обращенную к святителю: «Правило веры и образ кротости…».
- Что такое «вещей истина»? – спросил я и обратился к иконе: – Как понимают эту фразу святые отцы, как понимает сам Христос, который показал тебя, святый Николае, образцом, «правилом» веры, кротости, воздержания?
- Неужели это и так не понятно, без ваших объяснений?! - воскликнула Мария Дмитриевна. – Достаточно… помолиться я и без вас смогу, а время зря терять не хочу на ваши ненужные объяснения!
Она резко встала и уперлась прямо в икону Николая Чудотворца, стоявшую теперь вплотную к ней. Резко отпрянула, но правой рукой невольно задела ее. Икона упала с резким стуком и треском сломанного дерева прямо под ее ноги. Мария Дмитриевна отпрянула и бессильно опустилась на свой стул обратно. Все замерли.
Я подошел к упавшей иконе и поднял ее. Деревянная ее рамка разбилась вдребезги, но сама бумага с изображенным образом и покрывавшее ее стекло были целы.
- Ничего, бывает, - сказал я как можно спокойнее, - икона цела, только рамка разбилась.
Я убрал щепки и вновь поставил икону, покрытую стеклом, на треногу, предварительно подальше отодвинув ее от Марии Дмитриевны.
«Тут не обошлось без беса и сатаны», - подумал я и решил после занятия зайти к Марии Дмитриевне и помолиться с нею Господу о защите от беса.
После обеда, вооружившись святым Крестом и молитвенником, я поднялся на второй этаж к Марии Дмитриевне. Постучался – ответа не получил. Крикнул ей, что это я пришел, хочу с ней поговорить. Ответа опять не было. Стучал еще несколько раз, понимая всю опасность, в которой теперь оказалась Мария Дмитриевна. И где-то после десятого моего громкого стука раздался ее истошный вопль, как будто я пришел убивать ее:
- Отстань от меня!.. оставь меня в покое!.. Пошел прочь… уйди, уйди!! – как будто это я был одержим нечистым.
Нет, Мария Дмитриевна не могла так мне говорить, это был не ее, так сказать, слог – это истошно орал бес, видя у меня в кармане святой Крест и молитвы, это был он. Я еще немного постоял около двери и ушел, понимая, что здесь я бессилен: бес сильнее меня.
Тогда я не понимал, но сейчас подозреваю, что причины этой истории были гораздо шире, чем тогда мне казалось. Я как-то обмолвился Марии Дмитриевне, что Настя ненавидит вновь прибывшую Ларису. Та нравоучительно мне объяснила, что Настя просто ревнует меня к ней, добавив, что к Богу Настя относится несерьезно, легкомысленно. Действительно, позже я обнаружил, что у нее нет даже иконы Спасителя, хотя это еще не достаточное основание для решения, что у нее нет веры. Да, возможно, что здесь были замешаны и обыкновенные для всех возрастов ревность и зависть: Настя возненавидела Ларису еще и потому, что та была моложавой, яркой пожилой женщиной, которая не превратилась в старуху, как Настя, хотя была с ней почти одних лет, и поэтому была более привлекательна для меня. Настя чувствовала в Ларисе, ее моложавом облике, яркой одежде и независимом поведении, органически чуждое себе и другим, гордое, демоническое, отделяющее ее от всех женщин Дома престарелых, не понимала это, но по-женски тонко чувствовала. Тем не менее, раздраженное суждение Марии Дмитриевны о Насте, ее отношении к Богу, ее разрыв со мною и моим кружком, возможно, говорили о том, что и сама Мария Дмитриевна ревновала меня, к кому – непонятно, да и не все ли равно.
Настал понедельник, около Дома престарелых мирно и тускло сквозь утренний туман светило весеннее солнце, но повсюду уже лежала трава, воскресшие в яркой зелени, помолодевшие деревья говорили о вечной жизни, а недалеко стоящая березовая рощица дрожала белозеленым пятном в мареве. Около входа в интернат нас уже ждал наш автобус, я помогал слабым и инвалидам усесться в него. Одна бабушка с больными ногами, чтобы взобраться в автобус, должна была сначала встать на коленки в салоне, кстати, тоже больные, а потом уже перебраться на сидение. Ох и тяжела была она, но я, с помощью водителя, рывками все-таки переместил ее. Бабушка держалась на редкость мужественно, лишь пару раз сдавленно вскрикнула, но, когда уселась, радостно заулыбалась. Марии Дмитриевны не было, последней села Лариса, а больная Маша, вечно курсирующая вокруг интерната, с уважением провожала нас, но сама ехать отказалась.
Церковь в Окаменеловке была сравнительно старой, часто посещаемой, о чем говорило обилие нищих около ее ворот, тусклый темный цвет ее здания с вечно молодыми, сверкающими на солнце золотыми куполами. Шла служба также при тусклом освещении свечами и электричеством, и мы присоединились к молящимся верующим, одни ближе к алтарю, другие – ближе к выходу.
Лариса постояла немного с нами, потом перешла в притвор и стала в одиночестве внимательно вглядываться в большие, висящие перед ней иконы Спасителя и святых. Я старался как мог внимательнее слушать службу, но чувство ответственности за моих верующих стариков заставляло меня отвлекаться и наблюдать за ними. Каждый стоял или сидел на своем месте по степени своей веры и любви, я примерно запомнил, где был каждый из них. Вдруг сдавленный вопль из притвора заставил меня броситься к Ларисе, стоящей там.
Она стояла перед большой иконой Спасителя и сильно терла свои глаза двумя сжатыми кулачками:
- Ой, не вижу ведь ничего… ничего не вижу!!… Помогите!!...
Я подбежал к Ларисе, подошли другие верующие. А она все сильно терла свои глаза и, не выдержав ужаса наступающей темноты, с отчаянным криком повалилась на пол, продолжая тереть глаза. Я с трудом поднял Ларису: она вся мелко, судорожно дрожала и стонала:
- Виновата ведь я, виновата… Боже!... Прости меня, глупую, дуру!... Я ведь ничего не знала… а Ты существуешь, действуешь… наказываешь!! Прости меня, прости!!.. Я ничего не вижу, Господи, не вижу, Господи!! Потому что… не верила в Тебя!!.. в Твои иконы!!... Мрак кругом, мрак, одна тьма!! Прости меня, Боже!!!.. Боже!!...
Лариса опять повалилась на пол, но теперь уже сознательно, распростершись перед иконой, моля Христа о прощении, о возврате света, Света, без которого ни один человек жить не может. Сама не сознавая, Лариса молила теперь не только о свете физическом, солнечном, но и свете духовном, божественном, который помог бы ей успокоить душу и принять мир таким, каков он есть: мир как создание Господа нашего Иисуса Христа. Это мир, в котором постоянно Его присутствие: в домах, церквах, иконах, а самое главное – в самом человеке. Интуитивно она это понимала и каялась, потом стонала и плакала. Верующие окружили ее, говорили добрые слова, призывая просить прощения и уверяя, что Господь добр и вернет ей зрение. Некоторые молились за нее, одни стоя, другие, вместе с ней, упав на колени перед иконой Спасителя.
Прервав службу, подошел и священник. Постоял, посмотрел на отчаяние ее и, взяв за руку, повел к алтарю. Попросил кратко рассказать о своих поступках и мыслях, в которых она теперь раскаивается. Вся сжатая в один небольшой комочек, вздрагивая от подавленных рыданий, Лариса искренне призналась в своем неверии в Иисуса Христа, в том, что она поняла сейчас, когда ослепла, и просила батюшку заступиться за нее перед Богом, вымолить прощение. Отец Николай покрыл ее голову епитрахилью, перекрестил, прочитав молитву. Потом подвел ее к святому Кресту и Евангелию, которые она с благоговением поцеловала, и обратила свое лицо, полное слез, светящееся последней надеждой к священнику.
- К сожалению, вы не являетесь верующей рабой Господней и я не могу сейчас пригласить вас на службу во избавление от греха, литургию, тем более, причастить вас святых даров: это может повредить вам. Подайте записку на прием к отцу- настоятелю нашего храма, и он решит, как быть с вами. Понимаю вашу ситуацию, но в данный момент ничем помочь не могу. Вот если бы веровали…. Кстати… - он помедлил, - возможно, у вас приступ серьезной болезни, неожиданная слепота, такое бывает… так что советую немедленно обратиться к врачу.
Лариса стояла перед ним, опустив голову, молча, потом вдруг что-то вспомнила, как бы подпрыгнула, и в мерцающем свете свечей я увидел, как зашевелились под платком и показались на лбу и по бокам головы ее волосы-змеи Медузы, лицо исказилось, искривилось. Конечно, я видел это превращение только один: никто ничего не заметил, хотя свет свечей был направлен прямо на лицо Ларисы.
Помогите мне СЕЙЧАС, помогите!! – вскричала она хриплым, визгливым голосом. – Я не раз читала Евангелие и знаю, что Господь сразу помогал всем просящим, верующим и неверующим, даже язычнице-хананеянке помог, которая просила о своей дочери. А у вас какие-то правила, из-за которых вы не можете помочь человеку в беде, страшной беде!.. Вспомните, как Христос исцелял слепых, даже в субботу, в которую, по правилу, нельзя было совершать никакие дела!..
Священник стоял и смотрел на Ларису несколько растерянно, даже со страхом: наверное, ему давно никто не говорил таких слов. Но он был уже в годах, и борода его была седа, поэтому он смог собраться с духом и ответить:
- Христос был и есть наш Господь: он мог и может нарушать любые уставы и законы, чего я сделать никогда не решусь и не смогу.
Но Лариса не слушала его: опрометью, с лицом чудовища в развевающихся волосах, ядовитых змеях, прорвавшись сквозь кучки прихожан, она бросилась вон из церкви. Куда она побежала, ведь она же слепа?!
Пора было уезжать домой, и я растерянно собирал своих верующих в автобус. Всю дорогу не прекращались разговоры о Ларисе, о ее состоянии и поведении. Доложили директору, и она отправила поисковую группу искать Ларису, так как в интернат она не приходила.
На следующее утро я ходил к зубному и поэтому опоздал на завтрак. Ел один за длинным столом: мне кое-что оставили. Увидел Ларису: она ходила как ни в чем не бывало между столами и что-то подбирала с них, видимо, столы еще не очистили.
Уже с утра светило солнце, и оно бодро и радостно освещало быт нашей стариковской жизни, как будто и не прошло для нас великое множество лет труда и страданий, лишений и крушений, как будто мы все еще молоды и по-прежнему надеемся на лучшее будущее.
За другими столами сидели и завтракали еще несколько мужчин, наверное, тоже опоздавших, а к ним подходила по очереди известная всем Фиразия, или просто Фира, как ее звали дружелюбно к ней настроенные старики. Это была высокая, полная женщина, с широким лицом и такой же широкой и удивительно чистой и доброй улыбкой. Каждому она говорила что-то теплое, ласковое, некоторых гладила по голове, по плечам, и я видел, как светлели лица стариков, хотя они несколько снисходительно воспринимали эту немного ненормальную Фиру. А почему она «ненормальная»? Потому что откровенно с лаской и любовью относится к людям, своим соседям? И это НЕНОРМАЛЬНО?! Да, в ненормальном обществе с его извращенными законами морали и нравственности это ненормально.
Я заканчивал завтрак, когда ко мне подошла Лариса, обыкновенная, зрячая, ничуть не изменившаяся, со своей обычной полуулыбкой на простом лице.
- Решила вас поблагодарить за ту помощь, которую вы оказали мне в церкви, - сказала она, - мне тогда действительно было очень плохо.
Я заинтересовался и оживился:
- Ну и как вы сейчас? Излечились от слепоты, больше не беспокоит?
- Она прошла,
