которая беспокоила Алекса.
– Я в ауте от твоего дома. В Питере в таких трущобах живут лишь малоимущие учителя и врачи, а ты жена генерала. Можно я тебе хоть пару тысяч баксов подкину, они у меня с собой. Ну хотя бы для Марии.
– Нет. Все необходимое у нее и у меня есть. Весь шик в Ларнаке был за счет российской стороны, просто здесь во всем этом другой порядок цифр, и подставляться из-за ерунды нет никакого желания. К тебе лишь одна просьба: не погибнуть и не разориться в ближайших двенадцать лет. Когда Мария поедет на учебу в МГУ, чтобы у нее там был богатый и успешный родственник, тогда ее и побалуешь, как сочтешь нужным.
В общем, кубинское шпионство Алекса весьма сильно разочаровало: ох уж эти пафосные тайны плаща и кинжала! На выручку пришел испытанный способ сделать обычную жизнь гораздо интересней жизни подковерной. В этом плане здорово помогли родственники Даины-Селии. Девчонки недаром просили не все отдавать своей родне сразу. Обычные кубинцы мало задумываются о дне завтрашнем, собрать соседей и угостить их подарками из России – самое милое дело. Поэтому сами посылки и конверты с долларами были разбиты практичными студентками на несколько порций. Один из братьев Селии работал таксистом на «Ладе-копейке» и половина вечеров у питерских гостей оказались заняты на объезде всех других ее родственников и друзей. Вера от этих посещений была в полном восторге, сама нищета и разруха ее мало смущали – в начале девяностых она в своей Твери видела и не такое.
– Зато посмотри, какие все они веселые, беспечные и дружелюбные друг к другу, мы тогда были совсем не такими.
– Но они сорок лет уже так живут, – возражал он.
– Если бы у твоей Коста-Рики были такие санкции, она бы тоже так жила.
С этим ему было трудно спорить.
Хороши были и их самостоятельные прогулки по Гаване. Помпезные обветшалые капитолии, вереницы одно-двухэтажных домиков с почти полным отсутствием стекол и штукатурки, пестрая полуодетая публика – зато сколько смеха, восклицаний, внимания даже к чужакам. Раскрутчиками-хинитеро были не только девушки, но и парни, которые сами заводили знакомство и обещали все показать и все устроить. Впрямую денег они не просили, но все как-то само-собой превращалось в дармовое угощение. Здорово, например, насмешила одна мулатка, которая была так бедна, что ей даже на ром денег не хватало. У Алекса при этом был свой кайф. Он прикидывался руссо-туристо, знающего лишь пару фраз на английском, а когда новоявленные гиды начинали между собой по поводу русских лохов насмешничать, переходил на чистый испанский. Впрочем, этот его трюк вызывал не обиду или досаду, а только взрыв ответной веселости. Причем почти каждый из обаятельных хинитеро непременно вставлял что-то приятное про СССР. Ну и почему бы за таких лапушек не заплатить десять-двадцать тугриков?
Вера удивлялась его снисходительности.
– Ты же знаешь, что это чистый развод?
– Ну и что? Человек потратил на меня время, старался мне понравиться, рассказал что-то интересное – явно заслужил нормальный гонорар.
Грохочущий кондиционер в номере отеля подвиг их заменить их мокрой простыней, которой они укрывались. Каждых два часа простыня высыхала, они ее заново мочили и снова на два часа засыпали, перейдя заодно на добрых старых четыре-пяти ночных интимов.
А пляж, а море, а пальмы! – все это тоже было с ними и при них. В конце Вера призналась, что здесь ей понравилось даже больше чем на Кипре. Он был этому только рад. Накануне отъезда их нашел тот мускулистый мулат, что отвозил их к «тете Аните» и не заметно для Веры и окружающих передал Алексу капсулу с ответной микропленкой, которую уже сам Копылов всунул во флакон с незаконченным кремом от загара.
22
Когда улетали на Кубу из Пулково, шел нормальный осенний дождь, две недели спустя их встречал уже снегопад. В зале прилета увидели Сенюкова с Ларой.
– А Хазин с Евой где? – удивился Алекс такому отступлению от протокола.
– Они в больнице,
– А что такое?
– Жору подстрелили, а Ева там возле него.
– Как подстрелили! Кто? – воображение немедленно выстроило Алексу шеренгу бандюганов и даже ревнивого папика дивы Инны.
– Какая-то девица. Из Москвы.
– Неужели, как ее… Анюта? – вспомнил он имя московской пассии Хазина.
– Да нет, совсем другое имя.
