показалось. Скорее даже наоборот. Особенно оно не понравилось батюшке, Александру Фёдоровичу, куда быстрее, зорче и рельефнее супруги оценившему все негативные последствия будущего распределения сына.
- То есть, ты хочешь сказать, сынок, - подбирая правильные слова, медленно произнёс он, холодно обращаясь к лыбившемуся и уже сильно пьяненькому Максиму, - что фактически ты опять возвращаешься к нам домой жить после Университета? Да? Здесь у нас пропишешься, здесь же и на воинский учёт встанешь, корни со временем начнёшь пускать. Правильно ведь? А как без этого?... Значит, сюда же впоследствии и вернёшься уже окончательно, планируешь возвратиться, где корни твои находиться будут, где родители и жильё. Ну а как по-другому то?! - спрошу ещё раз, - как?! Ведь работать в столице ты будешь временно и на птичьих правах - как командировочный. Я правильно всё понимаю, скажи, ответь нам с матерью как на духу? И относиться к тебе в Москве будут именно как к командировочному. Будут нянчиться и кормить тебя, дурочка, до тех самых пор, пока ты будешь им важен и нужен. А нужда в тебе пропадёт - а это однажды всенепременно случится, - получишь сразу же коленом под зад и вылетишь из Москвы со свистом. Держать тебя после этого там никто не станет ни дня - без собственного угла и прописки! Мне это как Божий день ясно!
- Вот ты к нам с матерью в наш убогий Касимов и вернёшься годика через три, а может и раньше того, и в нашу же трухлявую двушку! - с грустью подытожил батюшка свой невесёлый прогноз. - Из которой ты, помнится, сломя голову убежал пять лет назад - и клятвенно пообещал нам обоим назад не возвращаться… Да-а-а! Насмешишь ты наших поганых и злобных людишек этим своим возвращением от души, сынок, насмешишь! Порадуются родственники и соседи, и твои одноклассники непутёвые, пальцем у виска покрутят, да ещё и дурачком тебя обзовут с превеликим удовольствием и со смаком. И нас с тобой заодно пустомелями и неудачниками объявят, поиздеваются над нами от души за все те унижения и обиды, которые они последние пять лет испытывали, пока ты в Университете учился; а мы ходили и гордились тобой, тебя на всех углах славили и превозносили как будущего молодого учёного. А их детишек убогих и пустых, наоборот, чихвостили, дебилами называли и пьяницами. Отплатят они нам за эти прозвища, ох и отплатят!… Я только вот одного не пойму, Максим: что ты тут у нас делать-то тогда будешь с дипломом МГУ, когда назад вернёшься?! Ты об этом подумал?! С алкашами нашими местными сутками водку жрать и в домино в Гор-саду резаться до упаду?!
- Успокойся, отец, успокойся, родной, - как можно серьёзнее и увереннее ответил Максим расстроенному родителю. - Сказал же тебе, что буду жить и работать в Москве - столице нашей Родины! - и назад к вам сюда не вернусь ни за что на свете. Слово вам обоим даю, клянусь своим здоровьем! А прописка - это всё временно: на пару-тройку лет. Решу все дела в Москве, понадёжнее там закреплюсь - и приеду к вам сюда опять, и выпишусь.
- Ну а сразу-то это нельзя что ли сделать? - не унимался Александр Фёдорович, предвидевший немалые хлопоты для себя в недалёком будущем, мытарства. - Зачем огород-то городить? смешить этим родственников и соседей? Они ведь сразу пронюхают, в тот же день, суки пронырливые, что ты опять прописался к нам - это после-то МГУ! Расспросы начнутся, естественно, ухмылки и поддёвки разные, уколы - как, что и почему? Слабоват, мол, ваш Максим для Москвы оказался, да?! Выкинули его оттуда как котёнка паршивого?! А что я им на это отвечу, чем тебя защищу? Прежних козырей на руках у меня уже не останется… Нет, как хочешь, сынок, но лучше уж сразу где-то там закрепиться и прописаться: поближе к Москве, я имею в виду! Это и нам и тебе самому выгоднее и спокойнее будет.
- Не получается сразу, отец, не получается. Честное слово! Поверь! Москва - она не резиновая и не принимает без разбора лишних и случайных людей. Покрутиться для этого надобно, связями обзавестись, которых у меня пока нету.
- Ну а другие выпускники как? твои товарищи-сокурсники? Они-то что думают и куда планируют распределяться? в какие места? Может, с ними вместе попробовать пойти работать. Вместе-то - оно веселее и проще, и намного спокойнее. Согласись?
- Да хрен их знает, куда они все идут! - досадливо закачал головой Максим, опять погрустневший и побледневший. - Разве ж они скажут! Москвичам, тем родители давно уж нашли блатные места, ещё на 3-м или 4-м курсе: вот они и ходят теперь довольные по факультету и гордые как индюки, похохатывают над нами, иногородними, втихаря издеваются… А парней из общаги я потерял давно, товарищей прежних. После Нового года все поразбежались куда-то, как тараканы из банки по щелям разбрелись, что и не найти никого, не встретить. Хожу теперь по Главному зданию сутками - и ни одного знакомого лица не вижу. Представляете?! А если кого и встречаю где мимоходом - то те молчат как сычи, скрывают места будущего трудоустройства, боятся конкуренции. Так что нет у меня ничего лучшего, отец, нет. Было бы - разве ж я отказался бы!...
3
Но это было не самым страшным ещё, что услышали родители за вечерним столом от приехавшего погостить сына. Под конец совсем уже осоловевший Максим заявил, что, помимо него самого, к ним, дескать, надо бы ещё прописать и Жигинаса Серёгу, жителя Украины, с которым они хотят вместе работать пойти в эту левую столичную контору. А иначе, мол, кореша-Серёгу ни за что не оставят в Москве, и ему придётся в родную Хохляндию возвращаться, не солоно хлебавши.
- А без него я там работать не стану, - закончил разговор смертельно уставший Максим, с трудом вылезая из-за стола и направляясь спать в свою комнату. - Одному мне оставаться в Москве что нож острый: страшно даже это представить. Словом добрым перекинуться не с кем станет, беседой душу согреть. Да и ту же квартиру в столице одному снять такая будет проблема не шуточная и опасная, как представляется! - не дай Бог! Одиноких жильцов хозяева обдирают как липок, как говорят, выкидывают на улицу без денег и без вещей, обманывают и дурят всячески! А за помощью обращаться не к кому будет: менты в такого рода разборки не вмешиваются и не ввязываются. Говорят, что это, мол, ваши частные дела, коммерческие: разбирайтесь сами… Да и оплачивать её одному будет накладно. Не то что вдвоём… Нет, один в поле - не воин: это давно известно. Без друга-Серёги мне в Москве - труба: затопчут меня там лихие местные жители, с потрохами сожрут - и не подавятся…
От последних слов сына ещё больше нахмурился и почернел Александр Фёдорович, святая душа, предвидя для себя втрое большие хлопоты и расходы. Но спорить с издёрганным Максимом не стал, высказывать тому законные опасения насчёт Жигинаса на сон грядущий, которые быстро родились в его голове и на язык просились. Что, во-первых, и тяжело это будет практически: чужого человека на свою жилплощадь прописать. Надо будет ещё побегать и покланяться перед работниками ЖЭКа и паспортного стола, объяснить причину им всем сего невероятного поступка, умаслить чем-то и “подогреть”. Да и опасно это, как ни крути, - прописывать к себе неизвестного хохла-западенца. Бог знает ведь, что у него на уме в действительности. А вдруг что-то требовать потом начнёт - для себя или для своих родственников: в душу-то к нему не заглянешь.
Но не стал отец лишний раз волновать и грузить проблемами и без того психологически-издёрганного и перегруженного сына - пожалел его. Решил: пусть будет, как будет. И за те две недели, пока Максим отдыхал в родном дому, отец, не ленясь и не откладывая дело в долгий ящик, побегал по ЖЭКам и иным конторам, в паспортный стол милиции пару раз заглянул - договорился там кое-как за коньяк прописать к себе на время университетского товарища сына, жителя Западной Украины. О чём он и заявил собиравшемуся в Москву Максиму в предпоследний день.
- Надеюсь, твой Жигинас не доставит нам с матерью проблем под старость? - только и спросил Александр Фёдорович напоследок, натужно и притворно смеясь.
- Да ладно тебе, отец, - уверенно ответил Макс, хлопая по плечу батюшку. - На кой ляд ему, жителю благодатной Хохляндии, наш вонючий городок и наша убогая двушка сдались: чего ему тут делать-то?! Подумай! Его сюда и палкой не загонишь, поверь. Не променяет он ни в жизнь свой родной Тернополь на наш Касимов.
- Ну-у-у, хорошо, коли так, хорошо, сынок. Ладно. Помоги вам обоим Господь, как говорится! Тогда передай дружку, как вернёшься к себе в общагу, что нормально всё - пропишут его к нам летом: я договорился. Только это… ему надо будет приехать на пару деньков с паспортом к нам в Касимов и пожить тут у нас чуток, чтобы самому оформить соответствующие документы. Без этого нельзя - порядок таков, который я отменить не в силах…
4
Когда отдохнувший дома Кремнёв вернулся в Москву в 10-х числах февраля, Жигинас был уже на месте. И Максим с порога заявил ему с гордым и счастливым видом, что с пропиской-де дело улажено: пропишут Серёгу в Касимове - он может не без-покоиться, не волноваться за будущее трудоустройство в столице, куда они вдвоём собираются. Максим хотел Жигинаса этим обрадовать, разумеется, приободрить - но особой радости не заметил на лице товарища, ни радости, ни бодрости. Серёга воспринял информацию достаточно буднично и равнодушно, если холодно не сказать: пропишут и пропишут - хорошо, мол, ладно.
Кремнёва это его равнодушие огорчило, расстроило и обидело даже, ведь столько сил было его отцом потрачено на переговоры и уговоры чиновников, столько труда и спиртного. И никакой благодарности взамен, никакого спасибо. Но большого значения он Серёжкиному хамскому поведению не придал - на думы про Мезенцеву переключился, тягостные и мучительные по-прежнему, пытаясь для себя понять: что ему с ней дальше-то делать и куда грести…
Серёга же, между тем, стал всё чаще и чаще не ночевать в общаге ближе к весне. То ночь пропустит, чертёнок вертлявый, то две, а то и три ночи подряд где-то на стороне загуляет, оставляя свою комнату запертой и пустой.
Из разговоров за пивом выяснилось, что он нашёл себе, наконец, бабу-любовницу в тур-клубе - жительницу подмосковного Серпухова, и остаётся теперь ночевать у неё в съёмной квартире в Сокольниках с перспективой на будущую женитьбу… Это был у него запасной вариант, или форс-мажорный, по его же собственному признанию, который он планировал использовать лишь в крайнем случае. А до этого он исключительно коренных москвичек настойчиво последние годы обхаживал-охмурял, членш всё того же тур-клуба, любительниц кутежей и отдыха на природе. И какую-то из них, соответственно, он планировал в жёны взять, и через это за Москву зацепиться.
Толи три у него там кандидатуры было, толи даже четыре, которых он мечтал собой осчастливить, красотой и умом покорить… Но с каждой в итоге у него получился полный облом: ни одна москвичка на него не позарилась отчего-то, даже и не смотря на его крутой Университетский диплом; ни одной он в качестве мужа, главы и опоры семьи, не приглянулся. Категорически!...
5
И тогда рассерженный себялюбец и гордец-Серёга, уроженец Тернополя, решил перехитрить-переиграть Судьбу, к нему такую не ласковую и не благосклонную в Москве и в России в целом. Коли норовистые и
