Укрепрайон

она и не думала об этом. Йозеф легко, как мягкую игрушку, посадил её на лавку, привязал, защёлкнув все страховочные карабины, и Света взмыла вверх.
На высоте ужас конца света показался ей чарующим, завораживающим. Долина ещё горела, дышала лавой все пожирающего человеческого безумия, и всё это виделось с неба нереальным, сказочным и не таким страшным. Сквозь слёзы Света взглянула на чёрное безмолвное небо и впервые за свою беззаботную жизнь она захотела, чтобы там, наверху, кто-нибудь был. Чтобы он или она, это бестелесное непознаваемое могущественное существо прекратило этот кошмар. И она попросила его об этом, ничего не обещая взамен, не клянясь в верности, ей не было что ему дать взамен. Простая наивная детская просьба о мире, о солнце, о чистом небе, о спасительном дожде. И небо услышало её или вовсе никого не слушало, подчиняясь своему неписанному человеком закону. Тучи зашевелились, опрокинув на страдающую землю тонны воды. Наверное, так и должно всё заканчиваться, ливнем, который смоет всю грязь и боль, что причинил человек себе и всем остальным.
На квадролёт она поднялась немного счастливая, что пошёл дождь, что всё теперь должно измениться, так должно было быть. Она поняла то чувство, что так пугало её – это было ожидание перемен, они больше не пугали её.
– Не подходите! Назад! Назад! – истошно орала Оля. Света не сразу поняла, в чём дело, запутавшись в дверях отсеков квадролёта. – Назад! Я убью её!
Света поспешно снимала с себя обвязку, отпускала на свободу тросовый лифт. Запутавшись в костюме, она упала, и так, лёжа на полу стянула его с себя.
– Оля! Что ты делаешь! – Света вбежала в небольшое помещение, здесь было много мониторов, кресла валялись по углам, а Оля держала за горло Ингрид, приставив пистолет к её виску. Слева стоял военный, по форме вроде офицер. Он держался за голову, прикрыв ладонью левый висок, и сквозь пальцы сочилась густая бурая кровь.
– Это они! Это они убили Лёшку! Пусть скажет! Пусть она нам всё расскажет или я убью её! – неистово орала Оля.
Света подошла к ним на расстоянии вытянутой руки, Ингрид сделала движение бровью, чтобы она не подходила ближе. У Ингрид было разбито лицо, губы все в крови, правый глаз стал оплывать, но она продолжала смотреть по-доброму, немного грустно.
– Мы невоенные. Мы не нападали. Это не мы стреляли, – проговаривая внятно каждый слог, немного медленнее и громче, чем следовало, говорила Ингрид.
¬– Нет! Нет! Это всё вы! Вы всегда хотели захватить нас, уничтожить нас! Света –¬ это они убили Лёшку, они и Сашку убили! Всех убили! – заорала Оля. – Я убью её, если она не признается! А потом убью! Убью!
Пистолет задрожал в её руке, тонкие пальцы побелели от напряжения, а веснушки, её весёлые рыжие конопушки, которые так мило зажигались, когда она смеялась, пропали, стёртые  мертвенной бледностью ненависти.
– Девушка, уберите пистолет. Вы всё равно ничего этим не добьётесь, – глухо сказал военный. Он ничего не делал, и Свете показалось это странным, будто бы он точно что-то знал и не беспокоился.
– Оля, отдай мне пистолет, – сказала Света и протянула руку.
– Я её убью! Пусть ответит хотя бы эта сука, – прошипела Оля и нажала на курок. Пистолет даже не щёлкнул, ничего не произошло. Она нажала на курок ещё раз, потом ещё раз, забившись в истерике. Ингрид стояла не шелохнувшись, и ждала, пока Оля успокоится. И Света вдруг поняла, что Ингрид могла уже давно заломить её руку, выбить пистолет, но почему-то ничего не делала.
– Отдай пистолет своей подруге. Она не будет стрелять, ¬– сказал офицер. – Давайте все успокоимся и помиримся.
– Да какого чёрта! – Оля оттолкнула от себя Ингрид и стала яростно нажимать все кнопки, дёргать за рычажки, переключая режимы, снимая и ставя на предохранитель, но пистолет не реагировал.
Она целилась в Ингрид, пистолет молчал, потом пыталась застрелиться – пистолет молчал. В сердцах она дёрнула стволом в сторону офицера, и пистолет щёлкнул, но был на предохранителе, Оля так и не поняла, как с него снимать, где эта кнопка или рычаг. С диким криком она бросилась на Ингрид, желая размозжить ей голову тяжёлым пистолетом, но Света перехватила её, повалила на пол. Пистолет отлетел в сторону, офицер тут же поднял его, сунув обратно в кобуру.
В отсек вошли военные и Йозеф с Кнутом. Самый здоровый из военных, с хмурым лицом, подошёл к Свете.
– Помощь нужна? – спросил он.
¬– Да, помогите, но, пожалуйста, аккуратно. Она просто перенервничала, – ответила Света, с трудом удерживая Олю на полу, подперев коленом ей спину, так учил когда-то её брат, она многое сейчас вспомнила из его уроков самообороны, казавшихся ей тогда нелепыми и глупыми – от кого обороняться в нашем светлом добром мире?
– Рыба, отнеси её в медицинский отсек, – приказал офицер.
¬– Слушаюсь, немного скручу, для надёжности, – сказал военный и, отстранив Свету, ловко схватил Олю, бившуюся, как бешенная кошка, скрутил её и унёс. Света поспешила за ним.
На удивление Оля быстро утихла, прижалась к груди военного и будто бы заснула. Когда он положил её на койку, она действительно спала, мирная, милая и тревожная. Белая пелена чуть спала с лица, и показались веснушки.
– Ну и зверюга, как Ахметова отделала, –¬ покачал головой военный. – А я ему говорил, что сначала надо всех обыскать, а лучше приковать.
– Она хорошая, просто Лёшка, наш друг, она его любила, – Света сглотнула горькую слюну.
– Понимаю, погиб. Тут ничего уже не поделаешь, а гнев только хуже сделает, – кивнул военный и, достав из ящика шприц-тюбик, вколол в руку Оле. – Поспит до завтра, так будет лучше. Последишь за ней? Ну там надо будет подгузники надеть и всё такое. Не мне же или Ржавому это делать, всё-таки девушка.
– Да, конечно. Я всё сделаю! – с готовностью ответила Света. – А почему вас называют Рыба?
– Так прозвали, не знаю, – пожал он плечами. ¬ Наверное, потому, что разговаривать не хочу с этими придурками.
Он ушёл. Света осмотрела шкафы, достала подгузники, больничный комплект и стала раздевать Олю. Это было нелегко, Оля оказалась довольно тяжёлой, а передвигать безвольное тело было очень неудобно.
¬– Я помогу, – глухим голосом сказала Даша, она появилась неизвестно откуда, Света про неё совсем забыла.
Вместе они переодели Олю, накрыли простынёй, и вышли ко всем, не заметив, как Оля приоткрыла глаза
– Ты как? – спросила Дашу Света.
– Я не знаю, – медленно, словно вспоминая слова, ответила Даша.
В главном отсеке оживлённо что-то говорили. Света сразу и не поняла, что квадролёт куда-то летит, а Даше было всё равно. Она устало смотрела невидящим взором на всех, пока случайно не наткнулась взглядом на монитор. На экране была смешное круглое лицо с большими глазами и курносым носом. Мужчина что-то докладывал, и все слушали. За его спиной стояла большая фигура, камера изредка выхватывала крупное напряжённое лицо, и Даша закричала от радости.
– Коля! Коленька! – она бросилась к пульту, встав на колени рядом с офицером с разбитым лицом. За эти секунды с неё будто бы кто-то счистил с лица грязь, соскрёб эту грязную цементную маску, вернув ей и молодость, и силы. Света смотрела на неё, на всех, улыбавшихся, не мешавших Даше и Коле обмениваться простыми и такими нужными сейчас каждому фразами, и думала. Она думала о том, что выросло внутри неё, что ожидание перемен живёт, горит внутри неё, и эти перемены впереди. Если бы можно было посмотреть в будущее, то она увидела бы его пустым.

11
«Дураки», – думал майор смотря исподлобья на солдат, ещё недавно верных присяге. Теперь он, как и немногие сохранившие честь, выполнявшие долг, стояли на коленях с вывернутыми руками, так подвесили всех, обмотав гибким тросом запястья и подвесив к балке поворотного крана. Майор старался не думать о боли, суставы горели, лучше бы сразу вывернули до конца, подвесили на дыбу или горло перерезали. А могут и перерезать, вон как комиссара избили, не лицо, а кровавое месиво. Почему же не тронули его?
Захват базы был столь же стремителен, сколь и скор на расправу. Отряд зеленоглазого офицера погиб на месте, не выдержав огня. Как ни старались спрятаться солдаты в шахтах, их быстро настигали зловредные ракеты, прозванные за свой малый размер веточками вербы. Ракеты выбирали цель, идя по тепловому следу и, подлетая к человеку, взрывались сотнями осколков, накрывая цель огненным облаком. От человека мало что оставалось, потом убирали всё лопатой. Дольше всех боролись спецназовцы, не пуская никого к ЦУПу, остальные же сами сдали посты. Получив условный сигнал, помог Осипов, подсказал и сам об этом хвастался, ходил взад и вперёд перед пленными и что-то кричал, смеялся, обещал расправиться лично. Майор не слушал его и думал, куда дели Артемьева, скорее всего, пустили в расход. Главное, что он понимал точно,  что у десанта были все коды и ключи доступа. Метки сработали, впустив захватчиков как своих, ничего не спрашивая. Возможно, Осипов залил новые коды доступа, но вряд ли, этот болван не успел бы.
– Вы все умрёте! Все! И попадёте в ад! А мы нет! Мы воскреснем, восстанем, когда вся земля будет наша! Вся! – орал Осипов в лицо майору. Он стал махать рукой одному из стражей в переливающихся костюмах, смотреть на них было больно. Но охранники, державшие винтовки наперевес, не обращали на него никакого внимания. За всё время никто из них не снял шлема, а из-за свечения защитного костюма трудно было угадать их габариты, получалось неясное расплывчатое пятно.
– Комиссар, ты как? – хриплым шепотом спросил майор.
– Живой, – комиссар сплюнул на пол и, с явным усилием подняв голову, остановил взглядом мельтешение Осипова.  – Осипов, тебе жить осталось недолго. Можешь начинать молиться.
¬– Да это тебе недолго! Ты умрёшь! Да я тебя лично пристрелю! – заорал на него Осипов, хотел было ударить ногой в голову, но в этот момент в автоцех вошла группа десанта.
Впереди шло блестящее пятно меньшего размера, оно было главным, майор с первого взгляда понял, кто командир группы. За ними шли предатели, и что-то новое было в их лицах, какая-то одухотворённость, ликующее спокойствие уверенности.
Предатели вытолкнули к пленникам Асель, она споткнулась и упала, уронив сумку с перевязочным материалом. Один из предателей двинулся было ей помочь, но его остановили, для понятливости дав под дых.
¬ – Осмотреть и перевязать, – скомандовал главный, голос был слишком высоким и хриплым для мужчины, и довольно низким для женщины, больше походивший на голос подростка в период ломки голоса.
Асель принялась за работу, стараясь уделить каждому больше времени, начав с самых избитых, но её подгоняли пинками, не разрешая больше двух минут находиться у одного солдата. Комиссару она еле успела вымыть лицо и смазать мазью раны, как один из десантников схватил девушку за шиворот и оттащил в сторону.
– Милосердие, – презрительно фыркнул главный и снял шлем. Головы за сиянием доспехов видно не было, но майор точно понял, что это была женщина. – Здесь нет места милосердию. Его больше нет, и никогда не было. Милосердие удел слабых, нечистых. Нам некого жалеть и некого спасать.
Она подошла к испуганной Асель и схватила её за горло. Девушка хрипло вскрикнула и стала кашлять, бить по руке, но эта женщина была гораздо сильнее.
– Сосуд грязи