чуть ли не до самых колен, я
помчался в туалет под звонкий смех Тройда...
...Крики на улице разбудили меня с самого утра. С закрытыми глазами пробегая мимо зеркала, как я делал всегда по утрам, чтобы не видеть черта, свившего на моей голове
гнездо, я помчался на улицу в одной футболке.
Что-то происходило в курятнике — оттуда торчала клетчатая рубашка отца. Я забежал в "Домик для куриц" (как мы с Тройдом называли его в детстве) и увидел сногсшибательную картину: в углу, прямо на полу, среди куриного помета и куриных перьев сидел мой брат. В руках его была тушка курицы, а в перепачканном кровью рту торчала куриная голова. Я не поверил в то, что увидел. И это Тройд?!
— Что здесь происходит? — спросил я с расстановкой, смотря то на одного, то на другого
родителя.
— Твой брат перегрыз шею зубами живой курице, — пришибленным голосом сказал
отец.
Мать молча плакала. Я снова уставился на Тройда.
— Я хочу есть! — плюясь шейными позвонками, злобно сказал брат. — Я же не виноват, что в этом доме готовят такое редкостное дерьмо! Собаки на помойках лучше питаются.
— Ты же всегда хвалил мою стряпню, что не так, не пойму? — сквозь слезы бормотала мать.
— Дерьмо! — безжалостно сказал Тройд. — Я хочу мяса, понимаете?! Живого мяса!
Держа окровавленную тушку и раскачивая ее в воздухе, обляпав новое мамино платье куриной кровью, Тройд вышел из курятника, другой рукой многозначительно проведя по
моим стройным ногам. Меня бросило в дрожь.
Если раньше Тройд боялся меня, то теперь я начал бояться его. После болезни он стал совершенно другим человеком и творил очень много странных вещей. Например, он никому не позволил выбросить гроб, сказав, что раз ему его заказали, то пусть останется про запас. Потом он утащил гроб с собой и разместил в своей комнате. Меня все эти вещи стали отпугивать и моя страсть к брату начала охладевать. Я не знал, хотел ли его уже.
Как-то ночью мне приспичило взять учебник физики, чтобы хоть что-то прочесть, потому что дела по этому веселому предмету, были плачевными. Я знал, что Тройд в такое время
выходил прогуляться перед сном — это была одна из его новых странностей, с которой всем пришлось свыкнуться. Тихонько я пробрался в его комнату и включил светильник. Прошмыгнув к столу, я едва не упал, зацепившись за гроб ногой. Теперь я явственно стал ощущать боль — крышка от гроба свалилась мне на ногу. Мне стало жутко — в гробу лежал Тройд, совсем как мертвый. Лицо его было неестественно бледное.
"Пользуется белой пудрой", — отметил я про себя. Он скрестил руки на груди, как покойник.
Неожиданно, Тройд вскочил и, глядя на мое перекошенное страхом лицо, стал надо мной смеяться.
— С каких это пор ты спишь в гробу? — оставалось проговорить мне.
— А что? Очень удобно! На досках спать — полезно для осанки, — полушутливо ответил брат.
Я извинился, что потревожил его сон, с единственным желанием — побыстрее покинуть эту комнату. Но Тройд оказался проворнее. Он подбежал к двери, закрыл ее на ключ, а ключ опустил к себе в брюки и расхохотался.
Я не знал, что мне делать и как все понимать.
— Прекращай шутить! — начал злиться я.
Он посмотрел на меня вполне серьезно. Его лучистые большие глаза поедали меня живьем. Я не выдержал взгляда.
— Не любишь больше меня... себя... свое отражение...
— Я не понимаю тебя, ты очень изменился, — честно ответил я.
— Каждая болезнь не проходит бесследно, она оставляет осложнения, — он потрепал меня рукой за щеку, его голова наклонилась к моей другой щеке. Я слышал его прерывистое
дыхание рядом. Тройд нежно поглаживал меня по лицу.
— Или все, что ты говорил — ерунда? Лжец! Проваливай к своим сучкам, раз не любишь родного брата, — раскричался он.
— Люблю, — спокойно ответил я, пораженный его нежностью, как громом среди зимы. Он слегка прикоснулся к моему плечу немного влажными полуоткрытыми губами. Я
дернулся как от электрошока.
— Котеночек... — прошептал он мне на ухо и еле заметно улыбнулся. Я почувствовал его язык в своей ушной раковине. Мурашки пробежали по коже. Я люблю! Люблю! Люблю! Его — себя — нас.
Я стал таким нерешительным. Эта внезапная перемена просто сбила с толку. Пусть действует. Пусть инициатива будет в его руках. Тройд почувствовал это. Он сел ко мне на колени, развернувшись ко мне лицом и потерся щекой о мою щеку. Будь я котенком, непременно замурлыкал бы от
удовольствия.
— Что, не хочешь больше убежать от меня в свою комнату? Все только начинается, — с озорством сказал брат.
— Не хочу, побежденно ответил я.
— Мое сокровище... — проговорил Тройд, снимая с меня футболку и я снова почувствовал его язык у себя во рту. Я вошел во вкус, целуя любимого брата. А он просто творил
чудеса своим языком и я был на седьмом небе от удовольствия. Это было похоже на то, как в детстве я поедал шоколад. Я ел и ел его, а мне было все мало и мало. Тройд прекратил меня целовать и долго смотрел мне в глаза.
— Сними! — наконец капризно сказал он, дернув себя за футболку.
Я осторожно освободил его от ненужного бремени серой футболки и стал с жадностью смотреть на молодое, стройное тело, оценивая его, словно опытный эстет. У него был пирсинг в обоих сосках. Это не могло не возбуждать. Я нерешительно прикоснулся губами к сережке на одном из сосков. Он улыбнулся и нежно обнял меня за плечи. Пока мои губы и язык продолжали заниматься сережками в сосках, его руки тем временем занимались своим делом, совершая путешествие по моему телу. Я был просто в экстазе. Эти вездесущие руки полезли к ремню на моих брюках. Я был уже готов к этому, и желал брата всем своим существом. Но в комнату постучал отец. Про себя я разразился всеми проклятиями, которые только существовали. Я так долго ждал
этого момента, и вот все летит в тартарары! Я чуть не плакал.
— Не откроем! — заговорщицки шепнул Тройд, игриво покусывая меня за плечо. Но отец был настойчив. Он не переставал стучать.
— Тройд, открой, мне срочно нужно кое-что у тебя взять.
На самом деле, мы прекрасно знали, что ему ничего в комнате не нужно. Просто после болезни Тройда, ввиду его странностей, родители периодически присматривали за ним, боясь, что он что-нибудь натворит. Я прекрасно знал, что отец не отстанет, пока дверь не будет открыта. Я нежно столкнул Тройда со своих колен:
— Послушай, нужно открыть двери...
— А ты возьми и открой! — звонко расхохотался он, и я вспомнил, что ключ лежит на дне его брюк.
— Возьми, возьми! — раззадоривал он.
Отец стучал все сильнее, начиная злиться. Смущаясь, я опустил руку к нему в штаны, отвернувшись, чтобы не видеть, как он пристально и злорадно за этим наблюдает. Взгляд мой случайно упал на старый полуоткрытый сундук, из-под которого торчали окровавленные полуобглоданные
трупики мелких животных. Я нащупал ключ и трясущейся рукой открыл дверь, выбежав из комнаты, будто бы за мной гнался поп с ладаном, а я был самим чертом.
Сон сразу же одолел мои веки. Проснувшись, я наткнулся на что-то, что лежало в моей постели. Из-под одеяла торчала голова Тройда, покоящаяся на моей подушке.
— Что ты здесь делаешь?! — подскочил я, обнаружив, что под одеялом мы абсолютно
нагие.
— Я не могу полежать в постели дорогого брата? — спокойно, хоть и с легким укором, спросил он.
— Так между нами... — начал я.
— Ты хотел спросить, трахал ли я твое сонное бесчувственное тело? — спросил Тройд, отворачиваясь к стенке. — Нет, не трахал. Иногда мне кажется, что ты совсем меня не любишь, — печально заключил он.
Я почувствовал себя виноватым и осторожно примостил
голову на его плечо, положив руку на бедро. Он, обрадованный, развернулся ко мне, обнял меня за шею обеими руками и привлек к себе, ласкаясь с трогательной нежностью. Я почувствовал на своих губах поцелуй его полуоткрытых губ с привкусом крови. Мне стало не по себе.
— У тебя на губах кровь, — легонько отстраняя его, сказал я.
— Так разве не ты искусал мой рот до крови? — шутя, спросил он.
Тройд положил голову на мой живот и лежал молча. В его глазах светилась такая непреодолимая грусть, что мне снова стало не по себе.
— Если бы ты любил меня, — печально проговорил Тройд, — если бы ты меня любил! Если бы меня хоть кто-нибудь любил... — он сказал это таким трагическим голосом, что мне захотелось заплакать.
— А я люблю тебя, — проговорил я.
Он грустно улыбнулся:
— Люди не умеют любить. Эти слова, что ты мне сейчас сказал, через некоторое время ты без зазрения совести сможешь повторить кому-то другому, потом то же самое еще
кому-то... Так кого ты будешь любить? У вас все так недолговечно.
Чтобы завершить неприятный разговор, я сказал, что в комнату могут зайти родители.
— С каких пор тебя начало это волновать? — ухмыльнулся Тройд. — Тебе же всегда было все равно!
Он поднялся с постели, глядя на мой здоровый крест, висящий на шее скорее из фетиша.
— Бога нет! — сказал он, сорвав крест с моей шеи и швырнув его подальше, крест улетел под комод.
Тройд сел на кровать во всей своей наготе. Я не мог сдержаться и, осторожно взяв его за плечи, снова уложил. Находясь сверху, я испытывающе посмотрел на него.
— Не сейчас, — сказал он, легонько отстранив меня. — Я не завтракал.
С этими словами, из-под кровати он достал полусъеденный трупик какой-то птицы и, разбрасывая по полу перья, вышел из комнаты. Я провожал его немым удивленным взглядом.
4
Мы совсем отдалились с Тройдом. Казалось, прошло каких-то несколько дней, а мы стали, как чужие. Я не знаю почему это произошло. Он где-то бродил ночами. Стал часто уединяться. Я не мог поручиться за то, что у него никого не было. Я грустил и страдал, но первый сближаться не хотел. Казалось, ему на меня стало все равно. Хотя где гарантия, что он не разыгрывает фарс? Но неужели эти губы, эти руки лгали!
Родители собирались в загородный дом, к деду. Мы собирались в поездку с ними. Загородный дом всегда ассоциировался у меня с запахом сена и лошадьми в конюшне. Дед любил разводить лошадей. Всю дорогу Тройд молчал, о чем-то думая. Он отвечал только "да", либо "нет". Я рассматривал его лицо, пока он не видел меня. Что случилось с его чудесной матовой кожей! Мертвенная бледность покрыла лицо. Я не выдержал и подошел к Тройду.
— Послушай, — сказал я, — ты что, гримируешься белой пудрой?
Он растерянно посмотрел на меня и покрутил указательным пальцем у виска. На этом наш разговор был исчерпан.
Дед, постригавший ярко-зеленый газон, бросился к нам навстречу, а Тройд направился к лошадям. Лошади всегда любили его. Он мог объездить самого дикого и строптивого
скакуна.
Дед держал под уздцы двух жеребцов — черного и гнедого. Я вскочил на гнедого. Завидев Тройда, черный жеребец стал нервничать, фыркать и бить копытами. Тройд резко
дернул животное за уздечку. Немалых трудов стоило ему запрыгнуть на жеребца. Жеребец словно обезумел. Глаза его налились кровью, он встал на дыбы, а потом помчался в
неизвестном направлении, пытаясь всеми силами скинуть с себя назойливого
