несчастный случай, либо за убийство, но вы мне поможете. Из-за чего умер Глеб?
— У него была сломана шея. — из памяти ответил следователь, заинтересовавшийся деловитым консультантом.
— Вот и я так понимаю, раз вы не знаете, что с ним случилось, значит она вывихнута так правдоподобно, что значит:либо убийца просто перебросил его через перила, либо вывихнул ему шея на балконе, и так мастерски сбросил тело, что Глеб вывихнул шею ещё раз в том же месте, либо это несчастный случай, и он поскользнулся на снегу.
— У вас какой размер ноги?
— Сороковой. А зачем?
— Не важно вы можете идти.
— И всё? — расстроено воскликнул Слава.
— Вы сами хотели быстрее.
— Да, но я не думал, что вы меня послушаете.
— Идите, идите. — провожая мужчину ручкой, проговорил следователь и закрыл тетрадь.
Слава подпрыгнул и выбежал из кабинета, не попрощавшись ни со следователем, ни с санитаром.
— Я думаю, меня он не подозревает. У него такой взгляд… настойчивый, мне даже пару раз показалось, что передо мной сидит Гертруда. — в коридоре высказался Интерну Слава.
— А если он решит, что это убийство?
— И будет искать его здесь, где есть люди, которые каждый день меняют воспоминание о прошлом. Не думаю. А если и начнёт, то скоро забросит и в архив спишит.
— Может быть подождать больше недели? — взволновался Интерн.
— Посмотрим.
До конца «тихого часа» оставалось полчаса, которые Слава провёл в кровати, часто переворачиваясь. Когда мужчина, отлёживаясь на животе, рассматривал Петра Семёновича, к нему пришла занимательная идея:
— Хочу посмотреть, какой он в другом сознании.
— Которая полная противоположность? — подхватил Интерн.
— Да.
— Только не сегодня.
— Это почему? — возмутился Слава, оборачиваясь к собеседнику.
— Не сегодня, ты меня понял? — пригрозил, не моргая, остановив взгляд на глазах Славы, Интерн, сидевший в конце кровати.
— Я и не собирался. — выдержав паузу, бросил Слава и отвернулся.
Новых смертей на следующей неделе не совершалось. Слава томился открытием новой стороны Петра Семёновича, но не забывал искать места и предлоги для самоубийств или несчастных случаев. Помощь поступала и от Клавдия — мужчина часто становился свидетелем ссор Лизаветы и Павла Анатольевича, и хотя языка жестов он не понимал, а оба в коридорах с его помощью и общались, но злость, растерянность на лице девушки, а иногда проступавшие слёзы, говорили именно о сильных разногласиях. В «Небуйной» они не общались, и Слава безрезультатно пытался разговорить Лизавету об отце. Не бросался с ним словами и Павел Анатольевич, которого в начале недели докучали бесчисленные проверки, по несколько штук за день, которые не нашли недоработки персонала и обслуживания госпиталя, и в последние дни его нечасто можно было встретить вне кабинета, в который Слава один раз заглянул, и, хотя тут же был выгнан, успел заметить отсутствие камер видеонаблюдения. Студент на занятии ОБЖ, а именно в среду, в споре со Славой сболтнул, что хочет признаться Лизавете в чувствах, после чего Слава долго смеялся, во время чего у Ипполита появилась желание его ударить, что-то в молодом человеке даже настаивало на этом, но он одумался и отсел от Славы, который после не оставлял пару ни на секунду в одиночестве и следил за тем, чтобы рядом с ними находился ещё двое глаз, так как заметил, что в присутствии третьего, даже если это был не Слава, студент говорит о чём-либо, кроме его отношений к Лизавете. Ипполит понял задумку Славы, но перебороть себя он не мог, а когда мужчина выходил вместе с парой в коридор, то пытался загнать его в кабинет, но Лизавета останавливала и просила, чтобы Слава шёл с ними, после чего физик забирал большую часть её внимания.
Как Слава и предполагал, девушку он привлёк, но их связь останавливалась на разговорах, а он говорил много и лестно, за что девушка его слушала и восхищалось, и, если бы студент говорил чуть больше, чем мог, Лизавета никогда бы не посмотрела на Славу. В четверг, после прослушивания различных вальсовых композиций, когда девушка по окончании занятия осталась доигрывать произведение, одногруппники разошлись, и вышла медсестра. Слава подошёл к пианино и облокотился на его крышку. Лизавета несколько раз поднимала на него улыбающееся, добрые глаза, а когда мелодия была доиграна, она начала вставать, физик заговорил: — Как жаль, что вы не можете танцевать и играть одновременно, хотя я не видел, но уверен, что и вальс вы танцуете так же превосходно, как и играете.
Девушка его поблагодарила и вышли из-за пианино.
— Вы торопитесь? — Слава отодвинулся от инструмента, заслоняя Лизавете дверь.
Девушка напомнила ему, что скоро начнётся обед.
— Ах, да. Но… я бы хотел… могли бы вы научить меня играть? Я понимаю, что и с сотого раза у меня не получится так плавно, как у вас, но всё же. — как пёс, вымаливающий прощения, сжав её ладони своими, и поднеся их к своей груди, упрашивал Слава.
Лизавета отказать не смогла, в душе даже растрогалась и обрадовалась, ведь мужчина был первым, кто попросил её учить. На согласие Слава выразил по-рыцарски сдержанную, тем сильнее опьяняющую девушку, радость и подставил к её стулу тот, за которым сидел на первом ряду, и пока он ходил к центру зала, Лизавета сбегала к столу медсестры и нашла в ящике ноты. Когда она вернулась, Слава уже сидел за пианино, и, поставив ноты, Лизавета объяснила, что играть они будут вдвоём, но первый раз она отыграет одна, чтобы партнёр мог иметь представление о композиции, после покажет его части, и, несколько раз попрактиковавшись, они сыграют мелодию вместе. Конечно, Слава ничего не возразил, и Лизавета начала играть. Оказалось, это же произведение он слушал в начале занятия, но снова прослушал его полностью, больше задерживая взгляд на сосредоточенном лице девушке, чем на её руках, хотя и на них для приличия посматривал. Далее он приступил к изучению своих вставок, и, если бы за его плечом не стоял Интерн, Слава не смог бы с первого раза повторить порядок. Ему отвелась роль вступать несколько раз со звонкой правой стороны, одновременно с Лизаветой, которая оставляла за собой левую и центр. Фрагменты, во время проигрывания которых Слава не допустил ни одной ошибки, повторили каждый по два раза, после чего Лизавета предложила играть полную композицию. До третьей своей партии мужчина играл с той же мелодичностью, но в конце несколько раз ошибся и, не докончив, убрал руки с клавиш. Лизавета, которая на всём протяжении произведения сосредоточенно следила за своими руками, прекратила играть после Славы и вопрошающе подняв на него глаза. Мужчина сидел с таким выражением лица, будто очень долго наблюдал за ней, и не шевелился, эта мысль заставила девушка всмотреться в него встревоженно, а Слава только передвигал зрачки по её лицу, отдельные части которого стали покрываться розоватым румянцем, но оба молчали. Медленно мужчина начал приближаться к Лизавете, девушка, казалось, хотела ответить тем же, и первые мгновения так и было, но что-то по ней пробежала, и она отдёрнулась.
— Простите, я не хотел… я не знаю, что со мной случилось… я не должен был. Я помешал вам играть, простите, и думаю больше не стоит. Вы были правы, нам следовало пойти на обед. — Слава смотрел в сторону, перебирая лежавшие на коленях пальцы.
Опустив голову, он посмотрел на Лизавету и, вскочив, оттащил стул на место, и вернулся к пианино, но остановился в метрах трёх от него.
— Я думаю, из-за моей оплошности вы не захотите, чтобы я проводил вас в столовую. — высказался он и быстро, не поднимая головы, вышел из кабинета.
Девушка осталась в восхищении.
Из доклада Клавдия, что Слава также слышал от соседей, они несколько дней видели следователя, ни раз он попадался и физику, но мелькал в конце коридора. Мнения как среди госпитализированных, так и в коллективе сотрудников разнились, но все не имели общего представления о произошедших смертях, а к «небуйным» начали относиться подозрительно: если сидели с ними рядом, то старались сохранить как можно большее расстояние, ни разу Слава не встретил человека, бродившего в коридорах в одиночестве, когда раньше группами госпитализированные чаще всего только выходили с занятий. Борис же всю неделю пролежал в постели, запрещал заправлять кровать Глеба и тем более снимать с неё бельё, и выходил из комнаты только в столовую или в туалет, а занятия так и продолжал пропускать.
Неделя закончилась в воскресенье.
— Какой раз ты уже чихаешь? — спросил Интерн, лёжа рядом со Славой во время «тихого часа».
— Если за сегодня, то вроде бы пятый.
— А за неделю.
— Сотый… Я-то откуда знаю. — нервно выхлестнул Слава, так как сам же устал от нового недуга.
— Кого-то ты очень сильно интересуешь. — заметил Интерн, посмотрев на Славу, безмолвно спрашивая, имеются ли у мужчины на этот счёт догадки.
— Я бы на одного… на одну надеялся, но на вид она не такая пошлая, чтобы я снился ей. — усмехнулся Слава, повернув голову в сторону спящей Лизаветы.
— А если аллергия?
— Тоже, быть её у меня не может.
— Тогда можешь перестать вызывать этот чих.
— Знаешь, если бы я мог управлять своим организмом, то никогда бы сюда не попал. — острил Слава, с улыбкой, от выражения ненависти которую отделяла доля движения мышц.
— Тогда чихай тише. — настаивал Интерн.
— Как получится. Кстати, сегодня воскресенье. — отворачиваясь от Лизы к Интерну, с блеском в глазах трепетно проговорил Слава.
— А завтра понедельник.
— Тьфу на тебя! Неделя прошла, следователь больше не появлялся, пора возвращаться.
— Кто следующий? — поднявшись на одном локте, спросил Интерн.
— Нет, сначала Пётр Семёнович.
— Кто следующий?
— Сначала…
— Следующий!
— Не кричи на меня! — остервенел Слава, хотя Интерн голоса не повышал, и, посмотрев в спокойные, настойчивые глаза друга, ответил. — Борис.
— Предлог придумал?
— Повесится.
— Где?
— Символично, чтобы на перилах балкона, но думаю лучше в здании.
— В здании…— Интерн осмотрел комнату, и, хотя знал её детально, сейчас же намеренно искал подходящее место. — В этой комнате ничего нет. А в коридоре или где-нибудь ещё подозрительно непонятно. Он бы так не сделал.
— Ладно, подумаю ещё.
— А с Петром Семёновичем когда?
— Сегодня.
— Тоже план есть?
— Я хочу, чтобы мы втроём были.
Мужчины с минуту подумали.
— Если его выводить из комнаты, то только по обычному делу. Ты с ним куда ходишь и лучше, чтобы не один раз?
— Зубы чистить в туалете. Тогда там и… об раковину!
— Он может расколоть себе череп. — осадил порыв Славы неспешный голос Интерна.
— Там вроде были освежители воздуха.
— Хорошо. Ты взял баллончик, ударил старика по голове, он взбесился, а дальше? Ты его таким сюда отпустишь?
— Может как выключатель, один раз ударил — включить, второй — выключить? — с детской наивностью в голосе, но со сдержанно непреклонным лицом заявил Слава.
— Попробуй. А если более сложная система?
— Тогда отпущу, а если спросят: «Почему ты не проследил?» — отвечу, что в кабинку заходил, а когда вышел, его уже не было.
— А теперь думаем о Борисе. — закончил Интерн, и они замолчали до конца «тихого часа».
Имея несколько идей, но пока в черновиках, Слава остаток дня проходил с Петром Семёновичем, пытаясь ему уступать и подбирать жизнерадостные темы
