новобранцев. И как-то нечаянно обнаружили щель в трехметровой ограде.
И вот он - иной мир! Быстро перебежав через бетонку, оба бойца перемахнули через невысокую ограду и привычно оказались сзади трибун гарнизонного стадиона. Достав из потаенного места кеды и спортивные бриджи, быстро переоделись. Через мгновение их было не отличить от цивильных любителей утренних пробежек.
Однажды в этот гарнизон прислали новый отряд молодых, только после училища, лётчиков, с такими же военнообязанными молодыми женами, которые несли службу в аэродромном техническом хозяйстве.
Приказом по гарнизону все молодые служащие обязаны делать утреннюю физзарядку. Было время, когда в СССР заботились о физическом здоровье народа.
Начало лета, лучи солнца еще не набрали обжигающую силу, но утром уже достаточно тепло.
Медленно делаем разминку. Легкий бег трусцой по гаревой дорожке вокруг футбольного поля.
И вот он, долгожданный момент. Через главные ворота вбегает весь коллектив авиаотряда, все, кто свободен от несения службы. Парни сосредоточены и серьёзны, бегут тяжело и размеренно, как слоны, а их жены, чуть приотстав красочной стайкой, бегут легко и о чём-то еще радостно щебечут.
Боже мой! Какая красота! После двух лет безликой, серой жизни вдруг такой взрыв красочных эмоций. Красивые девчонки, одетые в спортивные маечки и трусики, и каждая красавица достойна быть моделью для Пигмалиона.
Мы с Генкой внешним видом ничем не отличаемся от коллектива летунов и, чуть увеличив темп вклиниваемся в их коллектив, от которого идет резкий запах дорогих сигарет и кофе. Понятно, что утром уже успели выпить по чашечке, для бодрости.
Постепенно наращиваем темп, мужчины начинают отставать, лень им лишний раз напрягаться, а девушки вырываются вперед, видимо желая доказать муженькам превосходство. Бегут весело, раскрепощенно.
Видно, что тоже наслаждаются свежим ветерком, голубым небом и изумрудной зеленью молодых берёзок. Постепенно увеличивая скорость, незаметно оказываемся в самой середине разноцветной стайки разгорячённых девичьих тел. Красивые, свежие лица, на которых в данный момент нет ничего, кроме наслаждения жизнью.
Не видно забот, которые невольно отражаются на лицах замужних женщин. Сейчас в них нет ничего, что мешает воспринимать радость бытия. Чувствуется, как поёт каждая клеточка молодых, здоровых организмов. Я не ведаю за Генку, но мой организм начинает петь в унисон со всеми. Эти волнительные округлости под маечками с торчащими бугорками оказывают сильное влияние на организм молодого мужчины. Кажется, что он начинает закипать. Запах девичьего пота щекочет ноздри, организм резко переполняется эмоциональной силой, мы с Генкой ускоряемся, убегаем далеко вперёд. Летуны уже остановились, машут руками и делают вид, что заняты физзарядкой. Завершив круг, девушки присоединяются к мужьям.
Время выходит, скоро и нам нужно в часть. Вся процедура перехода происходит в обратном порядке.
Вот она, узкая щель в заборе, и мы оказываемся в иной жизни. Тут нет и намёка на романтику: скука и серость, игра убелённых сединами мужчин, которая называется: «Армия». Где день проходит строго по распорядку. И стоя в строю на вечерней проверке, заказываешь себе сон.
Это умение заказывать сон спасало от однообразных тягот службы. Из-за независимого характера ухитрялся вляпываться во множество неприятностей. А сон и физ занятия были спасением от рутины.
Душа улетала в такие сказочные дали, в которых набиралась положительных эмоций и возвращалась назад лишь за двадцать минут до подъёма. Пока рота вяло матюкаясь, строилась для похода к туалету, сквозь щель в заборе я уходил в иную жизнь. И это было прививкой от стресса на весь день, который у меня забирало государство.
***
Пережили мы сухие ветра середины лета, пережили расползающуюся из-за нудных дождей под колесами автомобилей жидкую грязь, именуемую дорогой, все водилы ждут, вступления в права главного дорожнного мастера - Мороза Ивановича.
Он быстро навел на дорогах порядок. И служба пошла веселей: автомобили резво бегали по сухому снегу, который заполнил все дорожные ямы. На седьмое ноября задула настоящая, сказочная метель. Такую можно увидеть только в кино.
На время метели жизнь в гарнизоне замерла. Нам, призванным на службу из южных районов Азии, это было в диковинку. Мы понимали, что даже при небольшом морозе, такой ветер способен в течение получаса отобрать жизнь.
Метель утихла, мороз поправил дороги, и служба вошла в привычную колею.
Пролетели годы службы, и после очередной встречи Нового года мы стали все чаще смотреть на Запад, представляя дорогу домой. Через десять месяцев нас отправят домой!
Случай, который мне вспомнился, корнями уходил в первую половину последнего лета службы. Время шло легко и приятно.
Мне доверили бензовоз и заправку. Я выезжал в ближайший городок на нефтебазу, получал бензин, привозил его в часть, сливал в емкость. Все остальное время заправлял автомобили.
Имел привилегию - не присутствовать на вечерней проверке по причине служебной занятости.
Именно этот факт вызывал в старшине роты жуткую неприязнь. Онышко наш первый старшина ушел на дембель и из учебки прислали молодого и борзого служаку. Он считал, что я торгую бензином и у меня много денег, которых ему тоже хотелось.
При каждом удобном случае стремился сделать гадость. Все время приходилось быть начеку.
Как-то, возвращаясь в часть, обратил внимание на цветущую степь. Цветы были необычайно красивы. По какому-то душевному порыву остановился и пошел к цветущей поляне.
Беден мой язык, чтобы описать те чувства, которые всколыхнулись в огрубевшей душе старого служаки.
Переливы красок и необычайно тонкий аромат, плывущий над поляной, - всё вызвало во мне восторг и упоительное восхищение.
Аккуратно, стараясь не нарушить красоты поляны, нарвал букет, крепко связал его стеблем полыни, завернул в газету и положил на пассажирское сиденье. Открыл в машине окна, дабы резкий запах бензина не навредил нежным цветам.
Дальше действовал на автомате, будто кто-то неведомый руководил моими действиями.
После каждого рейса отмечался в штабе, а в бухгалтерию хоз -службы сдавал накладные.
Взял с собою букет. Молодые девицы заахали при виде такой красоты. Послышались игривые вопросы:
- И кому же ты принес эту прелесть?
- Самой красивой из вас…
Подошел к столу пожилой, убеленной сединами, но приятной, женщины, она принимала мои накладные, и вручил ей букет. Оставил бумаги и ушел на бензозаправку. Вроде бы безобидный поступок, но он-то и сыграл незабываемую роль в дальнейшей моей службе.
Как я не остерегался подвоха со стороны старшины, но ему удалось подставить меня. До Нового года оставались считанные дни.
Приехав с рейса, слил бензин, закрыл заправку и направился в столовую. Для водителей, возвращающихся из рейса, накрывали расходный стол на десять персон, и этот стол стоял рядом со столом младших командиров, сержантов и старшин.
Рота отобедала. Я сидел за расходным столом и тихо жевал свою пайку.
- Больше ни кто не подъедет, - услышал я голос старшины и увидел, как сержанты расхватали с расходного стола порционное мясо и, подобно голодным псам, с гоготом проглотили его.
Рота пошла на построение. И тут из рейса подъехало еще несколько солдатиков. Один из них поднял крик: где мясо! На крик прибежал дежурный офицер. Его первый вопрос:
- Кто сидел за столом?
Старшина и еще пару сержантов показали на меня пальцем.
Решение было быстрым и строгим:
- Ты сожрал пайку товарищей?
Я ответил:
- Тот, кто это сделал, пусть признается сам, а я чужого пайка не трогал.
Рассчитывал на то, что в этих младших командирах есть капля совести и чести. Я ошибся: в этих уродах не было ни того, ни другого.
Разговор был короткий: трое суток за объедание, двое суток за пререкание. Итого - пять суток гауптвахты.
Взяли меня по белы рученьки и отвезли в комендатуру. Когда старшина сдавал меня дежурному по гауптвахте, доверительно попросил, чтобы этого, он презрительно ткнул в мою сторону пальцем, посадили в одиночку без права прогулок:
- Опасный тип, - громко высказался он.
Вот так за пять дней до Нового года меня посадили в одиночную промороженную камеру как особо опасного преступника.
Дабы не превратиться в сосульку, я всю ночь маршировал по тесной камере.
Время для меня остановилось. Казалось, прошла вечность, когда услышал, как гремит засов на железной двери. Караульный открыл дверь и выпустил в коридор. Спросил с насмешкой:
- Ну как, не вспотел за ночь?
Как огнем обожгла мысль: "Ведь он такой же солдат, как и я! Откуда в нем эта ненависть? Ведь я ему ничего не сделал плохого".
Уточнив мою фамилию, громко крикнул караульному у выходной двери:
- К полковнику на допрос.
Под дулом автомата меня довели до кабинета коменданта гарнизона.
На двери красовалась табличка: "Полковник Дятлов". В голове мелькнула несуразная мысль: хорошо, что не Козлов, Дятлы - они - мирные птицы".
За столом сидел самый настоящий полковник. Поднял на меня глаза. Я заметил в них легкую смешинку, но голос звучал строго.
- За что арестован?
Мне не хотелось объяснять свою правоту. Здесь, в этом кабинете, лепет оправданий звучал бы несерьезно. Поэтому коротко буркнул в ответ:
- За пререкания со старшим по званию.
И вдруг увидел на лице полковника улыбку. Он с откровенным интересом разглядывал меня.
- Ладно, боец, я знаю, за что ты арестован, и мне ведомо то, что с тобой поступили несправедливо. Не в моей власти отменять приказ твоего командира. А твой поступок - то, что ты не стал перед строем показывать на истинных виновников, говорит о том, что ты - настоящий воин.
Сейчас поспеши в часть, забери ключи у бухгалтера. Она, как только увидела тебя в списке арестантов, тут же отобрала ключи у старшины. Чтобы он в твое отсутствие не наделал вреда. Молодой парень - этот старшина, тебе ровесник, а подлости в нем немерено, и носит же земля таких!
Я тут дал предписание: будешь исполнять свои обязанности, только ночевать будешь приходить сюда на губу. Тебя переведут в более теплое помещение. Все, бегом марш на службу.
Ничего не понимая, я помчался в штаб, где меня уже ждали.
- Ну как? Тебе мой муж, не обидел? Он, вообще-то, - добрый мужик, суровость он так для виду напускает. Я ему
