непреодолимый инстинкт жизни. Вокруг твоего «Я» крутится весь мир, пусть несовершенный, пусть чуждый, но... и это терпимо, сносно даже в суровом каземате. А главное — видно небо, пусть даже краешек из окна камеры, чувствуется дуновение свежего ветерка... Да, черт возьми, даже запах мочи и хлорки будет слаще аромата французского парфюма. Ты живешь, продолжаешь жить, и неважно как... главное, что живой... В этом заключается смысл жизни — жить!
Альбер по наитию знал, что тот, кто не стоял у этой грани, не примерял удел самоубийцы, не пропускал перед мысленным взором детали ухода из жизни, ни за что не поймет метаний разведчика — сочтет трусом и тряпкой. В Германии много говорилось и писалось о «воли к смерти», только это бумажные словеса кабинетных философов. Эти горе-мыслители даже курице голову не отрубят, а куда уж, чтобы поднять на самих себя руку...
Так что как поведет себя, оказавшись на грани ареста или уже в застенках НКВД — Альберт не знал. И еще неизвестно — в каких обстоятельствах окажется и какие средства давления применят... Вот еще в чем проблема...
Но, что странно, «чуйка», подсознательный волчий инстинкт сработал на опережение. Арнольд успел подстраховаться с женой, услал Татьяну за Урал. Но спасет ли бегство от загребущих лап НКВД?..
А как могло так получиться, что, задумав, спланировав, по-русски сказать — «обмозговав» мстительно-устрашающую акцию, Альберт не учел личного фактора, не позаботился о судьбе супруги — любимой Татьяны, единственной и ненаглядной для себя женщины. Жену как специально выхватили из обширного поля переживаемых разведчиком чувств, праведных или крамольных — это другое дело, но как он посмел позабыть, не обеспокоиться судьбой собственной «половины». Опять использовал чисто русский зрительный образ — но как справедлива эта приземленная, невзыскательная, простонародная метафора. Ведь, если быть честным, Роман Денисович и не мыслил себя без милой Тани, дорогой Танюши. определенно, через русскую душу женщины, через кроткую, жертвенную, чистую любовь в него влился сам дух прочного семейного счастья, сам смысл ладного семейного бытия. В него, немца, — вселилось русское понимание семьи, любви, верности. Да что там говорить... Арнольд-Ширяев подсознательно догадывался, как ни гнал из головы ростки каверзных, предательских мыслей, что, по сути, уже состоялось — он уже обрусевший немец. А учитывая носимую личину и определяемую ею жизнь, действительность округ него — Роман Денисович уже русский. А главное, в подтверждении тому, Ширяев знал, что в обыденности стал думать на русском языке. Вот такая произошла с ним метаморфоза... Россия закутала немца в непритязательный, но плотный кокон, из пелены которого уже не вырваться. Господи, боже мой — из «немецкой гусеницы» уже выпестована «русская бабочка» — «мотылек-однодневка», судьба которого пусть и не предсказуема, но однозначно коротка. Роман-Альберт обречен, обречен заранее, когда избрал собственный, отнюдь не романтический и героический (как чаял сам), а фатально трагический удел. Если вдуматься, ища подтверждения тому хотя бы в литературе, начиная с античной, — участь вражеского соглядатая спокон века незавидна, как правило, заканчивается плахой в стане врага и полным забвением в родной стране.
Получается, как ни печально это осознавать, — профессиональный разведчик
