как по личному опыту знал Панфёров, с которыми и сам чёрт не справится, не то что слабый молодой человек…
Учитель оказался в патовой ситуации, в какой ещё ни разу до этого не был и, следовательно, не имел опыта ведения подобного рода щекотливых дел. Выгонять опустившегося Кремнёва или же оставлять его на второй год как неуспевающего студента Панфёров не мог: не имел на то власти и полномочий. Да и не поняли бы этого на кафедре и на факультете: его же, Панфёрова, и обвинили бы во всех грехах. И силой он не мог заставить студента учиться, всыпать ему ремня или розг - выбить этим дурь из юношеской головы и из сердца.
Поэтому-то, чтобы не садиться вместе с Максимом в лужу, учитель выбрал самый простой и приемлемый в той ситуации вариант. Однажды он покопался и нашёл в шкафу на кафедре чью-то старую дипломную работу по схожей тематике, внимательно перечитал её на досуге, ненужное и устаревшее оттуда вычеркнул, а новые куски вставил с учётом последних исследований. И в конце января отдал всё это Кремнёву в личное пользование. Попросил того аккуратно переписать работу своею рукой, запомнить её как следует, а в конце февраля выступить с ней на кафедре - чтобы не подводить ни учителя, ни себя самого своими проблемами, как и своим кислым и болезненным видом.
Кремнёв так и сделал в итоге, как Панфёров ему сказал. Взял готовый вариант диплома, собственноручно переписал его на большие листы бумаги и в конце февраля сделал доклад на кафедре. Вопросов к нему особых не было у руководства - и всё прошло на “ура”. С дипломом, худо ли, бедно ли, было покончено…
3
Похожая картина наблюдалась и с практикой. Её Кремнёв проходил в Российском государственном архиве на Большой Пироговской, 17-ть. И устроил его туда всё тот же Панфёров в отдел к своей матушке, Марии Ильиничне - доброй отзывчивой женщине пенсионного возраста, достаточно миловидной ещё, хотя и совсем седой. Максим пришёл к ней первый раз в октябре - по возвращении из Анапы, второй раз - в ноябре, после турне европейского, спортивного. Пришёл, познакомился, нехотя повозился там оба раза со старыми трухлявыми рукописями, полистал их из конца в конец с кислым видом, пыль смахнул кисточкой. После чего быстро понял, что архивное дело - не для него: лишь тоску и скуку оно на него навевает. И после этого он перестал на практику ходить - не до того было. Тем паче, что и толку там от него не было никакого, а денег за практику не платили: совесть его в этом смысле была чиста.
Мария Ильинична, спасибо ей, вредничать не стала, на всю округу хай поднимать: по рекомендации сына поставила Кремнёву в марте “зачёт” - и отпустила с Богом. Таким образом, и с практикой Максим не перетрудился и не переусердствовал: везло ему, чудаку малахольному, в Университете последний учебный год на понятливых и прозорливых людей. Людей очень добрых к тому же, жалостливых, которые смогли разглядеть даже и через мимолётные встречи его тогдашнее по-настоящему критическое состояние и придавленную любовью душу, израненную и истерзанную по максимуму, - и не досаждали ему своими просьбами и приказами, не доставляли лишних проблем и хлопот…
4
Ну а место будущей работы ему Серёга Жигинас нашёл: Максим и здесь в стороне остался от собственной своей Судьбы и её извилистых причуд и капризов - как это ни покажется странным, и, одновременно, грустным.
Получилось же тогда у него всё вот как: остановимся поподробнее на этом важном моменте. С Жигинасом на кафедре учились два паренька, два Сашки - Кокин и Казаков, жители Поволжья, толи чуваши по национальности, толи мордва, толи ещё кто. Их обоих Кремнёв знал в лицо, здоровался на факультете и даже перекидывался иногда словами, да, - но и только. Дальше подобных случайных встреч, дежурных рукопожатий и трёпа его отношения с ними не шли в течение 5-ти лет - не пересекались они близко нигде: ни в общаге, ни в учёбе, ни в спорте. И в стройотряд оба Сашки не ездили, и пиво никогда не пили с друзьями - только сидели в комнате как сычи, или сутками корпели в читалках.
И вот эти-то замкнутые на самих себе и на учёбе волжане и нашли в итоге место будущего трудоустройства Максима. Нашли для себя, разумеется, - но потом, по просьбе работодателя других людей поискать, позвали с собой хорошо знакомого им Серёгу. А тот, согласившись сам, притащил в контору ещё и мил-дружка Максима, который даже и не понял толком в том своём разобранном состоянии, что ему предлагают - и нужно ли это ему!...
Кокин и Казаков первоначально планировали остаться в аспирантуре, и сделать это планировали сразу же после получения диплома; мечтали парни в будущем становиться учёными-историками - книги писать, студентов готовить, двигать вперёд науку, словом. Но их не оставили на кафедре по какой-то причине, предложили руководители во главе с профессором М.Т.Белявским пойти поработать сначала - с народом сблизиться, понимай, ума и опыта поднабраться, практических знаний. Чтобы уже окончательно определиться - нужна ли им Большая История в качестве призвания и судьбы. Михаил Тимофеевич был строгим, дотошным и принципиальным руководителем: случайных людей рядом с собой не терпел.
Делать было нечего: оба Сашки согласились пойти поработать три года, но далеко от Москвы уезжать не захотели, естественно, чтобы не терять связь с родным факультетом и МГУ. Через научного руководителя они нашли себе в столице какую-то совершенно левую контору на юго-западе Москвы, непонятно чем занимавшуюся, - таких тогда было много в стране, увы, из-за чего советская страна и погибла-то, сожрала саму себя изнутри. Но это уже другая, грустная в целом история.
Беда здесь ещё и в том заключалась, если к будущему трудоустройству вернуться, что эта контора “по переливанию из пустого в порожнее” являла собой филиал. Главная же штаб-квартира находилась в Калуге, куда надо было периодически ездить за зарплатою и на отчёты тамошним руководителям о проделанной в столице работе. Колгота и маета для сотрудников были ужасными из-за этого, что и говорить! Всё это усугублялось ещё и тем, что никакого жилья, даже и временного, как и прописки московской контора не предоставляла своим иногородним работникам: жильё надо было самостоятельно им искать и снимать, и потом самим же и оплачивать, разумеется. Из чего с неизбежностью вытекало, как легко догадаться, что прописаны сотрудники фирмы должны были по месту жительства своих родителей - должны были вернуться к тому, понимай, с чего все они и начали когда-то, - к истокам. И хотя де-факто они продолжали жить и работать в Москве, но делали они это на птичьих правах, по сути, временно и полулегально. Постоянным же их местом жительства де-юре опять становился отчий дом, который они с радостью все покинули после школы, гордые и счастливые, - но куда в любой момент могли опять и вернуться оплёванными великовозрастными неудачниками, искать там рабочие места. Это если бы у них что-то пошло не так в Москве: серьёзно бы заболел кто, или если б контора закрылась…
5
«Ну и кому была нужна такая гнилая работа, интересно знать? - внимательно прочитав всё это, может законно спросить читатель, имеющий голову на плечах, не репу. - Зачем туда люди-то шли? И чем их там, дурачков-простачков, привлекали и удерживали работодатели?...»
Ответим на это прямо и честно: возможностью не уезжать пока из Москвы, к которой у некоторых выпускников намертво прикипело сердце, а как-то попробовать в ней закрепиться со временем. Как? - Бог весть. Про это “как” на пятом курсе зелёные студенты не думали. Это, во-первых… А во-вторых, большими заработками привлекали ушлые зазывалы молодых людей, или получками, которые фирма платила сотрудникам регулярно - это был тоже большой плюс. Ведь сотрудники числились командировочными в столице, и получали, соответственно, как командировочные - лишние деньги-доплаты на проживание и еду. 260 рубликов выходило в итоге у каждого ежемесячно - огромные в советские годы заработки для молодых специалистов, которые не получали даже и те выпускники, пожелавшие одеть после Университета погоны. Средняя зарплата молодого специалиста по окончании вуза в те годы, для справки, составляла 130-150 рублей…
Кокин с Казаковым на эту приманку и клюнули - на деньги немереные, шальные, и на возможность быть рядом с Университетом, главное, чтобы не терять связь с кафедрой и научным руководителем, повторим, и через три положенные на отработку диплома года опять вернуться к нему под крыло, уже в качестве аспирантов. Сначала договорились в середине января устроиться на фирму вдвоём. Но тот человек, кто вёл с ними переговоры, попросил кого-нибудь ещё найти: дескать, нужны были на фирме люди, имелись места вакантные и лишние капиталы.
И тогда-то парни вспомнили про Жигинаса, товарища по кафедре, предложили ему с ними вместе работать пойти. Серёга, недолго думая, согласился: в январе он ещё твёрдо намеревался не покидать Москву. Но попросил Казакова и Кокина взять ещё и Кремнёва с собой - для надёжности. Это было единственным его условием, но жёстким: без Макса он не хотел, боялся оставаться в столице... Те позвонили и побеседовали с работодателем, давшим в итоге и на Максима добро. Всё пока что складывалось удачно и гладко у четырёх иногородних парней, бездомных бедолаг из общаги…
6
В 20-х числах января, аккурат перед началом студенческих зимних каникул, он, работодатель, неожиданно приехал на факультет и встретился в одной из аудиторий со своими будущими коллегами, чтобы ещё раз все непонятные моменты с глазу на глаз обсудить, заручиться их окончательным согласием и поставить подписи под документами.
Был на той встрече и Кремнёв, разумеется, который, по правде сказать, ничего из беседы не понял, что его в будущем ожидает, но уточнять-переспрашивать залётного мужичка не стал - друзьям-однокашникам доверился. Он тогда ясно понял только одно, но главное, что не уедет он, получив диплом, из Москвы, как все остальные его товарищи по общаге и курсу, - рядом со своей БОГИНЕЙ жить и работать останется. Всё остальное его уже мало интересовало, ибо быть рядом с Мезенцевой стало главной его мечтой и заботой с некоторых пор, определявшей все его помыслы и поступки, всё его бытие и сознание….
Перед подписанием итоговых документов работодатель, спохватившись, спросил своих будущих молодых коллег про места проживания их родителей, у которых они четверо вынуждены будут прописаться после того, как выпишутся летом из Дома студентов МГУ.
Казаков и Кокин назвали свои родные города в Поволжье, Кремнёв - свой Касимов. И вопросов к ним троим не возникло. Но когда очередь дошла до Жигинаса и его украинского паспорта, - работодатель нахмурился сразу же, надолго задумался, затылок свой зачесал… и потом произнёс с сожалением, что не сможет он трудоустроить Серёгу, увы. На фирму, дескать, берут только жителей РСФСР: хохлов или кого ещё отдел кадров не пропустит…
Наступила тяжёлая и мучительная пауза в разговоре, длившаяся с минуту, которую прервал, наконец, всё тот же мужик-коммивояжёр, испугавшийся, что вся его старая схема рассыплется на глазах, и надо будет спешно выстраивать новую.
- Слушай, Сергей, - обратился он к Жигинасу с участливым видом, не желая
