Глава 13. Присягу второй раз не принимают

для разговоров. После ужина Борис спешно вышел из комнаты, озабоченный самим собой, и не предупредив сожителей о цели. В очереди на приём вечернего туалета Слава и Пётр Семёнович стояли последние, куда отправились за полчаса до обхода. На входе шедший после старика Слава отставил Интерна и повторил план. И в точности его исполнил: быстрее Петра Семёновича почистил зубы, зашёл в кабинку, откуда вышел уже с баллоном, и, спрятав его за спиной, так как у каждой раковины висело зеркало, подошёл к старику, но встал не за ним, а чуть поодаль, сбоку, и когда Пётр Семёнович наклонился к воде, без размаха ударил его по голове. Старик не вскрикнул, опустился на колени, а его голову поддержал край раковины, в то же время Слава начал поднимать его на ноги. Он плескал в его лицо водой, раздавал пощёчины. Перед очередным, несчётным, замахом, Пётр Семёнович начал приходить в себя: сперва открывал рот, потом заморгал и наконец очнулся. Увидев державшего его подмышками Славу, старик нахмурился, это изменение физик видел в нём первый раз, а после, оттолкнув его от себя, выпрямился и поставил ноги устойчиво шире плеч.
— Вышедшее из недр погибшего феодального общества современное буржуазное общество не уничтожило классовых противоречий. Оно только поставило новые классы, новые условия угнетения и новые формы борьбы на место старых. Наша эпоха, эпоха буржуазии, отличается, однако, тем, что она упростила классовые противоречия: общество все более и более раскалывается на два большие враждебные лагеря, на два большие, стоящие друг против друга, класса — буржуазию и пролетариат. — размахивая руками, шагая по помещению, монотонно, но с напором диктовал Пётр Семёнович.
— Какой ты прекрасный так. Нет, того не надо! Ты останешься со мной. — вытягивая руки к старику, но как от огня отдёргивая и снова подставляя с желанием погреться, воскликнул Слава.
— Не перебивай! Ты новенький? Я тебя не помню.
— Здесь уже два года.
— Как! — воскликнул Пётр Семёнович, хватаясь за голову и нервно расчёсывая залысину.
— Не беспокойтесь, не беспокойтесь, теперь вы надолго.
— А они? А ты за кого? — пронзительно посмотрев на Славу, гремел Пётр Семёнович.
— Вот так вопрос, «за кого?», конечно за нас.
— Нас?
— Вас.
— Палата моя там же?
— Да, да, на этом этаже. А т ы там уже были?
— Был. — сказал Пётр Семёнович и побежал к выходу.
Следом бросился и раззадоренный Слава. Но, пробегая мимо раковины, над которой Пётр Семёнович чистил зубы, и откуда Слава зачерпывал воду, где забыл закрутить вентиля крана, старик поскользнулся на выбежавшей за пределы керамических краёв и растёкшейся по кафелю бесформенной луже и упал на пол, за ним не удержал равновесия и Слава, но он падал уже на старика и локтем приземлился прямо между его бровей. Почувствовав резкую головную боль и осознавая, что произошло, Слава скатился с тела Петра Семёновича на пол и, стоная, пролежал пару минут. На его завывания забежал Интерн, присел рядом с мужчиной и начал говорить, что Слава не слышал и, опираясь на тело старика, попытался подняться. Получилось это попытки с третьей.
— Слава, он не дышит! — воскликнул Интерн, нагибаясь над Петром Семёновичем. — И пульса нет.
— Умер? — растерянно произнёс мужчина, вытирая лицо.
— Да, да! Что делать? Они поймут, ты ему лицо сломал.
Закусывая губы и выкручивая себе пальцы, Слава оборачивался вокруг себя.
— К раковине, быстрей тащи, пока кровь не растеклась.
«Вот нравится мне в нём эта примитивная, но быстрая сообразительность!»
Слава положил лицо Петра Семёновича лбом на край раковины, а тело согнул в коленях.
— Баллончик поставь в кабинку. — заметил Интерн.
Слава удалил следы своего присутствия, и они вышли из туалета.
— У меня странное предчувствие, будто мы чего-то не досмотрели. — настороженно произнёс Интерн.
— Ничего, я всё проверил. Зато двух зайцев одним ударом…
— Фактически двумя.
— Тогда двух за одну попытку.
— Уговорил.
Туалет располагался в одном из концов коридора, во время одного из поворотов которого, Интерн зашёл за спину Славы и воскликнул:
— У тебя кровь на затылке!
Слава провёл рукой по голове, отчего та загудела, и, когда вынес её перед собой, увидел бордовые пятна на пальцах.
— Чёрт, сильно заметно? — воскликнул физик, машинально втирая кровь в ладонь.
— Ты растёр, и можно принять за волосы, но она застынет. Надо вернуться и смыть.
— Нет, пойдём на третий.
Стараясь избегать коридоров с общими камерами, выбирая места с большим наполнением одиночных, они добрались до туалета. В кабинках они заметили несколько пар ног, но Слава, засунув голову под сильную струю воды, промыл рану и вышел неопознанным.
К их возвращению в «Небуйной» осмотр подходил к концу, а Павел Анатольевич сидел у студента. Отговорившись, что Слава вышел раньше Петра Семёновича, так как у старика заболел живот, и он может прийти не скоро, мужчина лёг на кровать, его врач осмотрел последним, и на его вопрос о том, почему у «небуйного» влажные волосы, Слава начал, что ему стало душно, что у него закружилась голова. Недослушав, Павел Анатольевич ушёл.
На следующее утро «небуйном» сообщили, что их соседа с проломленным черепом нашли в туалете, после чего Слава вскричал: «Да это какое-то проклятие!». Затем во время осмотра он выпытывал предположения Павла Анатольевича о том, приедет ли снова следователь, убийство ли это, собирается ли главврач что-нибудь предпринимать и прочее, на что тот отвечал, но больше не Славе, а всей комнате для усмирения её беспокойства. Слава же продвигал идею расселения сожителей, на что врач не утерпел:
— Если ты думаешь, что и в обычных комнатах люди похожи на вас, то вспомни Сидорова, а он один из спокойных.
Тризновали Петра Семёновича долго, о вкладе, который он вложил в их жизнь, высказался каждый. Пётр Семёнович оказывал большое влияние на «небуйных», хотя не имел властных полномочий Клавдия, не веселил вех, как Коля, старик помогал каждому, даже с жертвой для себя, поддерживал и был тем корпусом, крепя на который алмазы, мастер знает, что украшение не развалится.
На этот раз слух о смерти Петра Семёновича расползся по госпиталю ещё до того, как началось первое занятие и кроме того, часть не только постояльцев, но и работников учреждения верила в неслучайность жертв, хотя имела на это разные взгляды. Более распространены были: убийство, порча на комнате и несчастный случай — имелись ещё предположения, но их высказывали сплочённые схожим кругом интересов люди, имевшие подобные примеры в предметах своего интереса, которых было разнообразное количество, но людей, их придерживающихся, было немного, и пристрастием среди непосвящённых они не пользовались. Отдельные лица, имевшие способность к колдовству, были замечены несколько ночей подряд под дверью «Небуйной», постояльцы которой, угнетённые происходящим коллективно, как заверил Павла Анатольевича Слава, просили главного врача выделить им санитара или дополнить работу охранника ежечасным присмотром за вторым этажом. Идею главврач поддержал и через несколько ночей, во время которых происходили частые разгоны ворожей, к «Небуйной» приближаться перестали.
С Клавдием Слава объяснился тем же днём во время «тихого час» и дал сутки на то, чтобы король придумал судьбу Бориса. В течение дня мужчина не забывал обхаживать Лизавету, печалясь вместе с ней об утрате Петра Семёновича, и несколько раз поддразнивал студента.
Вечером, в свободное время после ужина и до обхода, когда вышли студент, Лизавета и Гертруда, Клавдий заговорил с Борисом.
«Сколько пафоса и надменного превосходства. Да ладно, я бы послушал, но как долго! А ведь он и не остановился, когда те пришли. Нет, ну если вам так интересно каждое слово, то можете взять водянистый роман о светских баллах Петербурга и любая из речей, роли разговаривающих, где разделены между ведущим и ведомым, будет, кроме сюжетных вставок, похожа на эту. Единственное, что из неожиданного выбросил Борис, а Слава, кстати, всё подслушивал с кровати, что мужчина никогда не пил. Не знаю, зачем он это сказал, но, думаю, что имею предположение, что скоро произойдёт. И да, произнесено это было пока в комнате находилось трое.»
Над планом Слава думал до полуночи, хотя ключевая часть — спаивание Бориса — встала на место, как только мужчина упомянул о своей слабости, ведь человек, ранее не пробовавший что-либо, в первый раз получив на это разрешение, развращён и падок, каким бы святым он себя не считал. В первые полчаса после выключения света разрабатывались несколько развитий сюжета, но все были примитивны, как считал Слава, поправивший себя тем, что совершает то же в четвёртый раз и хочет иметь план более сложный в задумке и количестве действий, но лёгкий в исполнении. Так взяв за основу одну из первых линий, мужчина начал продумывать излишки и чуть за полночь разбудил Интерна, который уснул на кровати Петра Семёновича.
— Давай, поворачивайся ближе, я что, кричать должен? — шипел Слава, пока тот перекладывал тело, головой на бывшее место ног.
— Для кого? — зная о чём будет говорить Слава, окончательно приободрившись, ведь думать надо на не обременённую сном голову, прошептал Интерн.
— Борису.
— А где алкоголь возьмём?
— Я даже рассказывать не начал, а ты уже. — улыбаясь вовлечённости Интерна, возмутился Слава.
— Ладно, только подробно, я не хочу потом слышать «я так сразу задумал, просто не посчитал важным».
— Надо украсть карту одного из обычной, но которому можно выходить из комнаты в любое время, от туда мы узнаем о его семье, да нужен именно с семьёй, прижимаем его, угрожая семьёй, конечно для правдоподобия называем их имена, будто я там крупный человечек, и за их сохранность он достаёт мне ключ от изолятора. В это время мы крадём с постов спирт. Банки стоят не на всех, так что придётся побегать.
— По мне, странно угрожать семьёй за ключ.
— В тот момент он уже будет думать о том, как украсть ключ, а не почему я выбрал именно этот рычаг.
— А камеры.
— Они уже отключены, но в изоляторе работает.
— Мне кажется ты заигрался. — ввернул Интерн, но Слава, желавший высказать план, не отвлекаясь на споры, продолжил.
— Далее мы спаиваем Бориса, но не сильно. Кстати, если бутылок будет много, то берём все, и пусть Клавдий поразбрасывает их по госпиталю. Борис опьянеет, но думать ещё сможет. А ещё, на всякий случай, разбавим спирт водой. Он просит ещё, а я скажу, что ещё есть в изоляторе и отдам ключ. Ну, а спирт там восьмидесятипроцентный, так что если организм у него настолько хорошо не приспособлен, и он выпьет хотя бы половину того флакона, то может умереть.
— Если бы от спирта умирали, не знаю, кто бы ещё жил в этой стране.
— Ну в эти подробности я не лезу.
— А если просто уснёт, не дойдёт до изолятора? — начал придирчивую проверку Интерн.
— Мы проводим, но в комнату не войдём.
— Вдруг там уснёт.
— Тогда это будет очень забавное представление. — умея находить плюсы во всём, то есть считаясь оптимистом, вывернулся Слава.
— И когда премьера?
— На следующих выходных.
— Надейся, чтобы сработало с первого раза. — усмехнулся Интерн.
— Я это знаю. — подхватил Слава, пожав мужчине руку, и отвернулся к двери.
На следующем «тихом часу» план был рассказан Клавдию, с ударением