Курортный роман

из мира, обособляет его. Он чувствует свою виновность перед миром и людьми за это, будучи без вины виноватым.
        Кстати, Роман, ты не думал, к чему может привести бурное развитие точных наук?
        - Конечно, думал. Думаю, что ни к чему иному, как роботизации самого человека, первым этапом которой является нынешняя цифровизация.
        - Вот именно. А, почему?
        - Ну, много причин…
        - А. главная? Я давно заметил такую методологическую особенность, особенность «как», в отличии от теоретической, частным случаем которой является научная, особенности «что», - как только мы углубляемся в простое, в частности, логический формализм усложняем до матлогики или в физике идем от Ньютона к Эйнштейну, от вещества к полю и доходим от детерминизма до вероятности, до статистики, то у нас появляются сложности с простым, но упрощается все сложное, что прописано у нас по ведомству смысла, разума, духа, оно сводится к тому простому, которое уже не делится, а, напротив, делится и складывается.
        Такого рода упрощение уже всей жизни легко увидеть на примере нынешнего тестируемого образования, слепленного по англосаксонской манере все натурализовать и оптимизировать ради извлечения бабла. Меньше вложиться и больше получить! Между тем жизнь устроена обратным образом: больше вложиться и меньше получить, чем хотелось бы. Все настоящее трудно, достается с трудом, особенно замешанное на духе в творении, в воплощении. Не так в виртуале, в котором ныне пребываем. 
        Возьми хотя бы нашу тему с человеческим бессмертием. Усложнение простого, целого приводит к развитию, ведущему к смерти одного и замене его другим. Где же остается прежний? В прошлом, в забвении. Его помнят только в том случае, если он становится предметом отсылки, на который как на базовый данный элемент все ссылаются.
        - Так я и не понял вас, Федор Иванович, какой версии вы придерживаетесь относительно посмертной участи человека, да и сам не уверен в том, что по этому поводу думаю, - признался Роман, посмотрев с грустью на своего собеседника.
        - Не печалься, Роман Никифорович, - у тебя еще есть время для размышления и для испытания и приобретения опыта в жизни, чтобы найти ясный ответ на этот темный вопрос. Могу сказать только, что следует искать его не там, где светло, не в самом сознании, а там, где мы потеряем себя. Потеряем же мы себя там, где были уже до пробуждения сознания, - в самом его бытии.
        - Правильно ли я вас понял: ответ на вопрос о том, что будет с нами в конце, в смерти, следует искать в начале, в рождении?
        - Не совсем. Это слишком просто: отождествлять то, что будет после жизни человека с тем, что было до нее. Нам известно, как это бывает для нас в качестве свидетелей рождения человека и его смерти. Но что и как бывает для самого рожденного и смертного нам неведомо. Он не знает, кто он до того момента, как он поймет, что ему говорят об этом, о нем самом другие люди. Не узнает он и то, что умер для мира, если его самого уже нет с сознанием в мире. Нам ведомо пробуждение сознания для освобождения его от иллюзий жизни. Но что находится «до» и «после» жизни в мире мы лично не знаем.
        Есть коллективный опыт традиции. Но это опыт преемственности в жизни, опыт поколений, а не личный опыт. Эпифеноменом его и является учение о переселении души из одной телесной оболочки в другую в момент смерти или в его растяжке. Такая растяжка у буддистов именуется состоянием «бардо» как стоянием в моменте, зависания в необычном, парадоксальном переходе, где нет смены состояний: жизни смертью и смерти жизнью. Может быть, мы застываем в нем так долго, что теряем счет времени, выпадаем полностью из жизни. Намек на него может служить краткосрочное выпадение из сознания в обычной жизни. Куда мы выпадаем из сознания? В само бытие?
        Кстати, мы выпадаем из сознания реальности, когда фокусируемся, концентрируем все свое внимание на реальности самих себя в себе, а не в мире, в самосознании. Интересно, куда мы выпадаем в осадок после смерти: в само бытие или в самосознание, в бытие сознания или в сознание само-бытия? Как ты думаешь?
        - Вы задаетесь таким вопросом, вам и отвечать!
        - Ты смотри, какой хитрый. Ладно. Бытие сознания человека – это то, что уже есть сознание, но что оно есть станет известно, когда оно сделает себя предметом своего внимания, интенции. Это так у вас, у философов.
        - Я не философ, я филолог и, вообще, просто познающий человек.
        - Ты у нас начинающий писатель, а писатели нашего круга мыслящие люди, философы. Ясно?!
        Роман промолчал в ответ на это обращение дяди Федора.
        - Сознание же само-бытия – это событие в бытии сознания, когда сознания становится бытием.
        - Становится ли? Вы, наверное, хотели сказать, что бытие становится сознанием в смысле является осознанным.
        - И это то же как залог факта превращения сознания в бытие. Без него невозможна вечная жизнь. Как еще, иначе нам преодолеть трансцендентность Бога? Или тебя устраивает представление об этом, как о том, что Бог возвращает в себя лишь то, что он вложил в нас, - самого себя?
        - А, что нам остается полагать? Знаете, Федор Иванович, я по жизни пытаюсь поставить себя на место другого, прежде всего, человека, чтобы понять его, а, поняв его, понять и себя, и, наконец, успокоиться. Так и со смертью тоже. Хотя, куда как проще, дождаться своего часа и не просто узнать, а стать.
        - Вот видишь, - ты думаешь о том же.
        - К сожалению, я пишу о том, что думаю, но не думаю, как пишу, вернее, я думаю, как пишу, но не пишу, как думаю.
        - Ах, вот, оказывается, что является твоим камнем преткновения! Ты пишешь о том, что думаешь, но не пишешь, как думаешь. Как это известие может помочь нам в нашем вопрошании о человеческом бессмертии? Человек есть то, что он чувствует, когда думает, но не есть то, что он думает, когда чувствует. Человек есть не то, что он говорит, но он есть то, что он не говорит. Люди не раскрываются полностью перед другими людьми. Ждешь, что он раскроется, но, как правило, обманываешься в своих ожиданиях. Почему? Потому что открываясь, не можешь принять другого в себя, позволить ему тоже открыться для тебя, как для себя. Всегда остается последней рубеж, его же не прейдеши. Человек загадка и для себя. Редко, когда человек узнает и знает себя. Он обречен на одиночество. Но что если он даже наедине с самим собой, остается с самим собой в ссоре, не понимает себя. Такое уединение одиночнее самого одиночества. Не это ли полное забвение, сама смерть? Как понять другого, а через него и самого себя, если он не понимает себя? Человек есть вина. Нет невиновных людей. Люди уязвляют людей виной, то бишь, совестью. Она специально существует в качестве свидетеля для того, чтобы человек помнил, что он виновен перед богом, людьми, миром, самим собой. Она дана человеку для испытания его возможностей.
        Людям хочется мучить других тем, что они виновны перед ними, им нравится укорять их совестью. Она дана человеку для того, чтобы он всегда мучился тем, что он человек, то есть, существо познания, которому свойственно ошибаться и грешить.
        - Выходит, что совесть – это своего рода свидетель того, на что еще способен человек.
        - Способен он на многое, что не вписывается в правила морали. Вот и страхует его совесть от таких шагов, которые ведут ко злу.
        - Оно и понятно. Это элементарно. Но мне непонятно то, что Ницше определял в качестве того, что находится по ту сторону добра и зла.
        - Да, ничего тут нет сложного, - отметил дядя Федор, отмахнувшись от Ницше, и тут же посмотрел на свои ручные командирские часы. – Кстати, вы знаете, Роман Никифорович, как долго мы беседуем? Уже вечереет. Как бы нам не пропустить ужин.
        - Ничего себе, Федор Иванович. Я за своими вопросами оставил вас без обеда! Прошу прощения.
        - Ничего, ничего. Будем считать, что у нас сегодня разгрузочный день. Так на чем мы остановились? Да, на Ницше. Что он говорит нам? Что самое важное находится по ту сторону добра и зла. Что это, Роман?
        - Как что? То и оно: не добро и не зло. 
        - Оно имеет отношение к этике?
        - Вероятно.
        - Но добро и зло, само их различение является определяющим моментом в этике. Как же так? О чем хочет сказать таким образом Ницше?
        - …
        - О том, что это одновременно добро и зло. То, что для одних добро, то для других зло, и, наоборот, то, что одних зло, то для других добро. Все течет, изменяется, и у каждого есть своя жизненная перспектива самоутверждения, которая способствует переоценке ценностей как тебя, так и других, без их согласия. Но это то, что лежит на поверхности понимания. Есть ли еще какой-либо, уже глубинный аспект в толковании философемы Ницше «по ту сторону добра и зла»? Есть. Он заключается в том, что совесть есть химера, иллюзия, которая как древо познания добра и зла заслоняет от нас древо жизни. О чем это говорит? О том, что помимо смысла жизни есть еще сама жизнь, которая ни в чем не виновата, не виновата в том, что она такая, какая есть, что ее нельзя заключить в рамки морали, свести к общему знаменателю, к тому, что люди полагают необходимым.
        - Еще до вас о нечто подобном вещал Лев Шестов.
        - Узнаю в вас, Роман Никифорович, заядлого интеллигента, - изрек дядя Федор и лукаво посмотрел на собеседника.
        - Это почему же, Федор Иванович? Чем я так провинился? Вот видите, опять совесть! Как же оказаться по ту сторону добра и зла? – в тон ему отреагировал Роман.
        - Да, потому, что вы тут же находите ответ в культурном отражении, а не в своем собственном воображении и изображении, в личном жизненном опыте. Мало ли что вещал Шестов, пеняя не столько Ницше, сколько своему собрату Спинозе его этический формализм. Спиноза был одним из первых цифровиков смысла. Но, слава Богу, что ему не удалось свести мысль к числу. Вы помните, что тогда позитивно мыслящие философы, наоборот, попытались число свести к цифре, что, кстати, у них тоже не получилось из-за неустранимых противоречий, немыслимых для научных философов. Как тут не искать жизнь прежде самого ее смысла, Живи, а там, как получится, - смысл сам нарисуется.
        - Ой, ли? Нарисуется ли? Мне думается, что Ницше и ему подобные говорят о нечто ином, о том ином, не что ином, а кто ином, - о сверхчеловеке, о Боге не человека. Это Бог для самого бога как его предел. Есть нечто предельное, точнее, некто как предел для самого бога, кто не есть тот бог, который нам известен.
        - Какой бог нам известен? 
        - Нам известен Бог как Не-Иное и неизвестен Бог как Иное Не-Иному.
        - Является ли это иное иным иному и не-иному?
        - Федор Иванович, у Ницше иная логика, чем у Гегеля. Она есть логика утверждения, а не отрицания.
        - Утверждения утверждения через отрицание или утверждения отрицания через утверждение?
        - Да, скорее так, как во втором случае.
        - Как так? Ницше утверждает волю к жизни самой жизни, которая живет смертью, отрицанием живых. Таково вечное возвращение жизни.
        - Это не моя философия. В ней нет меня лично как вечной ценности.
        - Какой вы по сути романтик. Эх, молодость, - пожурил Романа былой романтик. – Все! Пошли ужинать.