тебя не берут. А старый уже закрыт. Так может быть, это повод свернуть?
–Нет! – Стефания скрипнула зубами. – Магия – это зло! Господь, зрящий над миром…
–Видит прегрешения слуг своих, – закончил вампир и спросил, – а с каких пор Церковь стала равна Господу? Церковь создают люди, которые, как ты видишь, воюют, бьются, предают, лгут и трусят. Они совершают дрянные дела, оправдывая их светом. Но ни один свет не захочет грязи в своих методах. Ни один Бог не будет терпеть на службе тех, кто убивает и лжёт, прикрываясь верой. Думаешь, Животворящий Крест один такой? Он легализовал преступление, позволил карать и жечь, набрав к себе в слуги фанатиков. Он вызвал чудовищ из глубин и облёк их в белые одежды, вооружил верой и оправданием…
–Хватит! – Стефания вскочила, преодолевая усталость. Страх заставил её вскочить. Она подняла ладонь в знаке проклятия, – ты, тёмная тварь, нежить… да будешь ты проклят светом и крестом, да пусть прольётся на главу твою гнев!..
–Пролился. За людское, – Влад поднялся. – Стефания, я предлагаю тебе мир. Новый мир! Возможности, безграничные возможности и власть.
–Уйди…– прошипела Стефания. – Я не такая! Крест осветил мой путь, крест…
Она сама сомневалась в искренности церквей и церковников, но она не могла признать этого. Нет, в разговоре один на один с кем-нибудь из церковников, вроде Абрахама или Ронове ещё бы признала, но здесь, перед врагом? Нет! господи, дай силы устоять!
Господь дал силы устоять. Но Владу это не понравилось. Он взмахнул рукой, будто бы мух отгонял, а у Стефании сами собой закрылись глаза, и она дёрнулась, а затем свалилась на пол, угодив-таки в груду осколков разбитой посуды.
Тело предало дух.
–Я желаю тебе блага, одного блага! – вампир убеждал себя. Он лучше других знал, что благо – вещь сомнительная и если Стефания настаивает на своём кресте, и так держится за веру, то небо с ней! Но отпустить он её не мог – человеческое умерло в нём с телом, но осталось с чем-то, до чего не дотянется проклятие.
Влад медленно, нарочно следуя человеческим движениям, от которых изнывало непривычное его вампирское тело, приблизился к Стефании, и вдруг боль пронзила его глаза. Он вскрикнул, прикрыл глаза руками.
Вампиры, связанные с хозяином, передают ему своё состояние. Именно это позволяет хозяину их контролировать, именно это, при необходимости, позволяет сковать волю и держать её сколько угодно долго. вампир, которому лет сто, может иметь двух-трёх слуг, но Влад был старше и в нём была ещё и магическая сила. он мог держать около двух дюжин подопечных в постоянном контроле и ждал дня, когда кто-нибудь из них, желая высвобождения, вызовет его на дуэль.
Но сейчас боль пришла от другого. От уничтожения. Из двух дюжин пали пятеро, пали одновременно, сразу же, предательски…
–Нет, нет…– взгляд Влада затуманился. Его сила взметнулась и оставила тело, преодолевая физические клети, рванулось сквозь стены убежища, сквозь пушистые ветви деревьев, сквозь тропы…
Он видел, ясно и чётко, как корчатся его слуги, те, кого Влад сам обращал, кого выводил на первую охоту, и те, которых он отправил сопровождать Рене, Ронове и Абрахама.
–Ублюдок! – Влад был бесплотен, но он был уверен, что Абрахам видит его. Во всяком случае, в отличие от других, Абрахам смотрел прямо в то место, куда принесло дух вампира.
Абрахам усмехнулся, сунул руку в карман и вытащил крест, с нарочитой ленцой ткнул крестом в бесплотный воздух и дух вампира вынужденно отскочил назад, вернулся в давно мёртвую плоть.
–Порву! – в глазах ещё жгло. Но что значит боль, когда ты мёртв и потерял немногих своих собратьев? Потерял от самой ненавистной руки в мире?
Вообще такого от Абрахама не ожидал даже Рене, а Рене очень сложно удивить какими-то там убийствами. Но вся проблема была в самом Абрахаме, который потеряв, как он считал, безвозвратно, Стефанию, сосредоточил всю свою ненависть на борьбе до самого конца. И даже то, что Рене вернули бумаги, а сам этот графский кровосос выдал сопровождение до самой границе с Церковью Святого Сердца, не успокоило Абрахама.
Вампиром было пять. Одинаково болезненные, молчаливые, они не смели заговаривать с ними, и держались по сторонам, как своеобразный конвой. Это было неловко сносить, но лучше уж вампиры Влада, чем внезапное нападение церковников.
Рене, Ронове и Абрахам шли молча. Нет, в самом начала Ронове пытался воззвать, и запоздало возмутиться, что нельзя так оставлять Стефанию, но Рене напомнил:
–Выступать надо было раньше!
И Ронове осталось только замолчать. Упрёк был справедливым. Рене, почуяв лёгкую победу, продолжил:
–Это вообще всё из-за тебя. Не выдай ты нас этому упырю, была бы она с нами. Так что закрой своё смазливое личико завесой тишины.
И Ронове окончательно сник. Абрахам не сделал попытки защитить его или как-то поддержать Ронове. Абрахам вообще утратил интерес к ним обоим, к их сварам и дело, которым жил Рене, его не волновало. Желание покарать как можно больше вампиров, магов, ведьм и прочей дряни жгло Абрахама с непреодолимой силой. У него руки чесались выпустить пару заклинаний, но он держался в пределах самообладания.
–Эй, упырята! – позвал Рене чуть позже. Тон его был весёлым, несмотря на то, что идти приходилось по вязкой, очень жирной и будто бы даже живой земле, – упырята, долго ль ещё?
Рене было страшно, от этого он храбрился этими пустыми оскорблениями. от этого и вылезли «упырята».
Вампиры не взглянули на них ни разу. Даже окрики Рене на них не действовали. Они не переглянулись, не посовещались, продолжили идти, держась на достойном расстоянии от путников, но не теряя их и друг друга из виду.
–Эй, они чего, отупели? – Рене обратился к Абрахаму. Тот лишь коротко ответил:
–Их воля связана тем ублюдским графом. Они бы напали на нас. А так он их контролирует.
Рене больше не стал ничего уточнять и сумел сделать вид, что нет рядом с ним никаких кровососов. И вообще, сам он на прогулке по лесу, и сейчас, буквально с минуты на минуту перейдёт границу с Церковью Святого Сердца, встретит своего брата (правда, эта мысль вызывала в нём нервную дрожь), а уж Огюстен-то сделает то, что должно.
Рене репетировал про себя, что скажет Огюстену. Он решил, что избежит слов о Стефании, но, что важнее, избежит слов о своей роли в совете, который предал и о том, что бумаги были им добыты незаконным способом.
И Рене совсем погрузился в свои мысли, когда произошло что-то, чего он никак не ожидал. Что-то вдруг налетело и сверкнуло, и Рене запоздало повернул голову к Абрахаму, а только после обернулся за спину, глянул по сторонам…
–Ты что? Ты что… – Ронове стоял поражённый. Он тоже не ожидал такого порыва от Абрахама и когда ближний к нему вампир рухнул навзничь, раскинув в неловком жесте руки, подумал, что это налёт церковников. И только ценную секунду спустя догадался повернуться к Абрахаму.
А Абрахам не обращал внимания на корчи нежити, умиравшей, на этот раз, до конца.
–Что? – спокойно осведомился он. – Они враги. У тебя другое мнение?
–Влад это не одобрит! – заметил Рене. – Он был добр к нам, и у него Стефания!
–И что? – Абрахама не тронуло ни первое, ни второе. Он вытащил из кармана крест и продемонстрировал его на четыре стороны света, – а со мною свет! И я буду уничтожать врагов пока дышу.
Рене и Ронове переглянулись.
–Так нельзя! – Ронове трясло. Ему казалось, что в любое мгновение пустота отступит и перед ним окажется могущественная древняя тварь. И в этот раз пощады не будет. Они его обидели. Обидели вампира! Всего-то!
–Не ныть! – предостерёг Абрахам и зашагал вперёд. – Они уже сдохли, я просто закрыл им глаза, как это подобает моему долгу. Осталось сделать пару шагов, и мы на месте!
Рене и Ронове спохватились, и, не сговариваясь, рванули вперёд. Страх гнал обоих и говорил, что на этот раз вампир их не пожалеет.
–И всё-таки…Стефания…– Ронове не давало покоя её имя, её отсутствие. Но из страха он не решался спросить у Абрахама о ней снова и потому донимал Рене.
–Думаю, он её убьёт. Забудь! – быстро отозвался Рене и припустил шаг, сменив его вскоре на бег. И вовремя.
Они почувствовали как перебежали границу. В какой-то момент воздух стал легче, а когда они обернулись синхронно назад, то увидели, как заклубилась за их спинами тьма, являя на границу древнего кровососа.
Кровосос был в бешенстве. Теперь он облачился вместо тёмного плаща вроде церковных или цитадельных в кроваво-красные одежды, выложенные серебряным шитьём – традиционные одежды вампиров.
Влад стоял и смотрел на них.
–Мы приносим извинения! – пробормотал Рене, радуясь Церковной земле так, как никогда и ничему не радовался.
–Ты следующая, тварь кровососущая! – пообещал Абрахам.
–Девушку не троньте…пожалуйста! – Ронове попробовал воззвать к милосердию.
–Обязательно, – согласился вампир и уродливые клыки, раскрывающие его мёртвую сущность, выдвинулись, – девушка не должна страдать от церковников. Ей пора стать тем, кем она должна быть.
Договорив такое зловещее предостережение, Влад просто исчез, словно и не было его.
–Силён…– мрачно признал Рене. Ему тоже не нравился поступок Абрахама. – Абрахам, я тебя уважаю, но это было слишком.
–Что было слишком? – с усмешкой спросили его и голос принадлежал уже не Абрахаму. Рене круто обернулся. Перед ними, выскользнувшими из ниоткуда тенями стояли церковники.
–Братья! – выдохнул Рене с облегчением.
–Какие мы тебе братья? – осведомился один из церковников, снимая капюшон с головы и подступая к гостям, – наши братья с вампирами не якшаются!
Глава 30.
…Как была она бела, как удивительно тонка, как причудливо и скорбно изломились черты её лица, напоминая о пережитом страдании.
–Шарлотта! – голос Базира был глух, но она встряхнулась, узнала, вымученно улыбнулась и неуверенно отозвалась:
–Брат мой?!
Базир подошёл к её тонкой фигуре, поражаясь про себя тому, как его сестра, оказывается, худа, и почему он раньше не заметил этого?
–Шарлотта, прости меня! – он тысячу раз молил уже небеса о прощении, молил о снисхождении света к себе – к слабому и ничтожному, к тому, кто отвернулся от своей сестры в тот момент, когда она нуждалась в поддержке. Шарлотта тогда не вынесла своего горя, своей разрушенной любви и его равнодушия. И если Базир не мог излечить её горя, не мог склеить её нелепую любовь к одному из лучших охотников родной церкви, то он обязан был проявить милосердие и сочувствие, но тогда…
Тогда он просто не сделал этого. Устал и раздражался на сестру, на её такую несвоевременную любовь и сердечное пылание, которому не место на войне. А утром Шарлотта не проснулась, и груз несказанного навсегда остался с Базиром.
Небеса добры к тем, кто раскаивается, они находят утешение для скорбящих, но Базир не получил своего прощения до сих пор только по одной причине – он отверг это самое снисхождение и милосердие небес, предпочитая корить себя и грызть за то, чего он уже никак не мог исправить. Он сам выбрал своё наказание, выбрал его ещё при жизни, забыв про то, что после смерти ему предстоит и без того держать ответ на Высшем Суде.
–Твоей вины нет, – заломанные страданием черты Шарлотты распрямлялись, разглаживались. Она вдруг улыбнулась, вполне живо, но очень грустно. – Тебе не за что
