вернётся. Необычного в его поведении Борис в ближайшие дни не заметил, и Слава рассудил: либо Глеб вернётся в ближайшие минуты, либо он сбежал. Над последним предположением Клавдий рассмеялся, Слава с встревоженной злостью посмотрел на него, но король уже начал оправдывать бурную реакцию тем, что Глеб не мог бросить Бориса, так как сам не обладал подходящими для единоличного побега данными. Для остальных этот поступок тоже смысла не имел. Слава возмутился, что только он высказывается, пока остальные просто слушают завывания Бориса, и предложил до обхода искать Глеба в госпитале. На это все согласились и распределились парами, по одной на этаж: Пётр Семёнович вышел с Борисом, успокаивая его, на первый, Гертруда и Клавдий остались на втором, студент и Лизавета — третий, а Слава отправился один на последний, так как Интерн решил поспать до завтрака.
Расхаживая минут пятнадцать по отдалённым частям коридора, ведь он ещё ни разу не был на этом этаже, теперь старался запомнить всю карту, выстраивая её у себя в голове, и, когда подошёл к лестнице, Слава остановился сверить получившееся с планом эвакуации. Тщательно всматриваясь в обозначения, физик не заметил Павла Анатольевича, подходившего к нему.
«Кстати, вчера, после разговора со Славой в кабинете ОБЖ, он съездил в областную больницу, добился того, чтобы ему включили запись с камеры изолятора, в убыстрённом режиме просмотрев последнюю неделю пребывания в нём физика, нашёл, когда тот подходил к шкафам, но, как и заверил Слава Интерна, он стоял к камере спиной, а каждая полка имела собственные стекло, и даже если он их открывал, на камере этого видно не было. В госпиталь Павел Анатольевич вернулся злым, с мелькнувшей в машине мыслью о том, что, может быть, Слава и был прав, когда сказал, что у него теряется здоровый рассудок. Кстати, его торопили, и врач так и не посмотрел запись дня, когда отравился Вячеслав Владимирович, хотя, когда ехал обратно эта идея пролетала в мыслях, но забылась.»
— Доброе утро.
— Толстячок, представляешь, у нас Глеб пропал. — вскрикнул Слава, отворачиваясь от плана и подходя к лестнице, у которой остановился врач.
— Чему ты тогда улыбаешься? — обозлившись на «толстячка», осадил его Павел Анатольевич.
— Тебе.
— Не утомляй мышцы лица, мне она безразлична.
Они начали спускаться, а Слава улыбаться не перестал.
— Как ты сегодня спал? — продолжил Павел Анатольевич.
— Это в каком смысле?
— Просыпался, были неприятные ощущения?
— Прошлой ночью да… но сегодня, то есть вчера вечером я заснул на Колиной… бывшей его кровати. Ты же видел.
— Та разонравилась?
— Она очаровательно, а так, между прочим, к слову, студент отзывается о вашей дочери, — Слава повернул голову в сторону Павла Анатольевича и насмешливо блеснул глазами, — но я о расположении кровати… Небо, окно, кстати в нём то и была проблема… Мне, и когда только приехал, и позавчера даже под одеялом было холодно. А сегодня так приятно спалось, что я только глаза закрыл, а проснулся — уже и утро.
— Кровати у нас менять не запрещено, так что ничего тебе на это не скажу. — подумав, что Слава пытается его вывести на скандал, уточнил Павел Анатольевич.
— А ты уже на обход?
— Вы все пошли его искать?
— Да, они вернутся к началу обхода, мы так условились.
Продолжили спуск под навязчивые вопросы Славы о жене и семейной жизни Павла Анатольевича, хотя врач отвечал не на всё, казалось, его занимали другие мысли, но Слава заменял паузы своими размышлениями и отвечал на вопрос сам. Так дошли и до «Небуйной», в которую вернулись все постояльцы. Как и вчера, только войдя, Павел Анатольевич остановился у двери, Слава, вошедший первым, прыгнул на кровать.
— Сегодня утором Глеба нашёл дворник под вашим балконом, у него была свёрнута шея.
Некоторые сначала удивились наличию балкона, потом смерти сожителя; Борис заплакал и упал на подушку.
— На первый взгляд это несчастный случай, но на этот раз дело заинтересовало полицию, и во время занятий вас будут вызывать на допрос. Прошу вас рассказать все известные подробности, даже если вы считаете, что они не относятся к произошедшему.
Завтрак снова стал поминками. Борис всё ещё плакал, хотя не так сильно, как первые десятки минут в изоляторе, Лизавета сдерживала слёзы, и всем это было видно, но на девушку не давили обычным «поплачь и пройдёт», остальные сидели так, будто на их глаза спустился туман. На процедуры пошли все, кроме Бориса, который снова лёг на кровать, прижав лицо к подушке, на пропуск занятий для него разрешение Павла Анатольевич получил Пётр Семёнович. Мужчина так же боялся, что в бессознательном состоянии Борис может совершить опасный необдуманный поступок, но тот уверял, что хочет побыть один и не более. Из «Небуйной» ещё до занятий санитар забрал Клавдия на допрос, после госпитализированные разошлись по кабинетам.
Начала «грамотный стиль общения» преподаватель с вопроса, адресованного Славе, об отсутствии Клавдия, на что мужчина невозмутимо и даже беспечно ответил, что короля забрали на допрос, так как его сожитель совершил самоубийство. В госпитале об это никто ещё не знал, полицейских не видели и, распределив учеников по группам, где каждый должен поставить оценку стиху собеседника, врач вышла из кабинета. Некоторые добросовестные, конечно, начали рассказывать, но вскоре и они заговорили о новости, придвигаясь к группе Славы. Как только преподаватель вышла, сидящие рядом с ним накинулись с вопросами, а мужчина не обделял их развёрнутыми ответами, и к середине занятия он сидел в окружении всех стульев кабинета. Приплёл он и то, что замечал странное поведение Бориса, продолжающееся ни один день, что это могло быть и убийство, а теперь и Слава боится за свою жизнь. Некоторые из сказок, конечно, были придуманы не без помощи Интерна, увлечённо помогавшего мужчине подбирать слова, ведь в спешке он многие забывал, а мог и несколько раз подряд повторить одно и тоже слово. Прозвенел будильник, а преподаватель так и не возвратилась, и госпитализированные самостоятельно покинули кабинет. На профориентации объяснятся об отсутствии Божков уже не пришлось, темой лекции был вред наркотических веществ.
За обедом санитар увёл на допрос Бориса, а Слава продолжил расспрашивать о заданных Пётру Семёновичу вопросах. Ничего особенного мужчина не ответил, а процесс был похож на сцену из детективного сериала об одном убитом и сформированной группе подозреваемых, и, как предположил Пётр Семёнович, полиция считает, что инцидент не является несчастным случаем.
На середине «тихого часа», настала очередь Славы. Мужчину всё тот же санитар завел в расположенную на четвёртом этаже одиночную камеру.
— Присаживайтесь, Вячеслав Владимирович. — попросил мужчина в пиджаке, сидевший на стуле, перед ним стоял прикрученный к полу стол, а напротив — кровать, куда он и указывал.
Слава прошёлся по комнате, и встал перед столом.
— Садитесь, садитесь. — настаивал мужчина.
— А, это вы мне. — удивлённо спохватился Слава и расположился на кровати.
— Итак, Вячеслав, что вы делали сегодня ночью?
Слава не отвечал и смотрел на него, улыбаясь.
— Вы меня слышите?
— Да.
— Что вы делали сегодня ночью? — однотонно повторился мужчина, как человек, привыкший замечать всё, при этом не обращая на это внешнего внимания.
— Офицер…
— Я следователь.
— Следователь, вы отбираете у меня законный отдых, но и вы тоже хотите поскорее убраться от сюда, будем честны, задавайте конкретные и более интересующие вас вопросы, а про то, что я делал ночью, могу рассказывать даже не полчаса. — подобрав под себя ноги и выпрямив спину, предложил Слава.
— Вы были чем-то заняты? Если сможете, то в нескольких словах. — настаивал следователь.
— Катался на единороге.
— А Глеба не встречали?
— Нет.
— Он вас недолюбливал, и у вас часто случались разногласия и споры.
— Вы бы знали, какой он смешной был, когда злился. И зачем вы мне напомнили!
Слава взорвался смехом, а после перевёл взгляд на стоявшего у закрытой двери санитара.
«Мне кажется, он хочет тебя убить.» — подстрекал Интерн, и мужчина плавно стих, оставив улыбку.
— Не думайте, что я радуюсь его смерти, ведь вспоминать надо только лучшее, а траурно скорбеть не по мне.
— И из-за чего вы ссорились? — следователь говорил тактично и безэмоционально и несколько раз записал в лежавшую перед ним тетрадь.
— Всегда подстрекал я, но ради шутки, и ничего корыстного к нему не имел.
— Но он начал относиться к вам пренебрежительно с первого дня вашего появления здесь.
— Да.
— Почему?
— Видимо из-за религиозных убеждений, которые повлияли на его восприятие причины моего появления здесь.
— Как вы считаете, это самоубийство?
— Я, кстати, решил провести эту дедуктивную работу вместо вас и определил, что это с большей вероятностью мог быть несчастный случай. — с похваливающим свою сообразительность задором, сообщил Слава.
— Какие вариант вы ещё рассматривали?
— Убийство, самоубийство и несчастный случай.
— И почему вам показалось, что первые два не подходят?
Затёкшие ноги и спина взбунтовались от долгого и беспрерывного сидения на плоском стуле и заставили следователя поменять позу, и он придвинулся вперёд, опёршись на согнутые в локтях перед грудью руки.
— Начну с самого лёгкого — самоубийство. — Слава тоже решил устроиться удобнее и, отклонившись назад, прислонился к холодной каменной стене. — Во-первых не было предпосылок, все дни он вёл себя спокойно, обычно, только со мной ругался…
— Я перебью, вы же вернулись в комнату несколько дней назад, а до этого три месяца пробыли в изоляторе.
— Да, кома.
— Как вы могли сделать вывод, что его поведение было обычным?
— Вот именно из-за того, что меня там так долго не было, и могу. До этого же я там прожил три дня, потом долгий перерыв и снова несколько дней, и всегда, тогда как и сейчас, Глеб вёл себя одинокого. И если бы хоть малейшая разница была, я бы её заметил. Вы меня перебили, и я забыл, на чём остановился… Нет, не поправляйте, вспомнил. Второе — я не нашёл то, что бы сподвигло его лишить себя жизни. Ну и главное — он верующий, а религия презирает самоубийц, и я думаю, он хотел попасть в Рай, конечно если он существует. — пренебрежительно добавил Слава.
— А убийство?
— Честно, это была первая мысль. И, знаете, мне стало жутко, тогда и решил всё перебрать. Эта причина так же, как и несчастный случай существовать может, ведь Глеб ссорился, насколько я слышал, не только со мной. Но не думаю, что кто-то из них желал ему смерти. Ссоры — единственная сладость для души, и чтобы упустить такого оппонента, надо быть недальновидным идиотом.
— Может ли передозировка барбитуратами Николая быть связана с падением Глеба?
— И если так, то это убийство. Две жертвы и оба мои соседи. Знаете, как мне страшно. И я надеюсь, что это несчастный случай. Во-первых, я несколько раз слышал, что Борис просыпался с холодным одеялом, во-вторых, мне самому, когда ещё спал на кровати возле окна, чувствовался во сне холодный ветер несколько минут каждую ночь, а сегодня я спал на кровати Коли и ничего неприятного не чувствовал. А ещё у Бориса пропало одеяло, я думаю, что тело нашли завёрнутое именно в него. И ещё одно доказательство либо за
