Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть вторая

коршуном набросился он на Кремнёва, когда тот с тренировки вернулся, обессиленный и чуть живой. - На хрена ты так поступаешь, скажи?!
- Что ты имеешь ввиду? - не понял, - устало улыбнулся Кремнёв, догадавшись уже, о чём идёт речь и отчего так взбеленился товарищ.
- На хрена ты сожрал половину моего балыка втихаря и без спроса?! Я не для тебя его приготовил, пойми!
- А для кого? - удивился Кремнёв, нахмурившись.
- Да тебе-то какое дело - “для кого”?! - взорвался Колька, готовый уже набросится на соседа-обидчика с кулаками. - На хрена брать чужое, не тобой положенное?! Я тут собрался на днях с мужиками в баню съездить, балыком их попотчевать пообещал! Они ждут и надеются! А сегодня гляжу: балыка-то уже и нет, или почти нет! Сожрали! И что я теперь скажу?! кем буду в глазах пацанов выглядеть?! На хрена ты воруешь мои продукты?! да ещё и меня треплом выставляешь?! Разве ж так нормальные люди поступают?!
- А с какими это мужиками ты в баню собрался, интересно знать? И почему меня с собой туда не зовёшь, как раньше, почему не угощаешь рыбой?
- Да на черта ты мне усрался, такой хороший, чтобы тебя угощать?! У меня есть для этого и получше люди, поважнее тебя, м…дака, и полезнее! От тебя-то мне какой толк, подумай?! Убытки одни и расстройство! Ворюга!!!
Кремнёв был в шоке, ясное дело, от подобных слов человека, которого он другом считал всегда - и гораздо больше даже, чем Жигинаса. Последний-то был себе на уме с первых дней учёбы, имел двойное, а то и тройное дно. И Максим это хорошо чувствовал, каждый Божий день воочию наблюдал подобное его двуличие и скрытность, хотя и терпел Серёгу, дружил, лично ему особо не досаждавшего... А тут и Меркуленко точно таким же хитрецом оказался - скрытным и двуличным типом…

- А какого х…ра тогда ты мои продукты жрёшь постоянно, какие я привожу из дома?! Сало то же, овощи и фрукты! - справедливо возмутился Кремнёв, сбрасывая хандру с души и опять становясь сам собой, волевым и решительным парнем, пусть и на короткое время только. - Зачем четыре дня назад мясные консервы лопал, которые я из Германии вёз, чтобы тебя порадовать?! Я бы мог вместо этого что-нибудь себе прикупить, или родителям тем же, родственникам. А я о тебе тогда думал, о говнюке, хотел потравить тебе, порадовать напоследок! Теперь вижу, что зря, что дураком оказался: не стоишь ты внимания и подарков. Ну и ладно, и пусть - стерпим и это! Но только х…р ты у меня чего больше получишь, запомни! Гнида!
- Да сам ты гнида! Да ещё и ворюга, к тому же! - ответил на это Колька, прожигая Максима насквозь своими горящими ненавистью глазищами. - Сожрал половину моего балыка втихаря, у меня разрешения не спросив, - и ещё меня же в чём-то там обвиняет! Молодец! Консервы я его ел - подумаешь! Я съел-то пару кусков всего - и ушёл. А остальное вы с Жигинасом сожрали на пару!... А потом, я не просил тебя мне их привозить, и не хочу, чтобы ты по моим сумкам и вещам из-за этих своих немецких консервов лазил. Не ожидал я от тебя такой подлости, Максим, никак не ожидал! Тем паче, после 4 лет знакомства. Этот украденный балык тебе ещё боком выйдет: попомни мои слова! Поплачешь ещё горькими слезами!... А теперь всё! На этом давай закончим наш разговор. Видеть и знать тебя с этой минуты не желаю больше, мотать из-за тебя нервы, портить настроение себе. Зря я с тобой вообще поселился вместе в этом году, определённо зря: надо было б с Володькой Козяром селиться, как он мне весной предлагал, а я, дурачок, отказался - не захотел с тобой ссориться и расставаться врагами. Друзьями ведь были до этого как-никак, столько лет вместе прожили. И тут такое!… Ладно, это дело ещё не поздно переиграть, с переселением-то. Я, может, так и сделаю скоро - перееду от тебя. А ты не подходи ко мне больше: я про тебя забыл, вычеркнул тебя из памяти и из жизни. «Была без радости <наша с тобой> любовь. Разлука будет без печали» …

Сказав всё это, Меркуленко выскочил из комнаты чернее тучи, потом - из блока. И больше его Максим в тот вечер уже не видел - спал в комнате один. А Колька остался ночевать в соседнем блоке - с братьями-хохлами весь вечер обиду свою делил, с которыми он давно уже сблизился и сроднился…

15

Хохлами этими были Вовка Козяр - 25-летний ловкий рабфаковец из Житомира, Генка Гацко из Черкасс и Серёжка Богатырь из Харькова. Козяр попал на истфак после службы в Армии, предварительно пройдя обучение на Рабочем ф-те. История как наука была ему не нужна, была до лампочки: он готовил себя к чиновной карьере, для которой в советское время, как, впрочем, и сейчас, непременно требовался диплом; и чем круче - тем лучше для его обладателя. Генка Гацко был ровесником Кольки и такой же дятел тупой и тоскливый: поступил в МГУ со второго раза и тоже исключительно ради диплома, ради карьеры большого дельца, кем он и стал впоследствии. И только Серёжка Богатырь был ровесником Максима и был единственным из хохлов, кому любо было учиться, кто учился не из-под палки и не для галочки - для души. За это он и нравился Кремнёву больше всех остальных, его одного Кремнёв выделял и симпатизировал.
С хохлами, корешками Меркуленко, Максим близко сошёлся лишь на 4-м курсе, когда в одной из 4-х университетских башен жил. До этого-то он хохлов никого и не знал фактически - не пересекался с ними ни на учёбе, ни в ФДСе, ни в стройотряде и спорте. Факультет их огромным был, и подобное положение дел происходило часто и со многими. Максим тут исключением не был.
Башни же хороши были тем для знакомства и дружбы своих обитателей, что представляли собой большие мансарды, по сути, или хорошо обустроенные чердаки. В каждой из них, повторим, было 4-е крохотных этажа всего, и на каждом этаже было расположено по четыре небольшие комнаты с общими для всех удобствами и кухней. Студенты каждого этажа поэтому жили одной большой семьёй, бегали друг к другу в гости запросто, без конца пересекались в крохотном коридоре, в туалете с душем, на кухне той же часами лясы точили, где они готовили еду. Это их и сближало всех помимо воли каждого.
Сам же Меркуленко с хохлами познакомился в стройотряде «Спарта», куда он, начиная с первого курса, ездил четыре года подряд в качестве комиссара. Там-то он и сдружился с Козяром и Гацко, заслуженными студентами-строителями, которые два первые года трудились простыми бойцами, а после третьего курса, когда в «Спарте» произошла смена поколений, Козяр стал командиром отряда, а Генка Гацко - мастером. Украинская троица, таким образом, составила руководящее ядро новой «Спарты», сплотилась в отряде так, что было и не разорвать. Не удивительно, что и после летних строек Козяр, Гацко и Меркуленко тесно и плотно общались в общаге, дружили, и даже и поселиться решили вместе на 4-м курсе по обоюдному желанию каждого. А Меркуленко уже уговорил Жигинаса с Кремнёвым в башню из ФДСа переехать жить, хотя были и другие варианты.
Обосновавшись на новом уютном месте, Меркуленко из комнаты братьев-хохлов фактически не вылезал, проводил там даже больше времени, чем у себя в жилище: с хохлами ему веселее и комфортнее было, по всему видать, роднее. Но и про Кремнёва с Жигинасом он тогда ещё старался не забывать - регулярно с ними вместе ужинал, бегал по магазинам, в столовку ту же днём…

16

Всё резко поменялось на 5-м курсе, когда Колька сразу же и наотрез отказался ужинать с Кремнёвым и Жигинасом как раньше, - стал трапезничать по вечерам у хохлов в соседнем блоке, разговоры с ними за столом вести взаимно-приятные, травить анекдоты. И вообще он всё больше и больше времени там проводил, а про Кремнёва и Жигинаса стал забывать, стал отдаляться от них всё дальше и дальше. Он бы и сразу, как думается, поселился с братушками-хохлами, - но тем этого не сильно-то захотелось. И это мягко сказано. Зачем им надо было брать к себе четвёртым человеком Кольку, действительно, утеснять себя, а Кремнёву и Жигинасу создавать самые выгодные условия, оставлять их в блоке вдвоём? - жирно будет! Ушлый Козяр, как самый старый и авторитетный из них, решил последний учебный год вообще пожить один в комнате как настоящий барин: какую-то бабу, хохлушку с рынка, себе в сентябре привёл и жил с ней до весны очень даже сытно и сладко. А Гацко с Богатырём жили в соседней комнате вдвоём, и тоже достаточно выгодно и комфортно. Так что Меркуленко в качестве третьего соседа был им, понятное дело, не нужен. Вот он и тёрся рядом с Кремнёвым и Жигинасом ещё и на 5-м курсе - вынужденно это делал, не по зову сердца и души…
   
17

После ссоры перекантовавшийся у хохлов в соседнем блоке вечер и ночь, чуть поостывший Меркуленко всё же вернулся назад. И на другой день он ночевал уже дома, с Кремнёвым рядом. Однако, с того дня он перестал разговаривать и общаться с Максимом, даже и здороваться перестал - в упор соседа не видел что называется. Утром поднимался и молча уходил куда-то. Возвращался вечером и сразу же ложился спать. Жил рядом, но уже как бы отдельно.
А в марте, когда на верхних этажах зоны «В» начался ремонт, и жильцов стали переселять в другие места и зоны, он и вовсе тайно сбежал от Кремнёва в Дом аспирантов и стажёров (ДАС) на Шаболовку, незаметно собрав и перевезя туда вещи. Там он жить уже начал с Козяром, Гацко и Богатырём - с людьми, понимай, к кому давно уже всё его естество стремилось.
Про Максима же он забыл как про страшный сон. И несколько раз до выпуска, встречаясь с ним в вестибюле Учебного корпуса или же на этажах “стекляшки”, он демонстративно отворачивался от него - делал вид, сволота, что они не знакомы…

Получив диплом на руки и покинув университетские стены, они и вовсе потеряли друг друга из вида, и даже и не предпринимали попыток в будущем встретиться и поговорить, вспомнить годы студенческие за водкой и пивом. Хотя оба жить и работать остались в Москве и периодически встречались с бывшими однокашниками.
Один раз, правда, их всё же вместе свела Судьба на какой-то пьянке-гулянке у их общего факультетского товарища. И Колька, увидев Максима через 6,5 лет, сам подошёл к нему: сделал вид, что обрадовался, и даже протянул для приветствия руку. Но Максим не пожал её - будто от уличного попрошайки брезгливо отвернулся в сторону от бывшего соседа по комнате, чем сильно шокировал и напряг окружающих, а Меркуленко расстроил и разозлил… Но, что делать! Кремнёв был из тех людей, кто ничего и никогда не забывал - ни хорошего, ни плохого, - и, соответственно, не прощал ничего и никому тоже…

18

С Жигинасом отношения у Максима складывались иначе. Хотя бы потому уже, что у того в Университете вообще не было друзей. Никаких! Одни знакомцы - да и те единичные, редкие на удивление. Жигинас жил в общаге, да и на самом факультете числился с первых месяцев этаким отшельником-одиночкой, анахоретом-байронистом наподобие Онегина и Печорина. К учёбе он был равнодушен, напомним, спортом не занимался, на практики и в стройотряд не ездил ни разу - так откуда им было и взяться, товарищам и друзьям?!... У него и в тур-клубе, куда он регулярно все студенческие годы мотался, не было друзей. Представляете! Хотя в походы он там ходил много и регулярно. Но при этом при всём он тамошних парней-работяг в душе глубоко презирал как не ровню себе: в тур-клубе он лишь с девушками-москвичками на равных общался, лишь им время и внимание уделял - тайно