Отречение

кто-то не смог удержать себя в штанах, а ещё хуже – не смог скрыть своего неудержания.
–Тело Стефании ещё не остыло, а ты…– голос Базира был страшным, это был почти что рык, низкий, жуткий, и Вильгельм не мог скрывать того, что гнев Базира ему очень даже понятен.
–Он бил его! – Елена С., заплаканная, напуганная, вмиг из невинного ангела став бесстыжей бестией, бросилась на колени перед Вильгельмом, видимо по наивности лет поверив в то, что он заступится за неё и за них в целом.
–Мало бил, – мрачно отозвался Вильгельм, – надо бы ещё по уху, да по другому.
–Мерзавец! – Базир, чтобы не сорваться в новую волну бешенства, в волну, которая ему, в общем-то, не была свойственна, сжал себе горло руками, надеясь, что этот манёвр обессилит его, глаза несчастного блеснули от слёз.
–Это не он, это не он. Это всё я! – плакала Елена С., позабыв и смелость, и гордость, и себя саму.
–Да уйди ты! – Вильгельм оттолкнул девчонку в сторону, не сильно, так, чтобы не мешалась под ногами, девчонка упала и тихо всхлипывала. – Ронове!..
Вильгельму хотелось сказать очень многое, и про то, что Ронове его разочаровал, и про то, что Ронове безрассуден и бесчестен, и про то, что зря он так воспользовался неопытностью и молодостью Елены С., и про то, что Базиру бы его вообще прибить за всё это дело, но он не сказал ничего.
А смысл? Едва ли Ронове не знал всего этого.
–Мерзавец…– Базир долго крепился, но всё-таки сдал, он рванулся повторно к Ронове, досадуя за Стефанию, которая, как он полагал, умерла вот-вот.
Вильгельм был настороже и сам перехватил его порыв.
–Не надо, – тихо сказал делец, поражаясь тому, что его тон был полон искренней сердечности,  хотя, казалось, должен был огрубеть и впитать в себя циничность, но Вильгельм сожалел о произошедшем, сожалел о Базире, который таял на его глазах.
–Как же так? – Базир обычно сам оказывал поддержку, сначала Ронове, потом Стефании, потом снова Стефании, и вот теперь остался без опоры сам. – За что он так с ней?
–Сволочь он, – промолвил Вильгельм, тихо приобнимая за плечи расстроенного, разломанного, разуверившегося во всём хорошем Базира, – но Стефания любила эту сволочь, наверное. А может быть и нет. Она была хорошей женщиной, ей просто не повезло. Но она хотела верить ему…
–И зря! – Базир с бешенством глянул в сторону Ронове, который сейчас с помощью прибившейся к нему в объятия Елены С., вытирал окровавленное лицо платком и прижимал к разбитому носу собственную рубашку. – Я его ненавижу! Трус, предатель! Изменник!
Ронове молчал, терпеливо снося всё.
–Она умерла, не оскорбляй её памяти, – Вильгельму требовалось вернуть Базира в нужное русло. – Ронове поплатится за всё, это я тебе обещаю. Но пока мы не можем себе этого позволить. Он нужен. Стефания верила в то, что… Базир, её больше нет. Он сволочь, может быть в числе последних на всей земле, но это его судьба. Судьба, которая не имеет ничего общего с твоей.
Базир прислушался против воли. Гнев разрушал его, а слова Вильгельма, пусть он должен был бы отыскать в них обман, стали утешением. В конце концов, Базиру лгали почти всегда.
–Стефания отдала жизнь не из-за Ронове. А из-за борьбы, которую считала верной. Это её память. Понимаешь?
Базир кивнул, он понимал. В подтверждении своего понимания, промолвил, чуть задыхаясь от душивших его невыплаканных слёз:
–Я продолжу её дело. Я не предам её памяти. Но этот человек…
Базир неожиданно властно отодвинул Вильгельма в сторону, Вильгельму показалось, что Базир сейчас снова бросится на Ронове, который замер, видимо, решив также.
Но Базир указал на него рукою, и с ненавистью, чётко разделяя каждое слово, произнёс:
–Я проклинаю тебя, Ронове. Проклинаю тебя как труса. Проклинаю тебя как предателя. Проклинаю тебя как изменника. Ты поплатишься за то горе, которое принёс. Ты поплатишься за всё то, что сделал. И если правосудие небесное не сделает этого, это сделаю я.
Ронове ничего не сказал. Вильгельм же, под явным впечатлением, признал:
–Это справедливо.
А про себя подумал, что надо было бы не связываться с Ронове вообще, и сделать ставку на Базира, извернуться, но разыскать и уговорить прийти сюда, потому что чисто по-человечески у Вильгельма было больше симпатий именно к Базиру.
Базир круто повернулся на каблуках и вышел вон, решительный, мраморно-бледный, несчастный, но заперший своё несчастье в глубине своего сердца, которое должно было очерстветь и закаменеть навсегда под таким грузом.
Вильгельм, проводив его задумчивым взглядом, повернулся к парочке – надо было устранять последствия.
–Елена! – Вильгельм начал с неё. Он не видел её совсем уж безвинной. Ронове-то, ясное дело, сволочь, но она? Что, не видела свадьбы? Видела. Не видела смерти Стефании? Видела! Так нет же, нахалка малолетняя, пришла, воспользовалась ситуацией, выгадала момент!
–Я уже взрослая, между прочим! – Елена С. попыталась огрызнуться. Вышло неубедительно, она сама это поняла, обернулась к Ронове, ища поддержки, но тот очень удобно спрятался за тканью, которая пропитывалась не желающей затихать кровью.
–Я тебе твою взрослость с косами обрежу, – пообещал Вильгельм мрачно. – И в монастырь отправлю. Или в кухарки определю! Дура малолетняя! Блудить пошла, а мозгов не заимела! Впрочем. Недосуг мне с тобой заниматься. Я Аманде скажу, она тебе как мать была, пусть краснеет!
Елена С. побелела от страха, обернулась к Ронове:
–Скажи ему, что я люблю тебя, скажи!
Ронове молчал. Вильгельм иного и не ждал, от того криво ухмыльнулся в лицо теряющейся в неожиданно открывающейся взрослой жизни Елене С.:
–Всё поведаю. И про то, как сама пришла, и про то, как в постель к нему полезла!
Вильгельм, конечно, сомневался, что Елена С. действительно сделала всё так – молодость и невинность со счетов не спишешь. Скорее всего, она просто пришла к Ронове, а тот не отказался от её визита и пошёл дальше, но это то, чего не надо знать отступникам.
Елена С. потрясённо молчала. Кажется, даже эта идиотка что-то начинала понимать.
–Ведь так всё было? – спросил Вильгельм сухо.
Елена С. оглянулась на Ронове, запоздало надеясь на то. Что он сейчас защитит её хоть как-нибудь, но, разумеется, не нашла опоры в его окровавленном лице, и медленно кивнула.
–После чего он тебя выгнал, а ты решила его шантажировать. Он не поддался на твои уговоры, и тогда ты разделась и начала вопить, – продолжал Вильгельм. У людей он давно услышал поговорку, мол, если сгорел сарай, то гори уже и хата, и ему показалось, что сейчас этой поговорке самое законное место. Правда потеряла смысл уже давно, и остановиться во лжи было невозможно.
Елена С. молчала. Ей придётся стать изгоем, объектом сплетен, разочарования и синонимом глупости. Она мечтала о любви, и Ронове ей обещал любовь, или, если подумать – теперь Елена С., вспоминала тщательно – он говорил, что любовь возможна, она сама услышала не то.
–Так было дело? – уточнил Вильгельм, глядя на девчонку.
Елене вдруг пришло в голову, что Ронове можно понять. И злиться на него она не имеет права. И вообще, чтобы быть рядом с таким, как Ронове, надо пройти через испытания, доказать ему свою любовь. Способ же, предложенный Вильгельмом, внезапно отозвался в ней радостно – она не только защитить любимого от лишнего косого взгляда, но и ему покажет, что не боится замарать своё имя грязью, лишь бы он был счастлив.
И тогда Ронове, конечно, оценит это. Оценит и полюбит её так, как она полюбила его.
Всё это наивное и глупое пронеслось в мыслях девчонки мгновенно, и она легко поверила в то, что сама же придумала, и резво, даже бойко подтвердила:
–Да! Всё было так!
От её резкости Вильгельм вздрогнул, затем тихо сказал:
–Дура ты, Елена. Убирайся с глаз моих, видеть тебя не могу, тошно.
Елена С. вскочила, оглянулась на Ронове, который даже не удостоил её взглядом и, радостная от придуманного себе жребия, выскочила за двери, где её ждало презрение и разочарование в глазах Аманды и других.
–Я бы с удовольствием тебе врезал! – ответствовал Вильгельм, оставшись с Ронове один на один. – Ты скотина. Надеюсь, отрицать не будешь?
–Я? – Ронове отнял ткань от лица. Кровь не шла, кое-где запеклась, но, странное дело, лицо его – красивое, с правильными чертами, стало мужественнее. – Я, пожалуй, скотина. Но, знаешь, ты тоже скотина!
–Сравнилась курица с орлом, – фыркнул Вильгельм. – Я ради общего дела, а ты просто кобелина. Надо было оторвать тебе всё, что отрывается, и беды бы не было!
–Я пока сидел здесь…– Ронове будто не слушал, он даже на Вильгельма перестал смотреть. сидел, уставившись в точку перед собой, – думал, что надо Базиру всё рассказать, рассказать, что Стефанию я не предал, что она давно уж остыла, и что всё это твой план. А потом понял – всё, что я скажу, станет мне же клеймом. Ты такая сволочь, что всё продумал. Даже если я начну каяться, я останусь подлецом, а ты весь в чистом…
Ронове взглянул на Вильгельма:
–Как так-то? Ты притащил чужую бабу, выдал её за умершую Стефанию, а скотина я! ты же её и убил…знаю точно, ты убил. Она была тебе опасна.
–Да, ты, – подтвердил Вильгельм. – Ты скотина. Потому что все мои поступки, мои действия, слова и всё прочее определяли лишь мотивы идеи. Великой идеи.
–Заработка!
–А хоть бы! – Вильгельм поморщился, – хоть бы и в золоте одном. У тебя нет и таких мотивов. Всё, что ты делал, это для того было сделано, чтобы найти общую любовь, признание, или спасти свою шкуру, которой цена – ломаный медяк! Ничего для других, всё для себя, для сиюминутной выгоды!
–Ну так убей меня, раз я такой подонок, – равнодушно предложил Ронове.
–Обойдёшься, – усмехнулся Вильгельм. – Я верю в добродетель и верю в искупление. Я могу превратить тебя из последней сволочи среди людей в предпоследнюю. Могу отпустить на все четыре стороны. А вот убивать не стану. Убить ты и сам себя можешь, хотя не сделаешь этого. Знаешь почему? Ты трус. Даже здесь ты трус.
–И что мне делать? – в голосе Ронове прорезалось отчаяние. – Меня теперь… что будет?
–Что будет, что будет! – передразнил Вильгельм, – ничего. Эта дура возьмёт на себя весь твой грех. Слухи походят, конечно, но не будешь дураком – заткнутся. С Базиром не пересекайся лишний раз, я после похорон Стефании оставлю вас на попечении своего человека, он даст тебе полевое задание, ничего, разойдёшься. Так и будет…
–Я так надеялся, что всё кончится иначе, – признался Ронове, – что Базир или ты меня убьёт!
–Обойдёшься, – повторил Вильгельм сурово, – смерть заслужить надо. Натяни штаны, в конце концов, и готовься скорбеть по любимой!
Более Вильгельм разговаривать не захотел. Он ещё с четверть часа усмирял зевак, рассказывал с возмущением о бесстыдстве некой молодой особы (имени он не называл сознательно, но все всё поняли), а потом дошёл до своего человека, чтобы передать ему распоряжения…
Арман был прирождённым воителем. Но Цитадель не пожелала мириться с его бешеным огненным характером, и ловко сбагрила в запас. Арман оскорбился – всё-таки, он был боевым магом, и после недолгих переговоров, оставил Цитадель, скитался, завоевывая себе славу в людских войнах, пока не устал от простых и безыдейных битв, и не впал в тоску. Именно в тоске Вильгельм и выкопал Армана, рассказал ему о своих замыслах и привёл его в восторг. И сейчас, отстранившись