Родственные души

Подозреваю, что из-за меня...
  Пьеро расхохотался.
  — Бедный старикашка! По нему уже давно плакала могила!
  — Какой ты злой и мерзкий, — ответил Эдвард.
  — Да, я такой, — ответил Пьеро. Они присели на лавочку.
  Видимо, эмоциональный всплеск во время концерта пошел Пьеро на пользу. Он смог встать на ноги! Эдвард глаз не мог отвести от брата, настолько тот был красив. Опередив его, Пьеро ответил:
  — Я знаю, что ты сейчас спросишь... Только не нужно выбивать из меня нелепые признания. Я с тобой в это мгновение. Будь рад этому.
  — Ты — злой. Но я рад. Рад, что скоро ты сможешь встать на ноги и больше не будешь чувствовать себя неполноценным. Но я готов ухаживать за тобой хоть целую вечность...
  — Вечность скучна, — ответил Пьеро, освобождаясь от объятий Эдварда. Он был красив и неприступен. Пьеро украдкой наблюдал за молодым человеком и улыбался. Ему нравилось мучить влюбленного в него брата.
  — Идем в спальню, — сказал наконец Пьеро. Эдвард с готовностью подал ему руку.
  Пьеро нравилось, что Эдвард ждал его призыва, как манны небесной. Эдвард попался на его удочку и пока что Пьеро мог манипулировать им.
  Тело Эдварда было покрыто укусами и царапинами. Таким — диким, варварским, Пьеро еще больше возбуждал его. Он обладал всей этой красотой и готов был на все, что угодно, лишь бы Пьеро однажды признался ему в чувствах.


  Прошло каких-то несколько месяцев прежде чем Пьеро стал самостоятельно передвигаться. Восторг публики, любовь зрителей к высокому искусству смогли сотворить чудо.
  Пьеро сказал, что едет домой, что у него накопилось много неразрешенных дел. Он сказал Эдварду, чтобы тот не искал его, что он объявится, когда сам сочтет нужным.
  Так, Эдвард снова остался один. Он думал о том, что должно быть не нужен здоровому, самостоятельно передвигающемуся брату. Эта мысль угнетала его. Он оттолкнул от себя всех, кому был нужен, а Ларенцо убил собственной рукой. Наградой за это ему стали пустота и одиночество.
  Эдвард смотрел на стекающие по стеклам капли. Слушал печальную мелодию дождя. По ту сторону окна показалась фигура Карла. Исчезла. Полный бред. Он просто сходит с ума от своего одиночества и разочарованности. За его спиной действительно кто-то стоял, смутно отражаясь в стекле, словно призрак.
  — Ты снова остался один, сынок... — проговорил Карл.
  — Ты следишь за мной? — не поворачивая головы, спросил Эдвард.
  — Я же твой отец. Я должен быть рядом, когда моему мальчику нужна поддержка. В чем бы ты ни упрекал меня, ты такой же, как и я. Я наградил тебя страстью к инцесту. И у тебя никогда не будет своих детей, потому что ты боишься увидеть в себе меня...
  Эдвард повернулся к Карлу. Посмотрел в его горящие глаза. Глаза, в которых отражалась демоническая страсть. Он не мог сдерживать себя. Пьеро был далеко, он даже не вспомнил о нем. А его отец стоял в нескольких дюймах. Былая страсть вспыхнула с новой силой. Эдвард обхватил отца за шею, прежде, чем их уста слились в греховном поцелуе.
  — Я люблю брата, — сказал он, будто оправдываясь перед самим собой.
  — Нет, в эту минуту ты любишь, ты хочешь меня. И я готов жить этой минутой, ведь жизнь всего лишь мгновение...
  — Что правда, то правда, — проговорил Эдвард, представляя Карла в своей постели. От ощущения того, что это его отец, мурашки пробегали по телу, так захватывало это ощущение.
  Он посмотрел в глаза отца таким взглядом, чтобы тот не смог отказать и остался. Карл обнял его сзади. Эдвард смотрел в окно, по которому слезами стекала вода, чувствовал тепло его рук. Они стояли в полумраке комнаты, слушая дождь. Карл наклонился и поцеловал его в шею. От этого прикосновения кровь забурлила в жилах. Молодой человек схватил Карла за руку и увлек наверх. Почему-то, когда Эдвард спал с собственным отцом, глаза его всегда смотрели на распятие.
  Это было что-то вроде вызова Господу Богу, брошенного грешником, преступившим черту вседозволенности, погрязшем в разврате и инцесте. На самом деле Эдварду просто хотелось взаимных чувств. Пьеро же всегда был двусмысленным. Теперь Эдвард снова отдался отцу, этому дождю, грозе, нахлынувшим на него странным чувствам и воспоминаниям.
  Эдвард прижался к щеке Карла. Она была небритой, щетина больно кололась. Эдвард провел по ней рукой. Интересно, как они смотрятся в постели с отцом? Вот бы нарисовать портрет!
  — Я хочу нарисовать наш портрет! — сказал Эдвард. — Ты будешь обнимать меня, а я глядеть на наше отражение в зеркале и рисовать.
  Эдвард взял со стола нож и провел лезвием по руке, подставляя пустую  чернильницу, которая вскоре наполнилась кровью.
  Карл промолчал, удивленно уставившись на него. Эдвард принялся рисовать, макая кисть в чернильницу с кровью. На белой бумаге показались алые штрихи.
  У Эдварда был талант к рисованию. В одной из его комнат до сих пор висел портрет Эльзы, написанный им самим.
  Через какой-то час, на бумаге вырисовалась кровавая картина его греховной страсти.
  — Почему кровью? — спросил Карл, поразившись его внезапному порыву.
  — Не знаю, — ответил Эдвард. — Мне так захотелось.
  — Я люблю тебя, — сказал Карл, смотря на алые штрихи собственного изображения. Просто дождь. Просто тишина. Просто картина, намалеванная кровью.







                             
                                    10

  Был рассвет нового дня. Туманный. Комнату охватывал полумрак. Эдвард смотрел на фигуру Карла в сумеречном свете. На его не по возрасту подтянутую фигуру. Эдвард почувствовал легкий запах дыма.
  — Уходи, — сказал он Карлу. — Я всего лишь хотел скрасить свое одиночество. Я ненавижу тебя, я тебя проклинаю.
  — Потому, что видишь во мне себя? — спросила фигура, на которую упал мягкий рассеивающийся свет, льющийся из окна.
  — Забудь меня. Ты не хотел знать меня столько лет, тебе не составит это особого труда. Я живу своим братом.
  Карл улыбнулся.
  — Еще недавно ты жил мной, как же переменчива человеческая натура! Я огорчу тебя, мой мальчик, Исидор — не твой брат. В нем нет моей крови. Когда я женился на Анне, она была беременна, но не от меня. Я воспитывал Исидора, как собственного сына и он сам не знает, что я не отец ему. Вот так я разрушаю твои мечты об инцесте и об отношениях с молодым и красивым братом. Я — твоя единственная родственная душа, живущая на земле. И ты вернешься ко мне, захотев инцеста и грешной страсти...
  — Ты блефуешь! — закричал Эдвард. — Убирайся прочь!
  Он схватил вазу, швырнул ее, и попал прямо в зеркало, которое разлетелось на тысячи осколков.
  Эдвард подумал о том, что, должно быть, так разбиваются наши сердца, когда кто-то причиняет им боль.
  Карла не было. Он исчез. Лишь запах парфюмов остался на подушке.
  — Не хочу тебя больше видеть, — сказал Эдвард. Он обнял колени и задумался. Деревья за окном по-прежнему окутывал туман. Эдвард остался один в этом безжалостном полумраке. Быть может, Карл сказал правду и Пьеро вовсе ему не брат... Но даже из-за этого Эдвард не смог бы отказаться от любви к нему. Он потрогал место рядом с собой. На подушке лежал рыжеватый волос, принадлежавший шикарной шевелюре Пьеро. Сердце защемило. Эдварда охватила тоска. Захотелось сию минуту увидеть брата... Или не брата... Или что-нибудь сделать с собой.
  Эдвард сжал в руках осколок зеркала, пока не потекла кровь. Ветер распахнул окно. Повеяло прохладой. Каркало воронье. Он смотрелся в наполовину разбитое зеркало, безвольно опустив окровавленную руку. Не хватало второй половины зеркала. Не хватало Пьеро...


  Эдвард наблюдал за воздушным танцем Авроры, которая порхала, как бабочка. Эта девочка за короткое время стала настоящей примой. Она собирала целые залы.
  Эдвард наслаждался ее ненавязчивой красотой. Аврора заметила его. Ее взгляд оживился. Глаза заблестели. Теперь она танцевала для него. Ее тонкие руки змеями извивались в танце. Язык танца говорил красноречивее любых слов.
  Какая славная девочка! Как она до сих пор любит его, своего первого мужчину... Одно его слово... Нет, это не то... Она хороша, но не для него. Он не сможет подарить ей счастье. Он другой...
  Эдвард снова вспомнил о Пьеро, он искал его глазами, а в сердце теплился слабый лучик надежды. Нет, он не увидит здесь Пьеро. Как долго не подает брат известий о себе! Вся жизнь  Эдварда казалась нелепым фарсом. Теперь Эдвард не нужен ему, Пьеро здоров! Мысль о том, что Пьеро им лишь пользовался и лгал, окончательно привела молодого человека в уныние.
  Он увидел рядом с собой маленькое беловолосое чудо — Аврору. Она ждала его.
  — Очень красивый танец, — улыбнулся Эдвард, но мысли его были заняты совсем другим... Он знал, что сегодняшнюю ночь проведет с ней, хотя думать будет о Пьеро.
  Какая красота! Какая преданная любовь! Ее танец мог очаровать и свести с ума кого угодно.
  Эдвард улыбался ей в ответ.
  Авроре больше не нужно было прятаться от мерзкого похотливого старикашки. Она была свободна и сама могла выбирать себе любовников. Сегодня она выбрала его. Впрочем, она предпочла бы его завтра, послезавтра и все последующие дни, если бы он только этого захотел.
  Эдвард снова чувствовал душевную пустоту, неопределенность и в некотором роде апатию. Он видел, как Аврора ловила каждый его взгляд, каждый жест, каждую улыбку, каждое слово.
  Эдвард поцеловал руку танцовщицы. Быть может, она одна любит его на этом свете, искренне и без всякой корысти, в отличии от Пьеро, который, быть может, и вправду совсем ему не брат, а уникальность их голосов всего лишь совпадение, каких в жизни полно.
  Мерзкий характер Пьеро притягивал Эдварда. Его колкости, ирония, злые шутки не отталкивали, а производили обратный эффект. Пьеро морочил ему голову, а теперь пропал, ведь больше не нуждается в Эдварде.
  Эдвард заметил, что Аврора уже долгое время ему что-то рассказывает и рассеянно улыбнулся.
  — Ты по-прежнему лучший мужчина из всех, которые у меня были, — говорила танцовщица, звеня браслетами. — Ты непревзойденный любовник, ты замечательный человек...
  Эдвард бегло посмотрел на нее:
  — Ты так повзрослела...
  — В некоторой степени благодаря тебе...
  — Аврора, я никогда ничего не обещал тебе, я не создан для семьи, мне не нужны дети...
  — А я ни на что и не претендую, — грустно улыбнулась она. — Мне нравится быть с тобой, я ценю каждое мгновение...
  Эдвард увлек ее в глубь сада.
  — Поедем ко мне немедленно!
  — Предаться плотским утехам? — на лице Авроры появилась скромная улыбка с легким оттенком похоти.
  — Да! — вскричал Эдвард.
  — Тебе нравится спать со мной?
  — У меня не было ни одной любовницы, с которой бы мне настолько нравилось проводить время...
  Тут он вспомнил о Марии и Кончите, о дешевых портовых шлюхах, о барделях и прикусил язык. Все это казалось сейчас сном из другой жизни. Издалека они с Авророй могли сойти за молодую и очень красивую пару.
  Они приехали домой и открыли бутылку вина. Эдвард начал петь. Появилось веселое настроение и они веселились, будто дети: шутили, рассказывали смешные и нелепые случаи.
  Бутылка вина опустела и в Эдварде закипела страсть. Он накинулся на Аврору с поцелуями.
  — Какой ты красивый! — проговорила девушка. Они замерли.
  — Пьеро красивее... — заметил Эдвард.
  — Мне не нравится Пьеро, я люблю тебя...
  Аврора