казнила в мыслях, а этот? Сдал всех, выкручиваясь, и ни стыда в его лице не мелькнуло толком!
Мысль о том, как поступил бы сам Рене в таких обстоятельствах, бывший вечный офицер настойчиво отгонял. Он сам не был из породы храбрецов и в чинах церковников ходил именно из-за своего умения договариваться с совестью. Но теперь, когда Ронове поступил также, ещё и неумело… что ж, это было повод к тому, чтобы презирать его, чтобы свалить на него вину всей неудачи и позорной задержки. А может быть, и просто губительной.
–И когда же явится твой дружок? – тон Абрахама был полон ядовитого презрения.
–Он мне не дружок! – попытался слабо защититься Ронове.
–Хозяин, – подсказал Рене. – Когда придёт твой хозяин?
В глазах Ронове полыхнула ярость, он рванулся к Рене, но остановился, сам от себя поражённый, сам себя презирающий, понимающий, что справедливы их издевательства.
–Но не может же всё быть кончено так? – Ронове хотел, чтобы его переубедили, разуверили, объяснили, что он, конечно, виноват, но есть спасительное средство, гарантирующее, что всё будет хорошо, и так, конечно же, и будет…
Но тишина была беспощадна.
В самом деле, почему бы вампирам не убить прямо здесь, без всякого суда и расспросов своих врагов? Им-то что до бумаг, которые берёг Рене? Что им до какой-то войны меж церквями и до их путешествия? И уж тем более, что им до них самих как личностей?
Оставалось ждать развязки, прихода хозяина и презирать друг друга, а больше того – себя. Абрахам презирал себя за новое поражение прежнему врагу, Рене за то, что не смог уберечь бумаги, а Ронове за трусость, которую прежде в себе и не предполагал и за неизвестность, в которую погрузил других этой самой трусостью.
Во всём вампирском логове графа Влада – хозяина нескольких слабых вампиров, что обитали в этих землях, во всех этих стенах, скрытых и подпитываемых магией, не было того, кто был бы в большей безопасности, чем Стефания.
Но она не знала этого. Она ещё была в дурмане, напущенном вампирами.
Её не разместили в комнате с прочими пленниками, не отвели в подвал, как других церковников, для единственной цели – быть живым кормом для оголодавших вампиров. Подвал вообще был страшным местом – оттуда не предполагалось спасения и никакого побега быть не могло. Подвал уходил глубоко в землю, и представлял собою три комнаты, в каждую из которых могло набиться до десятка человек. предназначение этих людей было в том, чтобы подпитывать ослабевших и не имеющих возможностей к охоте, а также просто пребывающих в дурном настроении вампиров.
Людей из подвала не выпивали до конца. Им всегда оставляли столько крови, чтобы функционирование тела продолжалось, но не настолько, чтобы тело оставляло за собою подвижность. И это существование могло длиться очень долго, пока тело не предавало человека, не переставало восстанавливать кровь и не умирало окончательно, освобождаясь от страшного подвала.
Но Стефания не могла знать этого места и даже о самой себе она ничего не знала. Сознание покинуло её спасительно, и это было благом в сложившихся обстоятельствах.
убежище Влада представляло собою двухэтажный особняк с большим подвалом. Все комнаты этажей обитания были связаны между собою потайными дверями, которые прятались за гобеленами или картинами. Влад знал расположение и проход к каждой комнате и знал самые безопасные места. Сам он обитал на втором этаже, тут же разместил он и обширную библиотеку, и кабинет, а также пару комнат для своих фавориток и ближайших друзей. В одну из таких комнаток Влад и поместил Стефанию.
Первый этаж был предусмотрен для редких гостей и для прислуги. И там сейчас содержались пленники-церковники.
Для того, чтобы скрыть своё убежище, вампир тратил много сил. Он ещё давно выменял на вечную жизнь вампира у одного мага мощный амулет и разрядил его в начале войны с церковниками в свой же дом. Теперь нужно было точно знать расположение этого дома, чтобы найти его в однообразной гористой местности. В противном случае можно было заблудиться на самой равнине или потерять контроль над рассудком и долго стоять, глядя в пустоту.
Местные, из числа людей, не забредали сюда. Да и гор боялись, зная, что живёт там нечто нечеловеческое. Влад держал себя хозяином над местными вампирами, и его власть была высшей для них, именно он и распоряжался о том, чтобы охота в этом краю была упорядоченной, и для пропитания вампирам приходилось отправляться дальше ближайших деревень. Конечно, не всегда все следовали этому, иной раз голод оказывался сильнее страха, и деревенские не досчитывались кого-нибудь, но Влад минимизировал этот риск и карал нарушителя.
Но местные всё равно чуяли магию, щедро стекающуюся в этот край, и боялись, а периодические странности, к которым имеет отношения магия, укрепляли местных в страхе. Утешением для местных стало то, что с одной стороны располагалась в отдалении, но всё-таки достаточно близко – в паре дней пути, Церковь Святого Сердца, а с другой – в трёх-четырёхдневном пути – Церковь Животворящего Креста. Это соседство с церквями укрепляло местные деревни, примыкающие к Сарматским горам, в вере и в надежде.
И даже то, что обе Церкви за последние пятьдесят лет едва ли десять раз появились в этих краях, даже когда явно были обнаружены трупы от вампирских охот, не так тревожило местных. Они предпочитали не замечать равнодушие церквей к этому месту.
Стефания лежала в кровати, которую при пробуждении сочла бы непременно роскошной и даже вычурной. Матрас был очень мягок и толст, и лежать было так непривычно! А ещё подушки, покрывала – все расшитые какими-то цветными нитками (шёлковыми, на самом деле, но Стефания шёлк не видела в глаза и вряд ли бы угадала состав!), а ещё балдахин – чудо из чудес для бедной церковницы!
Но она пока была в полусне и не могла оценить того окружения, в котором оказалась. Она не видела ни балдахина, ни резной мебели, покрытой золотыми и серебряными узорами, ни ковра, брошенного в небрежности, привезённого из далекого заморского края, про который Стефания даже не прочла ни разу… она не видела ничего. и это было спасением.
Измученное тело отдыхало в этом дурмане. Даже разум, замучивший сам себя, был сейчас тих и не вмешивал в этот дурман никакого страха или кошмаров – Стефания могла бы блаженствовать, но… она не знала этого. Она просто ничего не осознавала и не чувствовала.
Зато Влад всё прекрасно чувствовал. И даже то, что он был мёртв уже давно для света и для жизни, и жив для одной лишь голодной тьмы, не отупляло его чувств. он жил не первый век и должен бы уже был стать циничнее и злее к жизни и так и было, но даже самое циничное, самоё мёртвое сердце может вдруг дрогнуть.
И при взгляде на Стефанию, это для Влада свершилось. От этого ему было очень плохо. В последний раз ему так плохо было очень давно, ещё при жизни, относительно нормальной, человеческой, где он угодил в плен и проводил многие дни под палящими солнечными лучами Османии, во враждебной духоте, среди людей, которых уже не желал видеть и которым желал смерти. Тогда ему было плохо и дурно телом и духом, тогда у него не было ничего, кроме отчаяния и вся жизнь была перед ним кончена.
А сейчас перед ним простирался ещё век-другой, но ныло в груди мёртвой выжженное не до конца чувство. И Влад – этот жестокий, запечатлённый в истории людей, и известный уже среди вампиров после смерти, не мог ничего с собою сделать.
Он стоял над бессознательной Стефанией и не мог понять, чего желает больше: пробуждения ли её или дальнейшей бессознательности? Он знал, что нужно решить, как поступить с нею, ставшей ему врагом, с её товарищами, с бумагами, но не знал, стоит ли ему объясниться с нею и как это сделать лучше?
Эта девушка – церковница. Как говорил Ронове, с магией в крови. Но это Влад, как вампир, и сам чует. Но оно иначе и не могло быть! И всё же – она стала ему врагом по идейному расхождению и что теперь будет, если открыть правду её происхождения? Может быть, неизвестность будет милосерднее? Может быть, ей самой будет проще жить и полагать, что просто у бога были другие планы?
Впрочем, Влад уже давно не верил в бога. Как не верил в дьявола. Он верил только в голод и в память – неотступную и ядовитую память.
Колебание оставило его – с девушкой надо поговорить! Этого хотела бы Эйша.
Эй-ша. Эй-ша… мёртвоё сердце не может биться, так почему же оно не научилось молчать?
Влад смотрел на бессознательную Стефанию и мысли его уходили в прошлое, в недавнее, по меркам его жизни, в далёкое, по меркам жизни людской. Сколько прошло уже с того момента, как он, отошедший от дел войны между Церковью и Цитаделью Магии, избрал местом своего убежища Сармат? Лет сто? Сто пятьдесят?
А когда встретил Эйшу? О, недавно. В десятилетиях ещё легко вспомнить этот день. День, когда Цитадель Магии решила вывести в полевую работу юную ведьмочку, сидевшую до того на сплошной бумажной работе и развлекающуюся карикатурами на магистров Цитадели.
Карикатуры были хорошие – Владу они нравились. Живые, подвижные, и выхваченные за самую суть человека. И Эйша, не имея никаких амбиций, коротала военные дни в бумагах рабочих и собственных. А потом кто-то решил, что не хватает рук и не дело ей прохлаждаться далее. И Эйшу отправили на первое в её жизни полевое задание – нужно было остановить предателя из ряда магов, который решил броситься к церковникам, перебежать на их сторону, приняв служителей креста за победителей.
Эйша бросилась за ним, как умела, так и бросилась. Нагнала у подножия гор, попросила остановиться, но тот полез вверх, по самим склонам. Эйша за ним и Влад помнил это, помнил ясно, как не выдержал и пришёл на помощь несчастной, едва не сгинувшей ведьме.
Она тогда испугалась его. Вампиры и среди магического сообщества имеют не самую блистательную репутацию, и Эйша по молодости лет решила, что её конец также близок, как конец неудачливого предателя, которого Влад убил вместо неё.
Но Влад никогда – ни живым, ни мёртвым! – не был склонен к кровопролитию без причины. Сейчас люди иначе его помнят, а вампирская сущность издевается, но Влад научился жить с голодом и пожалел Эйшу.
Та была красива, молода и совершенно непонятно для чего оказалась она в условиях, которые не были ей назначены! Так и началась тогда их странная дружба, прерванная ревностно и глупо…
Влад вынырнул из воспоминаний – ему показалось, что дыхание Стефании стало тише. Он прислушался с тревогой, да, так и есть, действие дурмана заканчивается. Скоро она очнётся и испугается. Потребует ответов, а он… что ему сказать? Сказать о том, что он ей не враг? Так это не правда. Вернее, не та правда.
Он ей не враг, а она ему? Она церковница. Он должен это учитывать. Он – хозяин местных вампиров и несёт ответственность за них.
Убить? Влад не посмеет. Эйша пожертвовала собой для него, он не сумел спасти её, так неужели его благодарностью будет уничтожение её дочери?
–Как ты похожа… – Влад не удержался и кончиками давно уже ледяных пальцев коснулся щеки Стефании. Она живая и её тепло обжигало, хоть и нельзя было обжечь вампирскую плоть.
Он отдёрнул руку, отвернулся, вознамерился всё-таки выйти и оставить прежнее распоряжение: сообщить ему о пробуждении
