поверил, выразительно повел головой, мол, этот отель тоже для вас ад?
– Вы видно шутите?
– Вы спросили – я ответил. Шутя или серьезно, я не знаю. – Что особенного было в английском языке, так это вездесущее «вы», придающее самым прикольным пикировкам вид серьезного разговора.
Так же реагировал Алекс и на другие подобные расспросы Питера, всякий раз оставляя матрасника в сомнениях насчет искренности слов оппонента.
Но настоящий праздник наступал, когда в полемику с Гилмутом, перерастающую в перепалку вступал Хазин. Прямо физически ощущалось, как Светлобес обкатывает на Питере то, что через пару дней появится в его газете.
Чего стоил один хазинский пассаж про «Слово о Полку Игореве», которое Жорка назвал главным русским шедевром впереди всяких Толстых и Достоевских, мол, в «Слове» заложена формула всей русской жизни на тысячелетие вперед.
– Там есть такое выражение «О, Русская земля, уже ты за холмом!». Представить немца, восклицающего «О, моя Бавария, уже ты за холмом!» я могу. Могу и англичанина: «О, мой Йорк, уже ты за холмом!» Но вот американца, восклицающего «О, мой Арканзас, уже ты за холмом!» при всем желании почему-то не могу.
– А какой смысл в этом выражении? – недоумевал Питер. – Это о чем?
– У нас был такой Владимир Ленин, вы, наверно, слышали? Он утверждал, что все нации были созданы до XIV века. Вот я теперь и ломаю голову, можно ли все нации, которые были созданы позже, назвать полноценными нациями и народами.
Лицо Гилмута даже пятнами пошло от этих слов.
Не осталась в стороне и столь милая сердцу западных умников тема однополой любви, но тут Жорка тоже не отсиживался в обороне, а смело шел вперед, используя прежнюю находку Алекса насчет многоженства.
– Нет никакого сомнения, что в будущем планету ждет именно повальное многоженство, причем чисто по экономической причине, – безапелляционно вещал Хазин. – Когда энергетические ресурсы всякого мужчины упрутся в свой физический предел, всплывет необходимость включать дополнительные резервы. В VII веке арабы придумали просто и эффектно: четыре жены. И бедуину в пустыне ничего не оставалось, как броситься на богатые страны, чтобы обеспечить своих жен приличными драгоценностями.
Питера как всякому американцу, не приходило в голову, что человек с серьезным видом может говорить заведомую чушь. Зато Оливия с Томасом и Юджином с трудом прятали улыбки.
Не забыл он и про отличие русских от немцев (читай от англосаксов).
– Немцы строят свое государство за счет мудрого самоограничения: зная, что из предмета, имеющего неправильную форму, любые стены выйдут кривыми и непрочными, каждый немец добровольно придает самому себе форма идеального кирпича, стирает у себя все углы и выпуклости, мешающие этой кладке. Мы же, великороссы, только из этих неправильностей и состоим. Но наша государственность все равно хоть и выходит кривой, зато очень прочной, потому что это уже не кирпич, а железобетон.
Как-то заговорили об особом долготерпении русского человека.
– Все дело в русской географии, – пустился в объяснения Жорка. – Вы представляете, что значит жить тысячи лет в лесу с большой семьей у одной русской печки. Причем эта русская печь никак не может обогреть пространство больше двадцати пяти квадратных метров? И вот вы насмерть разругались со своим соседом и ночью среди зимы он поджег ваш дом. И что идти с десятью детьми к родственникам в другую двадцатипятиметровую избу? Вот и выработали за столетия терпеть и ни с кем сильно не ругаться. А для сброса агрессивности у нас всегда были деревенские бои стенка на стенку, чего тоже никогда не было в европейских странах.
Шикарно расправился он и с европейским понятием свободной личности:
– Да, согласен, в России никогда не было свободы в вашем понимании этого термина. Зато в России всегда было такое понятие как вольность. Если свобода – это правильная свобода, то вольность – это свобода неправильная, это проявление свободы не по законам или биллям, а по собственному хотению. Подчинялся, подчинялся, а потом вдруг взбрыкнул и не подчинился. Это и есть наша вольность. Кстати, можете себе записать, что есть главная тайна русской души, она выражается пятью словами: «Ты моему нраву не прикословь!» Причем это касается не только мужчин, но и самых послушных девушек. В один прекрасный день они могут так взбрыкнуть, что психоаналитики всего мира только с ума сойдут.
– Откуда ты это только знаешь? – частенько спрашивал его потом Алекс.
– Да так, откуда-то, – неопределенно пожимал плечами Жорка.
Разумеется, хазинские спичи мало в чем убеждали мелкобритов в компании с матрасником, зато удивительным образом действовали на Копылова. Любые назидания от людей взрослых он всегда принимал с известными оговорками, зато то же самое высказанное ровесником тут же врастало в него словно собственным знанием.
18
Вере по почте пришел вызов на оформление наследства бабушки и перед тем, как уехать в Тверь, она затеяла со своим гражданским благоверным серьезный разговор.
– Я все же хочу купить в Питере себе однокомнатную квартиру.
– И что ты будешь с ней делать?
– Иногда прятаться от тебя, иногда приглашать своих родственников и друзей.
– Супер!
– Только мне не хватает пяти тысяч. Та, которая мне нравится, стоит двадцать тысяч. Не мог бы ты…
Ничего себе! Оказывается, она втихаря уже себе и хату выбрала! А что, если он не станет ее отговаривать?
– Пять тысяч? Не вопрос, конечно, дам.
– Не дам, а одолжу, – поправила она.
– Конечно, одолжу.
Отправляясь из дома в «Бирему», он гадал, что это было: демонстративный жест независимости, проверка его отношения к ней, предтеча будущего охлаждения. Положительно, невеста продолжала его регулярно удивлять.
Похожая ситуация у него была и с Люсьен, которая тоже старалась убедить Алекса купить нормальную квартиру для нее, вернее, для их любовных свиданий. Всего-то и надо было каких-то сорок тысяч баксов. Ты, мол, за месяц столько зарабатываешь.
Простая, вроде бы арифметика, но весь организм Алекса упорно сопротивлялся ей, не желая расставаться с «нажитой непосильным трудом» зеленью. Было даже не очень понятно почему, собственно, он такой жадный: неужели просто денег жалко. Тем более, пример дивы Инны с ее папиком был перед глазами. Только потом до него дошло: такой подарок автоматически его самого превращает в унизительного покупателя женских любовных услуг за энную сумму.
Разумеется, при высказывании вслух все это выглядело ужасно неубедительно и даже глуповато. Впрочем, вода камень точит и месяц назад он выдвинул Люсьен свое условие покупки:
– Хорошо, но я покупаю эту квартиру на свое имя. Ты в нее заселяешься и через три года я ее переоформляю на твое имя.
– Три года, что это за срок такой? – совсем не обрадовалась она. – Чтобы я тебе успела надоесть, и ты нашел бы подходящий повод для разрыва? Или тебя за это время подстрелят, и я у разбитого корыта?
Насчет «подстрелят» довод был железобетонный.
И сегодня после разговора с Верой, когда Люсьен принесла ему в отельерную чай с бутербродами и снова спросила «надумал или еще нет», он сказал ей так:
– Хорошо, давай я покупаю тебе квартиру, но мы с тобой полностью все прекращаем, ты увольняешься из «Биремы» и больше мне никогда не звонишь.
– Это ты меня решил проверить? За деньги я с тобой или нет? – горничной и это было не в масть.
– Просто ты с квартирой сразу превратишься в мою вторую семью. Против тебя как возлюбленной я ничего не имею против, но как вторая семья… – Алекс сделал весьма выразительный жест руками, мол, увы и ах.
Минуту Люсьен молчала, поигрывая пустым подносом.
– И ты готов хоть завтра пойти в банк и дать мне эти деньги?
– Не совсем так. У меня есть еще одно условие: квартира будет куплена не мной.
– Как это?
– Богатым папиком должен быть другой. Например, Попов. Ты же сама говорила, что он к тебе когда-то крылья подбивал. Вот и пофлиртуешь с ним при народе, пару раз в кабак сходишь, в номере у него пару часов посидишь, а потом с загадочным видом оттуда прокрадешься на выход.
– Да ты у нас настоящий сутенер, – сердито вспыхнула девушка.
– О Господи! Опять все не так! – взмолился он. – Придумай лучше!
– Это ты так из-за Веры стараешься?
– Нет. Я всегда и во всем стараюсь только из-за себя. В общем ты услышала мои слова: квартира должна быть якобы куплена не мной!
Глаза оскорбленной Люсьен метали молнии и другие электрические разряды. Терпеть это было малоприятно, но с другой стороны не может же он весь окружающий мир сводить только к таким частным любовным разборкам. Самое время выйти на улицу, встряхнуть головой и переключиться на что-то другое.
19
Покупка почти нового крузака для лукачца Тимони якобы на одолженные деньги Алекса произвело разброд и шатания среди остальных «боксеров». Всем им тут же захотелось стать под знамена щедрого отельера. Вскоре и повод подвернулся, Циммер наконец определился с покупкой ресторана и настойчиво допытывался у Алекса, сможет ли тот каким-либо образом отмазать его беззащитную собственность от ретивых бандюганов.
– Только если сам стану рэкетиром, – отвечал Копылов.
– Согласен не глядя. Становись.
Пришлось Алексу, почесав затылок, вникать в суть вопроса: как и сколько платят браткам другие рестораторы. Всплыла такса: от двух до пяти тысяч тугриков в месяц. Циммер соглашался на две, кряхтя мог потянуть и три, но не больше. С этими исходными цифрами Алекс и отправился на стрелку с Черепом. Предложил ему: беру еще двух «боксеров» на полное содержание в качестве крыши для общепита моего приятеля. Однако ответ удалось получить не сразу. Сначала Лукач с подручными прокатился на Фазенду посмотреть, как там жируют Тимоня с напарником. А днем позже в сопровождении некой тридцатилетней дамы наведался и в «Бирему». Захотел якобы просто осмотреть отель и пообедать в буфетном кабинете в компании с отельером. Алекс терялся в догадках, ведь не мог же Череп базарить о сделке при даме. Тогда о чем? Лукач никуда не спешил, внимательно изучал меню, задавал вопросы о блюдах и закусках, марках вина и откуда что в «Бирему» привозят. Ничего не прояснилось и когда Лукач стал хвалить Алекса, говоря, что знает и о повышении зарплат персонала и о том, как в отеле все довольны молодым хозяином. (Неужели данью обложить захотел, гадал Копылов.) Дама по имени Тоня хранила молчание, лишь иногда пытливо поглядывая на отельера.
Наконец, схомячив обед из шести блюд и бутылки коньяка, и отослав Тоню (это была родная сестра Черепа) в машину, заговорили о «делах наших скорбных». Секрет открылся просто:
– Захотел Тонькино будущее обеспечить. Мне возможно на Кипр или в Испанию перебираться придется, надо о девушке позаботиться, родной муж у нее ни рыба, ни мясо.
Алекс слушал, не перебивая.
– Присмотрел тут один частный отельчик. Хочу купить для Тоньки. Она конечно в этом ни уха, ни рыла. Поэтому вся надежда только на тебя.
От неожиданности Копылов коротко хохотнул:
– Пардон… Работу мне предлагаете?
– Не работу, а партнерство. Пятьдесят процентов плачу я, пятьдесят – ты.
– А потом?
– Потом ты всем распоряжаешься, а пятьдесят процентов прибыли Тоньке.
– То есть, она ничего не будет делать, только прибыль получать? –
