показывавшие ей бумаги и объяснявшие, что у Лиз оказался прямой наследник, которому, в соответствии с завещанием, принадлежит этот дом. Ее вежливо попросили убраться в ближайшие дни, т.к. въезжает наследник.
"Дом"! Да кто станет жить в этих трущобах! Разве что тот, кто был беднее ее. И Лиз никогда не говорила, что у нее были дети, "дом" должен быть принадлежать Дореми. Но она своими глазами видела бумаги... Чертовщина какая-то! Наверняка это проделки фокусника! Как бы там не было, но факт оставался фактом - она на улице. Не зная, куда идти и что делать в такой снегопад и мороз, Дореми собирала чемодан, в который сложила вещи пятилетней давности, из которых уже выросла, натянула на лоб капюшон старенького пальтишка, и побрела куда глаза глядят. Просил есть не только желудок, но и сапоги. "Скатерть самобранка" осталась в доме, который ей больше не принадлежал.
Дореми села на заснеженную лавочку, буквально провалившись в сугроб. Рядом приятно запахло какой-то дорогой ароматизированной сигаретой. Рядом, закинув ногу на ногу, сидела рыжеволосая женщина.
- Это вы лишили меня крыши над головой?! - гневно спросила Дореми. Она фактически не имела никакого права кидать такие нелепые обвинения, но внутреннее чутье не ошибалось.
Харон посмотрел на нее и задорно подмигнул. В его глазах плясали огоньки, а лицо казалось прорисованным гениальным художником. Огненный цвет волос в сочетании со снегом, смотрелся как "лед и пламень".
- У нас начинается новая жизнь! - сказал Харон. - Пойдем! - он схватил ее за руку.
Дореми вырвала руку:
- Никуда я с вами не пойду!
- Как хочешь, - спокойно сказал Харон безо всяких уговоров. Он побрел прочь.
Дореми осталась одна в ледяном царстве. Ей стало страшно и показалось, что она сейчас умрет, или ее съедят, неизвестно откуда взявшиеся, дикие звери. Снова начался снегопад, усиливался мороз, сумерки возвещали о приближении темноты, а под ложечкой противно сосало. Дореми поплелась вслед за Хароном.
- Ты будешь моей принцессой, - сказал Харон. - Моей маленькой девочкой. Я - твой отец и сумею о тебе позаботиться.
Дореми ничего не ответила, мрачно плетясь рядом.
Харон снял самый дорогой отель, какой был в этом месте. Заказал много еды, шампанского, цветов. Последний букет, который принесли, напоминал граммофоны, которые плелись на стенах ее старого дома.
- Как в детстве, - шепнул Харон.
Дореми никогда не бывала в таких дорогих местах, и чувствовала себя не в своей тарелке, Золушкой на балу. Она поглядела на свой старый, изъеденный молью, свитер, из которого давно выросла, и потертые джинсы. НЕ успела она о них подумать, как в номер стали заносить коробки с различными подарками, перевязанными яркими ленточками. На коробках были цветные открытки, в которых говорилось, что все эти подарки от отца. В коробках не было ничего лишнего, только то, что она хотела, представляла, мечтала. Все те вещи, которые были ей нужны.
- Надень одно из этих платьев, - сказал Харон. - Ты - принцесса, не нищенка. Ты будешь блистать.
Он начал доставать дорогие украшения в красивых футлярах. Дореми ахнула, она до сих пор не могла понять, что происходит. Платье ей очень шло. Она действительно казалась принцессой.
- Помни, что я люблю тебя, - сказал Харон.
Шампанское ударило в голову. Харон проводил ее в комнату и, нежно поцеловав в голову, пожелал спокойной ночи. Сам он спал в соседней комнате.
Дореми увидела огромную,. очень мягкую постель, с накрахмаленным кружевным бельем, источающим аромат цветов. Она свалилась на эту волшебную кровать, словно провалившись в тончайшее облако. Она перебирала шелк голубого платья, которое ей так шло, трогала кулоны и браслеты на шее и руках.
Какая удивительная была жизнь! На кровати лежала открытка с огромными розами. Дореми раскрыла ее: "Помни, что я люблю тебя"...
Она погрузилась в спокойный и безмятежный сон. Во сне ей казалось, что он очень нежно обнимает ее, хотя рядом никого не было.
4
Утром можно было сходить в ванную, которая казалась огромной. Возле ванной стояли ароматизированные свечи, сводящие с ума своими тонкими ароматами. В воде плавали лепестки цветов, которые будто шептали, нежно касаясь ее кожи: "Помни, что я люблю тебя"...
Зная, что Дореми любит играть, Харон заказал в номер пианино. Теперь Дореми могла в спокойной обстановке играть ноктюрны Шопена.
- Как все чкдесно! - восхищенно воскликнула Дореми, забыв о своем, вернее, уже не своем, старом доме. К хорошему человек всегда привыкает быстрее.
Харон молча наблюдал за ней, за ее поведением, за ее мыслями.
Он не разговаривал с ней несколько дней, а просто наблюдал, исполняя ее мысленные желания.
- Спасибо, - наконец смущенно проговорила Дореми, - за все...
Харон лишь странно улыбнулся в ответ.
Дореми совсем не знала, как вести себя. Харон молчал, делая для нее все и по всему дому валялись открытки и записки, в которых было написано, что он ее очень любит. Она не могла понять, какого пола это творение, выделывавшие такие фокусы. Как к женщине из снов ее к нему тянуло, но, скрывающийся под этой личиной демон, отталкивал и пугал.
- Если хочешь узнать, какого я пола, можешь сама посмотреть, - сказал Харон и улыбнулся.
Дореми сконфуженно ушла к себе в спальню. Она. Оно. Снова пришел во сне. Эта рыжая, огненная, доводящая до настоящего оргазма, женщина... Сегодня она было страстной и требующей к себе внимания. Волчицей. Дореми казалось, что она чувствует прикосновения этой рыжеволосой женщины. Но рядом никого не было. С полки, как поцелуй, свалилась нежная белая роза вместе с музыкальной открыткой, в которой, под мелодию для влюбленных, она прочла: "Помни, что я люблю тебя"...
- Зачем ты все это делаешь?! - разозлилась Дореми, отшвырнув открытку. Ей хотелось ворваться в спальню Харона, растормошить и призвать к ответу. Пусть объяснит, зачем все это покупает, пишет и подкидывает, читает ее мысли, снится ей... Она помчалась к спальне. Но войти в нее не решилась, присев у двери на корточки, поглаживая гладкую, отполированную, дверь. Манящая тишина, неизвестность, и гладкая, скользящая дверь...
"Входи, я давно жду тебя", - послышался ясный мысленный голос.
Дореми поежилась.
"Входи, не трусь".
Дореми неловко приоткрыла дверь. Харон сидел на кровати, возле целой горы кружевных подушек, красивый, как никогда. Его фарфоровое лицо освещали несколько стоящих свечей. Пеньюар был дерзко распахнут, обнажая очень красивое кружевное белье. Он сидел, сложив ноги по-турецки. Его длинные густые волосы струились по обнаженным точеным плечам, а огромные глаза сияли в темноте. Восхищенная этим великолепным зрелищем, Дореми затаила дыхание, боясь спугнуть виденье.
Она смотрела на Харона, как на идола. Он мягким жестом подозвал ее к себе.
- Ну, спрашивай, все, что еще недавно намеревалась спросить, - его голос был ехидным, Дореми не могла произнести и слова.
- Зачем?.. - наконец проговорила она.
Харон откинул прочь волосы с лица и встал с постели, как хороший актер, который входил в разные образы. Он подошел к окну - сквозь штору пробивался слабый свет зарождающегося утра.
- Деньги - ничто, - сказал Харон, - это пыль. У меня их столько,, что никто не сможет сосчитать! Но я могу существовать и без них. Я могу сделать так, что любой богач перепишет на меня все свое состояние или откроет на мое имя счет в банке. У меня есть доступ к сознанию человека, а этот ключ поважнее, чем любой сейф. Я это к тому, что все, что я тебе купил и подарил, такие же ничтожные мелочи, как выкинуть бумажку в мусорное ведро. Дело вовсе не в этом. Ты не можешь понять, кто я такой, да и не поймешь! В мозгу человека это не уложится. Если хочешь банально считать, что я черт с рогами, то можешь так и считать. Я люблю тебя. И жду твоей взаимности очень давно. Если любишь, ведь, разве не все равно? И я не в коем случае не пытаюсь тебя купить! Если ты отвергнешь меня - это твое право, но тогда я буду очень, очень страдать...
Дореми не знала, что ей делать, как себя вести. К нему тянуло, но он тут же отталкивал.
Ее будто смыло волной какого-то странного любовного и возбуждающего шепота. Она, не помня как, очутилась на мягкой постели, в объятиях рыжеволосой женщины.
- Я люблю тебя, не бойся меня... - шептали губы Харона. Дореми так возбудилась, что захотела переспать с ней, но не во сне, а наяву. Она была уже готова к этому, готова отдаться сжигающей ее страсти. Руки Харона, как щупальца осьминога, пытались проникнуть везде. Дореми была почти уже без одежды, как перед глазами всплыл образ тети ЛИз, которая, грозя пальцем, говорила о грехе и Дьяволе.
- Прости, я не могу... - виновато сказала Дореми. Прикрывая обнажившееся тело, она убежала к себе в спальню.
- Проклятая старуха! Мерзкая старуха! - брызгая слюной, говорил Харон. Рассвет уже вовсю ворвался в окна. - Это был бы замечательный день для совокупления! Черт бы тебя побрал, старая, испортившая все дело, лохудра! В ад тебя, стерву! - он ударил кулаком по столу, на котором все еще плакали, догорая, восковые свечи...
После этого случая, Харон вел себя, как обычно, будто ничего не случилось, не выказывая ни разочарования, ни обиды. Он болтал о самых разных вещах. Но сны Дореми больше не снились. Харон перестал ей сниться. Она тосковала о нем. Тосковала о том, что испытывала во сне. Хотя бы во сне! Это было то, чего ей хотелось попробовать наяву, но останавливал страх, стыд, мысли о грехе, навеянные Лиз. А во сне ведь это не грех... Мы же не заказываем сны...
Харон сообщил, что скоро состоится оперный концерт, и она сможет спеть на нем Сольвейг, если хочет, конечно. Видя ее страх, Харон сказал, что будет рядом и будет поддерживать ее во всех смыслах. Она согласилась.
Она выступает в таком большом концертном зале, где так много людей! Целое море людей...
Дореми боялась, что у нее сорвется голос, или она забудет слова. На что Харон ответил, чтобы она не переживала, потому что он будет ее суфлером. И Дореми действительно ничего не забыла, и голос не сорвался. Ее встретили стоя, овациями, к ней под ноги летели розы! Это было то самое ощущение, от которого шли мурашки по коже. Дореми посмотрела в толпу. Она заметила Харона, который смотрел на нее глазами обожателя, и улыбнулась.
5
- Тебе понравилось быть певицей? - спросил Харон.
- Я в восторге! Неизгладимые впечатления, - ответила Дореми, вся сияя.
- Ты будешь большой пианисткой, большой певицей. Пиши, твори - я твой самый ярый фанат!
Дореми заглянула в омут его громадных зеленых глаз. Что в них? Страсть? Ее погибель? Что таит в себе их зеленая гладь, расставляя свои сети?
Уловив ее томление и тоску по нему, Харон подошел совсем близко, но Дореми отстранилась, ссылаясь на то, что устала и хочет спать. Харон усмехнулся.
В голове у Дореми отчетливо застучал его мысленный голос: "Ты боишься меня? Эта мерзкая старуха сделала из тебя монашку, а твое тело кипит и жаждет страсти. Оно требует страсти. не мучай себя, твое тело желает меня так сильно... Разве нет?"
Дореми залилась краской.
