Сказание о буланом коне Гульсары (пьеса в двух актах)

прислоненный юрте. Имитируют ловлю мнимой лошади за кулисами: закидывают укурук, затем аркан. «Взнуздают и оседлают» Г у л ь с а р ы . Слышны топот и ржание лошади.) Спокойно, Гульсары, спокойно. («Уводит» коня. Т а н а б а й  резко вскакивает с места и бежит за ними.)
          Д ж а й д а р  (выбегая из юрты). Стой, не смей!
          Т а н а б а й (возвращается обратно, подбегая к жене, злобно глядя в упор). Ты почему? Ты почему сказала отдай? А-а, ты мстишь за ту прошлую ночь. Но причем тут Гульсары? Стерва. (Поднимает руку для удара.)
          Д ж а й д а р (спокойно). Уймись. Опусти руки. Послушай, что я тебе скажу. Разве Гульсары твоя собственная лошадь? Личная? Что у тебя есть своего? Все у нас колхозное.  Этим  живем. Иноходец  тоже колхозный. А председатель—хозяин колхоза:  как  скажет, так и будет. А насчет того напрасно думаешь. Можешь хоть сейчас уходить. Уходи. Она лучше меня, красивей, моложе. Хорошая  женщина. Я тоже могла  овдоветь, но ты вернулся. Сколько я тебя ждала! Ну пусть это не в счет. У тебя трое детей. Куда их? Что им скажешь потом? Что они скажут? Что я им скажу? Решай сам. (Танабай злобно передернув плечами молча уходит. Свет на сцене гаснет.)

      Юрта Т а н а б ая .  Ночь. Т а н а б а й  и  Д ж а й д а р . Т а н а б а й молча входит в юрту.    Д ж а й д а р (поливает из кумгана на руки  Т а н а б а я , протягивает полотенце. Подает ужин Т а н а б а ю .

        Т а н а б а й . Не хочу. Возьми  темир-комуз*, сыграй  "Плач верблюдицы".  ( Д ж а й д а р берет темир-комуз подносит его к губам и дергая указательным пальцем тоненькую стальную струнку начинает играть «Песню о верблюдице, потерявшей  белого верблюжонка».)
          На фоне мелодии комуза за кулисами слышен женский голос: «Уже неделя. как я тебя ищу мой темноглазый верблюжонок. Где ты, отзовись! В этом пустынном краю одни песчаные барханы и саксаулы. Я заглядываю в каждый уголок, тебя нигде нет. Если бы ты знал, как я тоскую по твоей белоснежной шерсти, как я хочу лизнуть ее. Отзовись! Бежит молоко из вымени, из переполненного вымени, струится  по ногам. Где ты?  Отзовись! Бежит молоко из вымени, из переполненного вымени. Белое молоко. Где ты, мой темноглазый верблюжонок?» ( Т а н а б а й  опустив руки, склонив голову молча слушает мелодию до конца. Свет на сцене постепенно гаснет.)

Степь. Ночь. Слабый свет Луны. Г ы з ы л г ю л ь , Г у л ь с а р ы .

          Г ы з ы л г ю л ь  (взволнованно). Гульсары! Где ты? Ты снова куда-то пропал. Отзовись! (Уходит. Появляется Г у л ь с а р ы  с обрывками веревки недоуздка, бежит рыская Г ы з ы л г ю л ь.)
          Г у л ь с а р ы . Гызылгюль! Я пришел, я здесь. Ну здравствуй , дорогая! ( Они обнимаются.)
          Г ы з ы л г ю л ь. Привет, дорогой!  Где ты был? С хозяином куда ездил? От тебя неприятный запах.
          Г у л ь с а р ы . Меня отдали в аил, теперь у меня новый хозяин будет. Я из конюшни сбежал. Там настоящая тьюрма: каждому коню отдельный загон. Тесно, не развернешься и не пробежишься вольно. И такой затхлый запах, душит, еле сдержался, вырвал привязь, и сбежал. К тебе.
          Г ы з ы л г ю л ь (мило улыбаясь). Ты у меня молодец! (Уходят. Свет на сцене постепенно гаснет.)

Степь. Раннее утро. Т а н а б а й  обходит табун.

        Т а н а б а й  (подходит к кулисам и от удивления приседает. Радостно.). О, Гульсары, это ты!? Ты  вернулся!? Значит, сбежал-таки, оборвал повод. Молодец! Ай, какой ты молодец! Это, что у тебя на спине!? Не седло, а кресло какое-то. Такое ощущение, что на тебя ездит не джигит, а баба толстозадая. Ну погуляй, погуляй,  так и быть, я умолчу. Ну-ну, иди к своим. Эх, ты еще не знаешь за тобой пустили погоню, они прибегут сюда. Они точно знают, что ты здесь. Тьфу! (Размахивая укуруком.) Кайт-кайт-кайт! (Свет на сцене постепенно гаснет.)


Степь. Ночь. Слабый свет Луны. Г ы з ы л г ю л ь , Г у л ь с а р ы .

          Г ы з ы л г ю л ь  (радостно). Ты снова сбежал от нового хозяина?
          Г у л ь с а р ы . Здравствуй , дорогая! ( Они обнимаются.)
          Г ы з ы л г ю л ь. Привет, дорогой!  Сегодня ты пахнешь не так неприятно, как вчера 
          Г у л ь с а р ы . Теперь я опытный. Вел себя смирно. И конюх снял седло и потник.      На этот раз не стал ломать деревянную перкладину оглобли, а стал ждать пока заснет конюх и со всеого размаха дернул за повод, порвал ее в клочья.
          Г ы з ы л г ю л ь  (мило улыбаясь). Ты у меня молодец!
          Г у л ь с а р ы.  Сегодня толстозадый новый хозяин меня бил по лицу плеткой. Ты же знаешь я люблю быстрой езды, а он чтобы усмирить меня бил камчой по морде.
          Г ы з ы л г ю л ь (охает, рассматривает лицо Г у л ь с а р ы ). Ой-ой-ой! Ах ты мерзавец! Попадись мне, распорю живот копытом.
          Г у л ь с а р ы . От него пахнет неприятным запахом, особенно когда пьет этот вонючий арак*. Вчера он заходил в вонючий кабак с друзьями, а я стоял грызя удила у большой коновязи в луже и  шарахался в сторону от громыхающих грузовиков (я их вижу превый раз). Наконец-то вышел толстозадый хозяин и предложил по пути в аил дурацкую скачку по грязи. Захмелев от спиртного он хотел сразу с места в карьер и ударил плетью по крупу  так сильно, я подумал  что оторвали кусок мяса. Это место у меня до сих пор болит. Я его понес во весь опор, как он сам того хотел. Он трюхал в седле, болтаясь мешком. Кричит, на помощь вызывает. Вместо того, чтобы натянуть вожжи, он бил меня по лицу 
        Г ы з ы л г ю л ь  (сочувственно гладит по лицу Г у л ь с а р ы .) Вот зверь, а! Чтобы ты лопнул мерзавец. (Свет на сцене постепенно гаснет.)

Ранее утро. Юрта Т а н а б а я . Т а н а б а й ,  Д ж а й д а р  и конюхи из аила.

        Т а н а б а й  (обращаясь конюхам).  Вы что там, безрукие, что ли, не можете уследить за  конем председателя. Вяжите его покрепче. (Обращаясь к Гульсары стоявшему за кулисами рассерженно.) Ты что, дурак!  Что тебя носит сюда нелегкая? Дурак ты и есть дурак. Тебя все равно отлавливают и уводят назад, в аил. У меня дурное предчувствие: как бы с тобой плохо не поступили. Ох Гульсары, Гульсары! (передает поводя  конюхам. Конюхи уходят.)
        Д ж а й д а р  (латает кошмы юрты). До каких пор будем мучиться?  Смотри,  это  же  не кошма, а прах, сыплется, как песок. А  кереге-уки*  во  что  превратились! Стыдно сказать. Ты хоть добился бы, чтобы дали  нам  хотя  бы  новые  кошмы. Хозяин ты дома или нет? Должны же мы наконец зажить по-людски...
        Т а н а б а й . Я был несколько раз у Чоро. Попросил вместо кошмы хотя бы шерсть выделили, сами из нее накатали бы кошму. А они в ответ: «Какая шерсть!  Ты что, с луны  свалился?  Вся  шерсть идет на продажу по плану, в хозяйстве не положено оставлять ни  грамма». Говорили, что шерсть—ценное  сырье. На экспорт идет. Дефицит. На  внутрихозяйственные  нужды расходовать шерсть нецелесообразно. И предложили взамен брезентовую палатку.
        Д ж а й д а р  (наотрез, резко). Лучше уж в дырявой юрте жить, чем в палатке. Нет-нет! Как хочешь, а в палатку я жить  не пойду. Палатка для бессемейных разве, и то на время, а мы с  семьей, у нас дети. Купать их надо, воспитывать, нет, не пойду. (Про себя.) Нецелесообразно, нецелесообразно. (Свет на сцене постепенно гаснет.)

          Юрта Т а н а б а я . Ночь. Все спят. С табуна проносится тревожное ржание жеребцов и стук копыт.
     
          Д ж а й д а р  (тряся за плечо Танабая ). Танабай, Танабай!  Проснись.
          Т а н а б а й (полусонно). А, что?
          Д ж а й д а р . Слышишь, в табуне что-то. Дерутся жеребцы. Наверно, опять Гульсары
прибежал.
          Т а н а б а й . Будь он  проклят! Покоя нет никакого! (Быстро  одеваясь, берет укрук и  бежит в сторону табуна.) 
          Т а н а б а й  (подходя к кулисам, обращается  якобы стоявшему Г у л ь с а р ы .) Что с тобой сделали, а? Кто же это додумался заковать тебя! И чего ты притащился сюда, болван разнесчастный?.. (Плачет.) Надо же—в такую даль, через реку, через рвы и кочки допрыгал  сюда в кандалах, добрался-таки до табуна. Всю ночь, наверно, прыгал, всю ночь  шел. Один, под звон цепей, как беглый каторжник. (Качает головой сочувственно причмокивая. (Гладит  иноходца, подставляяил лицо ему под губы.) Ну и ну!  Как же нам быть, а?  Бросил бы ты это,  Гульсары.  Не  поздоровится тебе. Глупый ты, глупый. Ничего-то ты не знаешь... (Осматривая  Г у л ь с а р ы .) Ссадины-то, полученные в драке, заживут. А вот ноги потер кандалами крепко. Венчики  копыт  кровоточат.  (Возвращается в юрту, будит Д ж а й д а р берет сумку с инструментами и обе  подходят к кулисам—к  Г у л ь с а р е . Танабай сидя на корточках «снимает» с Г у л ь с а р ы  кишен*.)
        Д ж а й д а р  (держа под уздцы, прикрывает иноходцу глаза). Бедненький. Это столько километров по бездорожью прыгал с кандалами! Вся копыта изранена, хорошо, что только передние.
        Т а н а б а й  (снимая с Г у л ь с а р ы  кишен, злобно произносит). Не иначе Ибраим
раскопал у стариков кишен. Его это дело. Да  и чье же еще? Войлочная обшивка кишена оказалась гнилой, моль побила. Когда прыгал конь по воде, обшивка слезла, обнажила железо.
(Швыряет кишен подальше, с глаз долой. Смазывает мазь  кровоточины  на ногах иноходца, а    Д ж а й д а р  ведет коня к  воображаемой коновязи. Свет на сцене постепенно гаснет.)

        Стойбище. Рассвет. Разнузданный и расседланный  Г у л ь с а р ы  стоит у коновязи.  «Прискакивает» Г ы з ы л г ю л ь. 

          Г ы з ы л г ю л ь. Привет милый! Я всю ночь ждала тебя, тебя все нет и нет. (Обнимаются.)
          Г у л ь с а р ы .  Вчера с толстозадый хозяин  в райцентре снова зашел в кабак. Вышел, еле на ногах стоит. Он сам не смог садиться в седло, прохожие подсадили. На обратном пути снова гнал. Он как сядет не шелохнется: впереди арык, я перепрыгиваю через него, а от него никаких действий. Он не знает или не хочет приподниматься на стремени. Когда я приземлился на тот берег арыка, он словно прикленный в седло, своим тяжелым весом так придавил поясницу—чуть хребет мне переломал. Я от такой тяжести и сильной боли присел, а он вылетел из седла и плюхнулся оземь.
          Г ы з ы л г ю л ь. Ха-ха-ха. Он не лопнул? Ха-ха-ха.
          Г у л ь с а р ы . Нет. Он быстро встал на ноги и видимо отрезвел. Держа в одной руке вожжи, а  в другой нагайку начал хлестать мне по лицу, сопровождая каждый взмах крепкой руганью. Я пытался бежать но удила резали мои губы как  ножом. Наконец он устав, пытался сесть в седло, а я от испуга, что он снова начнет хлестать, убегал. Это его еще пуще разозлило—он еще несколько раз хлестанул куда попало и вынужден был половину пути идти пешком. В аил вернулись к вечеру. А в конюшне меня ждали кандалы… 
          Г ы з ы л г ю л ь . (разглдядывая ноги Г у л ь с а р ы .) Бедненький мой! Сколько пыток и лишений ты терпишь. А давай, отсюда убежим, куда глаза глядят!
          Г у л ь с а р ы . Куда убежишь, везде люди. Даже если от людей убежишь, от судьбы не уйдешь. (Свет на сцене постепенно гаснет.)

Ранее утро. Юрта Т а н а б а я . Т а н а б а й ,  Д ж а й д а р  и конюхи из аила.

          Т а н а б а й  (с кишеном в руках, конюхам со злостью). Забирайте Гульсары! А кишен этот передайте председателю  и  скажите  ему: если еще раз посмеет заковать иноходца, я ему этим кишеном голову размозжу. Так и скажите!.. (