уточнял доктор.
– Он прописан в Симеоне по улице Первомайской, семнадцать. Там пусть и остаётся, – рассудил Воронец.
– Кстати, меня многие спрашивают, будем мы их прописывать в Галере или нет? Наша сказка про садовое товарищество в четырёхэтажном доме рано или поздно лопнет.
Это действительно могло стать серьёзной проблемой. Пока стройка была не закончена, ещё получалось как-то отговариваться её дачным статусом, но уже имелись дачники, которые жили и работали только в Галере, а их формальная прописка в других местах могла закончиться судебным разбирательством. Поэтому, хорошо всё взвесив, Воронец с Севрюгиным пришли к выводу, что всех наших дачников необходимо обеспечить вторым жильём, чтобы можно было в случае разрыва отношений безболезненно от них избавляться. Отныне всякий продаваемый в Симеоне или в Лазурном частный дом покупался и оформлялся на кого-нибудь из галерников, за их счёт, разумеется.
– Да у нас нет таких денег? – первое, что они говорили.
– А ваш дачный взнос? На него и покупайте, – поясняли мы.
– Тогда значит, галерная дача нам уже не принадлежит?
– Принадлежит, но уже в кредит. Ещё десять тысяч зачётных рублей, и она снова ваша.
– А зачем он нам этот лазурчанский дом вообще? – роптали отдельные «счастливцы».
– А у нас дачное товарищество наоборот, – отвечали зграйщики. – На даче мы живём, а основной дом становится дачей.
– Это значит, если что, вы нас туда в ссылку, как Замятиных? – допытывались самые ушлые из них.
– Именно так. А вы не подставляйтесь и всё будет тип-топ.
– А как же с нашими правами человека и уверенностью в завтрашнем дне?
– Между прочим, даже в хваленой Европе, если все жильцы большого дома выступят против какого-нибудь дебошира, то его тут же выселят со всеми его правами человека впридачу. – Так, уже вполне откровенно, декларировали мы свою вызревающую сафарийскую идеологию.
Естественно, столь дорогие нерентабельные покупки были Сафари не совсем на руку, вернее, совсем не на руку, но другого решения этой проблемы мы просто не видели.
Ещё одна незадача вышла с домиками-шалашами. Многие хотели застолбить их за собой как частную собственность. Кое-кто даже подсчитал, что их себестоимость составляет полторы тысячи рублей, и не прочь был за них заплатить и две и две с половиной тысячи рублей. У Пашки было, однако, своё мнение.
– Ну зачем же так дорого? Достаточно ста рублей.
– То есть, как? – безмерно изумлялись потенциальные покупатели.
– В качестве лицензии на летнюю гостиницу. Зазываете в них постояльцев и обслуживаете их, – объяснял главный командор. – Половину платы берёте себе, половину в кассу Сафари. По-моему, справедливо.
– Да это же элементарная обдираловка!
– Как хотите.
Но сказав «а», нужно было сказать и «бэ», чтобы никто не подумал, что мы блефуем, и после майских праздников шестнадцать летних домиков перешли в ведение зграи и Адольфовых жён. Мы сами наполнили их новенькими кроватями и столиками, а женские руки снабдили их нарядным бельём, ковриками и посудой. Плата за проживание в них была установлена на уровне лучших владивостокских отелей, причём расплачиваться нужно было живыми, не условными рублями. Понятно, что в большинстве своём наши «мотельчики», как мы их называли, стояли пустыми, но важен был сам факт их существования, и мало-помалу, особенно к концу купального сезона образовался целый круг постоянных ночёвщиков, которые приезжали на выходные из Владивостока уже не с рюкзаками и палатками, а с одними зубными щётками и запасными носками.
Сами сафарийские фермерские потуги тоже постепенно превращались в туристический аттракцион. Большинство дачников переняло нашу склонность к монокультурам и дачный массив вскоре превратился в длинные и узкие земельные делянки, где любознательные горожане могли получать представление как именно выглядит та или иная сельскохозяйственная культура. Стационарный вид приобрели и огороженные выпасы для скота. На свободе осталась лишь небольшая отара овец и пара стай гусей, заменяющие собой газонокосилки.
Другую треть работников Пашка с наступлением строительного сезона оставил в галерных цехах трудиться на «экспорт», мол, как хотите, а выдайте мне стильную мебель, одежду и посуду, чтобы за них можно было получать не условную, а настоящую прибыль. После полугода зимних стараний эти вещи и в самом деле стали приобретать приличный товарный вид. Про первые кооперативы шли ещё только разговоры, поэтому мы выходили на свой «экспорт» сафарийским путём. В магазинчиках Галеры и купленных для дачников частных домах в Лазурном, Владивостоке, Большом Камне и Находке были выставлены под заказ образцы всей нашей продукции. Особенно нарасхват шли джинсы, постельное бельё, ювелирные побрякушки, фирменные двухъярусные кровати и угловые кухонные диванчики. Надо было видеть физиономию Севрюгина, когда на его калькуляторе вдруг в конце лета выскочила цифра 100 000 рублей чистой прибыли собравшейся со всех этих торговых точек.
– Так и до миллиона когда-нибудь очередь дойдёт, – восторгался он.
Большая работа развернулась по наращиванию противливневых подпорных стенок и возведению сразу нескольких фермерских модулей, второго летнего городка на месте стройотрядовского кемпинга, взяты под стеклянную крышу два первых пятака.
Из-за всего этого на второй очереди Галеры было занято не более одной пятой части мужиков. Безквартирные дачники, понятно, роптали на снижение темпов строительства жилья, но кто их будет слушать? Как в первую зиму зграе больше всего хотелось отдельных квартир, так теперь захотелось бытового комфорта. Хороши были галерные приквартирные палисадники, но ещё лучше оказались доставшиеся мне и Севрюгину оранжерейные пятаки. Под двойной стеклянной крышей и непроницаемыми стенами из стеклянных блоков ты вдруг получал в свое полное распоряжение уединенный райский уголок, где мог сколько душе угодно баловаться с посадками субтропических растений.
Удовольствие от этого было столь велико, что мы с Вадимом временно почти забросили остальные свои сафарийские дела и пропадали только там. Пашка понял, что оранжерейный перекос тоже не подарок, и ввёл в Сафари институт дублёров. Чтобы уже не приходилось во время своего отсутствия просить подстраховать друг друга на фермерском хозяйстве, а в официальном порядке прикрепить к каждому оранжерейному пятаку и фермерскому модулю по двое приживалов, мол, мастер учит молодых работать по-сафарийски: одну неделю работает сам, вторую на его пятаке и ферме пашут двое дублёров.
– А ведь это уже самое беспримесное батрачество, – тут же среагировал въедливый Заремба.
– Ну и батрачество, что с того? – отвечал ему даже не Пашка, а Чухнов. – Зато у этих батраков шанс выскочить в хозяева гораздо больший, чем у вольных стажёров. Потому что уже будет знать, как со всем этим обращаться. А потом женится, родит ребенка – и сам станет полноправным фермером, а пока терпи и на ус наматывай.
Но конечно, не всё было так просто. Поначалу таких дублёров подбирать пришлось весьма осмотрительно, из тех, кто сам готов был предложить подобные услуги, мол:
– Давай чётко договоримся, чтобы я и впредь мог рассчитывать на тебя, семь дней в неделю пашешь по два часа, по три рубля в час. И мне будет хорошо от фермы отдохнуть и тебе лишних сорок два рубля в неделю не помешают. Только, пожалуйста, это всё строго между нами.
Разумеется, «строго между нами» не получалось, информация в конце концов просочилась в массы, но осуждали уже не столько нас, сколько дублёров, захотевших в лёгкую срубить себе дополнительно деньжат. В то же время и для шестиразрядного сафарийца зарабатывающего по 360 условных рублей в неделю такая выплата была совершенно необременительна. Аполлоныч и по пять рублей в час согласен был платить своему «домработнику», лишь бы его не слишком сильно отвлекали от видеоперевода и преподавательства в музыкально-французской студии.
С наступлением купального сезона стал набирать обороты и собственно туристский сервис. Бесплатные душевые, топчаны и шезлонги живо наполнили загорающими окультуренный сафарийский пляж. Никто не препятствовал приносить с собой еду и питьё, но очень быстро сложилось, что каждый отдыхающий считал за должное купить что-то в наших продуктовых лавках.
Шестижен выкатил из своей слесарки три первых двуколки-кабриолета и рядом с ними померкли разом все симеонские бэушные «хонды» и «тойоты». Кому не досталось «экипажей», оседлали велосипеды, вёсельные лодки и верховых лошадей. А ещё были танцплощадка и кафе, видеозал и бильярдная, теннисный корт и карусель, печатающие червонцы с регулярностью денежного станка. На футбольном поле и волейбольной площадке четыре командорских команды мерились силами не только между собой, но и с любыми командами отдыхающих. Вход сюда был свободный, зато за мороженое и квас – будь ласков – плати по полной программе.
Между тем, алчный взгляд, Воронца смотрел уже на Гусиное озеро. Его водная гладь в половину квадратного километра отличалась редкой неказистостью. Лишь с западной стороны имелся твёрдый переходящий в подножие сопки берег. С остальных сторон, в том числе и со стороны Сафари озеро окружали заболоченный луг и стена камышей. Но это ли преграда для гусеничного экскаватора и шести симеонских самосвалов? Пока экскаватор по чуть-чуть копал первый дренажный канал, самосвалы вовсю атаковали топкий луг и камыши, насыпая метровую дамбу из камней и песка.
– Неужели ты думаешь, что кто-нибудь захочет ставить палатки в этом болоте? – удивлялся Пашке барчук.
– Ещё и не оттащить будет, – отвечал ему главный командор.
Как только двухсотметровая дамба достигла чистой воды, Шестижен переправил туда два сварных железных понтона и соорудил на них широкий настил, получился плот-катамаран, на котором можно было медленно, но верно передвигаться по всему озеру.
– Ну и чего мне смотреть там на эти камыши? – продолжал своё удивление Аполлоныч.
Пашка только снисходительно ухмылялся его неразумию.
Прошёл ещё месяц и побывавший на озере Чухнов изумлённо ахнул – там красовались два маленьких свеженасыпанных с катамарана островка. Уже к осени на них высадили несколько десятков деревьев и кустов – если природа не удосужилась обеспечить саму себя красотой, то помочь ей должны были сафарийцы.
Увеличившийся масштаб и разнообразие работ диктовали свои законы. Все мужчины-галерники теперь регулярно превращались в дежурных шерифов, чтобы сохранить на своей территории привычный порядок, ибо с прибытием четырёх студенческих отрядов (четвёртый специально был навербован в Хабаровске) ночующее население Сафари вместе с туристами-палаточниками превысило четыреста человек. Перед такой массой потенциальных нарушителей стушевался даже Адольф, отказавшись от своего главного шерифства, – был слишком горяч и злопамятен.
– Я их всех скоро калечить начну, – грозился он.
Поэтому бразды сафарийского правопорядка полностью перешли в мои руки. Наш Дэн Сяопин столько твердил мне о Сафари как о самостоятельном греческом полисе со всеми его государственными причиндалами,
