вилку, как это делают все старшие сестренки на свете. Дети слушались её.
Но однажды девочка не вернулась с вокзала. Обеспокоенные отсутствием Светы взрослые обитатели странной ночлежки отправились на поиски, даже Надя прервала свой пьяный сон. Дежурный по вокзалу милиционер сказал, что беспризорного ребенка отправили в приемник-распределитель. Вера ничего не могла сделать, ведь у нее не было прав на девочку. Она скучала по ней, но продолжала вести устоявшийся образ жизни. Теперь она ждала вечеров, когда можно было оглушить себя алкоголем и отключиться намертво от действительности.
Как-то весенним утром Вера проснулась от резкой боли в груди.
«Сердце, — испугалась она. — Вот так и умру здесь, даже не увидев мою деточку А если не умру, превращусь в такую же старуху-пьяницу, как квартирная хозяйка» — ужаснулась она.
Несколько дней она провела в постели, не поддаваясь на уговоры собутыльников разделить вечернюю трапезу. Она приняла решение ехать на электричках без билетов, наивно рассуждая: «Если войдет контролер, я выйду на остановке и снова сяду в следующий поезд. И буду ехать, ехать до самой Москвы».
14
Вера Павловна устало откинулась на подушку, но продолжала свой рассказ:
— И я ехала, Лина, еще семь долгих месяцев. Меня ссаживали с поездов, задерживала милиция, гнали из буфетов и от ларьков продавцы. Я слышала вослед остроколые слова и видела презрительные взгляды окружающих... Но вот я здесь, в Москве. И когда до встречи с дочерью мне осталось совсем немного, меня выгнали ночью, в мороз, — она говорила сквозь слезы, с остановками, будто преодолевала внутреннее препятствие, — сказали, что вышло какое-то Постановление правительства Москвы... Я никогда не была в Москве... Я не знала, куда можно пойти погреться... И вот конец….
Смотрю я на тебя и думаю: «Такая же взрослая теперь моя дочь, моя девочка. Она тоже, вероятно, учится в институте, встречается с каким-нибудь парнем, любит его. Радуется и огорчается. Но только я не увижу ее».
Лицо Веры Павловны выражало такую боль, что Лина обняла её и, баюкая, прижала к себе. Ей захотелось разделить тяжелую ношу этой отважной женщины, помочь ей, успокоить её:
— Спасибо вам за доверие, Вера Павловна. Я приду на следующее дежурство, и мы обсудим, с чего начинать поиски вашей дочери. Я вам обязательно помогу её найти, не волнуйтесь. И не бойтесь: операция пройдет успешно. Вот увидите! Я как будущий врач вам говорю. Спокойной ночи!
Лина погасила свет и пошла в другую палату. Она подходила к больным, поправляла одеяла, подавала воду, автоматически выполняла еще какие-то действия, а сама думала о трагической судьбе своей подопечной.
— Заборовская, ты сегодня какая-то странная. Случилось что-нибудь? — поинтересовалась её однокурсница и напарница Нина.
— Нет. Устала, наверное, — отговорилась Лина.
На следующее дежурство она спешила, словно её кто подгонял. Опять были мороз, снег и ветер. Звездочки снежинок танцевали фокстрот. Они попадали в нос и в глаза, щекотали холодом. Снег торопливо скрипел под ногами. Лина думала о Вере Павловне. Ей представилось, как она замерзала, как немели руки, ноги, лицо, сердце. И душа падала, как замерзшая птица с проводов, и потом стремительно мчалась по темному коридору вниз, и все боковые двери захлопывались перед ней...
Лина стрелой влетела на второй этаж, быстро переоделась и кинулась в бокс. Койка была пуста. Матрац и подушка, закрученные в тугой рулон, лежали на голой сетке. Пахло дезинфекцией.
«Наверное, перевели в послеоперационную», — мелькнула мысль. Лина выскочила из палаты и побежала к дежурной сестре. Та посмотрела на неё, отрицательно покачала головой и пояснила:
— Сердце не выдержало.
Лина, задыхаясь, как будто неожиданно прервала бег на длинную дистанцию, спросила:
— А письмо? Под подушкой было письмо!
Медсестра выдвинула ящик стола, достала из него знакомый конверт и, протянув Лине, виновато сказала:
— Перед операцией она просила передать тебе. Оно так непонятно подписано…
Дрожащей рукой девушка взяла конверт. Слезы застилали глаза. Но буквы были крупные и чёткие. Она прочитала: «Лине, для моей дочери Заборовской Эвелины Анатольевны».
Мы сидели с Линой на скамейке у могилы Веры. Я, как получила письмо, сразу же приехала в Москву к своей новой племяннице.
— Понимаете, — торопливо и взволнованно говорила она, — меня потянуло к ней как к самому родному человеку. Но до той самой минуты, как прочитала письмо, я даже не догадывалась, что это моя мать. И…она умерла…, так и не узнав, что её дочь, которую она так долго искала, рядом с ней.