Родственные души

Карл.



6

  Эдвард наблюдал за Пьеро, будто ожидал, что брат сделает неверный шаг, чтобы разоблачить его игру. Если это игра, то пусть она продлится как можно дольше. Пусть он лжет, притворяется, только бы был рядом. Пусть это только самообман!
  — Я хочу, чтобы ты ходил, — ответил Эдвард. — Ты будешь ходить, не сдавайся.
  — Эдвард, я никогда не буду ходить, смирись с этим, — он в первый раз назвал его по имени.
  — Из-за чего ты ко мне переменился? — спросил Эдвард. — Играешь? Боишься, что я разлюблю, брошу тебя? Ты переступаешь через себя, чтобы спать со мной?
  — Если я тебе скажу, то ты все равно не поверишь, а значит и нет смысла говорить.
  Глаза Пьеро светились грустью.  Эдвард готов был все отдать, чтобы сделать его счастливым, научить ходить заново, как маленького ребенка!
  — Я не стану показывать тебе свои чувства, ты в них все равно не поверишь! — сказал Пьеро.
  — Чувства?! — сердце Эдварда бешено заколотилось, глаза широко раскрылись. — А они есть?!
  "Соври, пожалуйста, соври", — молил Эдвард.
  — А ты не видишь? — спросил Пьеро. Он дотянулся до его губ, лежа у него на руках.
  — Теперь я тебя еще сильнее люблю! В тысячу, нет, в миллион раз! — вскричал Эдвард.
  — Я уверен, что многим ты говорил то же самое, — сказал Пьеро. — А я не говорил такого никому. И тебе не скажу. Я не говорил, что люблю тебя!
  — Не любишь?
  — Я не говорил и то, что тебя не люблю, — отвечал Пьеро.
  Похоже, он попросту морочил ему голову. Эдвард вспомнил, что действительно признавался в любви нескольким людям. И Карлу делал самые пылкие признания. Неужели его страсть к Пьеро также остынет когда-нибудь?! А вдруг в душе Пьеро тоже зародились чувства, но он боится их, боится доверять людям, тем более, когда теперь он особенно уязвим?
  — Мне нужна твоя любовь, — проговорил Эдвард.
  — Зачем? Я надоем тебе, как Карл, с которым ты спал и которого я ненавижу..
  — Я порвал с ним связь, когда узнал, что он вытворял с тобой! — возразил Эдвард
  — Вот как... Твоя постыдная страсть к своему отцу, насилующему собственных детей, иссякла?


    Полюби меня, папа, немножко,
    Грустно месяц мне светит в окошко,
    Одинок он, как я, без тебя,
    Половинка пропала моя...
    (стихи Татьяны Беловой)

 
  — Прекрати! — закричал Эдвард. — Ты, только ты тот человек, с которым я желаю всей душой остаться! А если он приблизится к тебе, я убью его! Мы можем петь дуэтом, зачем нам делить сцену? Наши голоса будут дополнять друг друга.
  Пьеро грустно усмехнулся:
  — Как я смогу петь, калека?! Разве что в своих безумных мечтах...
  — Ты поправишься...
  — Я никогда не поправлюсь. Участь Исидора предрешена. Останься сегодня. Хочу быть с тем, кто меня любит... и кого я...
  — Кого что?!
  — Ничего, забудь...
  Либо Пьеро хотел сделать ему признание, либо дразнил.


  Эдвард отсылал назад своих любовников, заставляя слуг говорить им, что его нет дома. Он отправил Лоренцо и Аврору, весь занятый чувствами к Пьеро, которые нагромождались в душе и заполняли его всего. Эдвард замечал его слезы. Пьеро оплакивал свою несчастную участь калеки. Все меньше агрессии, сарказма было в его голосе. Он смирялся со своей участью.
  — Я — кукла, — говорил Пьеро, — говорящая кукла, — которая не может самостоятельно ходить и сидит там, где ее усадят.
  Дверь была распахнута настежь. В другой комнате Эдвард играл на фортепиано.
  — Вы — мои дети, я вас породил! — услышал Эдвард такой знакомый до боли голос.
  Как призрак, сзади стоял Карл.
  — Не приближайся! — сказал Эдвард.
  — C каких это пор ты боишься меня? Думаешь, я смогу причинить вред вашей маленькой идиллии? Ты сам стрелял в собственного брата, а думаешь, что это я способен нанести ему вред!
  — Ты насильник, ты сумасшедший, ты опасен! — сказал Эдвард.
  — Сказки! — небрежно ответил Карл. — Эдвард, я люблю тебя. Иди ко мне, мое любимое дитя...
  — Папа... — проговорил Эдвард. Ему по-прежнему не хватало отца.
  — Если он приблизится к тебе, больше не смей ко мне подходить! — сказал Пьеро.
  Эдвард очнулся.
  — Ты насилуешь десятилетних детей, ты мне отвратителен! — сказал, наконец, Эдвард. — Я больше не люблю тебя и вычеркнул тебя из своей жизни. Убирайся!
  — Не верь...
  — Убирайся! — громче повторил Эдвард. — Иначе я буду судить тебя, как вора, забравшегося в дом!
  Карл еще около минуты смотрел на него: не передумает ли?
  — Я люблю тебя, — сказал он.
  — Люби, — ответил Эдвард. — Только поскорее убирайся из моего дома!
  Карл вышел.
  — Этот человек так просто нас в покое не оставит, — прошептал Пьеро, — он способен на все. Он думает, что мы — его собственность. Он может сделать что-нибудь нехорошее, даже убить...
  — Жизнь моя, не бойся, — сказал Эдвард как можно ласковее. — Скажи только, что я нужен тебе и я отдам тебе свою душу...
  — Пусть наши поступки звучат красноречивее наших слов, — ответил Пьеро. — Скольким людям ты объяснялся в любви? Что в том проку?
  — Я не лгал им, — ответил Эдвард. — На тот момент я действительно думал, что любил их.
  Пьеро был циником, он любил поднимать на смех эту жизнь: людей, с их пороками и непостоянством. Вот, снова, усмешка презрения исказила его лицо.
  — Конечно же, на сей момент ты думаешь, что до безумия любишь меня, ибо питаешь страсть к инцесту, — сказал Пьеро. — Потом ты с таким же рвением признаешься в любви кому-то другому, а когда тебя спросят обо мне, ты с искренностью скажешь: "на тот момент я действительно думал, что любил его".
  — Исидор, не надо... — умоляюще проговорил Эдвард.
  — Эдвард, это правда. Не пытайся закрыться от нее! До меня ты жил с Карлом, которого я и "отцом" не смогу назвать... Если бы ты узнал, что у тебя есть еще какой-нибудь брат, дядя, или племянник — ты стал бы жить ими, любить их. Страсть к инцесту у тебя в крови?
  — Как легко тебе судить! Я был бы с Карлом до сих пор, но я узнал, что он способен насиловать десятилетних детей... Мою душу заполнило отвращение... детские обиды... воспоминания... презрение...
  Пьеро усмехнулся. Как же он был красив!
  — Как мне легко судить! Мне, неполноценному калеке, не нужному никому и поставившему крест на сцене концертных залов... Я жил музыкой, Эдвард! Теперь я жалкий, никчемный калека, который со временем надоест и тебе, когда перегорят твои чувства, догорят, как чадящее пламя свечи...
  Эдвард кинулся к его постели, уткнув лицо в кружевную простынь. Он залился слезами, как мальчишка, разбивший коленку. Он стал целовать белую, мраморную руку брата:
  — Скажи, что я тебе нужен... Ты хоть немного любишь меня??
  — Этого ты никогда не узнаешь, — холодно сказал Пьеро. — Быть может, я сплю с тобой, потому что у меня нет другого выбора... Будучи калекой, я никому не нужен... Но мне нужен человек, который бы меня любил и заботился обо мне, потому что я инвалид...
  — Это правда?? — в глазах Эдварда стояла обида, начавшая кровоточить душевная рана. — Да ты жесток! При чем не только ко мне, но и к себе самому!
  Эдвард выбежал, хлопнув дверью. Пьеро обнял подушку. Его красивые печальные глаза смотрели в окно, за которым свою грустную картину рисовал на стеклах дождь. Злой художник рисовал в душе острым лезвием свой рисунок. Из мыслей о загубленной жизни прекрасного, талантливого певца, о циничном мире, о непостоянстве человеческой натуры.







                                    7

  Эдвард больше не заходил комнату Пьеро после их последнего разговора. Пьеро больно ранил его. Эдвард поверил, что брат спит с ним только из-за того, что считает себя неполноценным калекой, не нужным больше никому. Меньше всего Эдварду хотелось, чтобы это было правдой. Острая стрела, смоченная ядом беспощадных слов, глубоко пронзила душу. Рассчитывая хотя бы на малую толику искренней симпатии брата, Эдвард жестоко разочаровался, предполагая, что Пьеро просто пользуется им.
  Пьеро еще больше начал чахнуть, как болезненный цветок, без любви и внимания брата. Мир ему окончательно опостылел. Он чувствовал себя никому не нужным овощем, который был не в состоянии без посторонней помощи сходить в туалет и все больше задумывался о смерти.
  Слуга выводил его подышать свежим воздухом в сад. Пьеро ощущал себя домашним животным. Сидя в тенистой беседке, увитой плющом и мелкими розами, он думал. Любовь брата воскрешала в нем жизнь, заставляла чувствовать себя кому-то нужным. Пьеро понял, что потерял его, что он не нужен больше никому, а зрители скоро забудут о нем. Осознание собственной никчемности до сих пор повергало его в шок. Жизнь становилась все более невыносимой, все более тяготила его.
  Сидя в беседке, он увидел красивую молодую белокурую даму, посещавшую Эдварда. Видел и солидного пожилого мужчину, часто приезжавшего в этот дом. Еще нескольких людей. Пьеро не сомневался, что все они любовники Эдварда. Из-за этого его невидимая клетка становилась все уже. Скоро она станет тесной настолько, что будет невозможно дышать. Не легче ли покончить разом со всем, чем влачить такое никчемное существование?
  Солнечный луч, падавший на волосы Пьеро, делал их огненными. Он даже не осознавал сейчас, насколько красив!
  Один раз Пьеро интуитивно почувствовал, что сзади кто-то стоит. Но это был не слуга. Элеонора... Она стояла сзади. На ее рубиновых губах играли злобные оттенки загадочной ухмылки.
  — Я думаю о том, что ты, должно быть, считаешь себя никчемным инвалидом, — сказала она.
  — Приветствую, — со злобной иронией уже наверное над самим собой, сказал Пьеро.
  — Я пришла обрадовать тебя, — сказала Элеонора, — в свете про тебя уже слагают легенды, ты стал еще более популярен. Прекрасный принц, в расцвете лет ставший инвалидом, у которого связь с собственным братом, трахавшимся до этого с родным отцом! Идеальные персонажи для сплетен светской толпы! Они осуждают таких, как вы, просто потому, что сами в душе любят тех, кто нарушает правила...
  — Уже известно даже об этом? — усмехнулся Пьеро. — Так расскажи еще историю о том, что я в десять лет тоже трахался с родным отцом. Этого не знает никто и тебя вознаградят, как первооткрывательницу этой сплетни. Кстати, я заметил, что ты изменила позицию: ты уже не влюбленная, волочащаяся за мной, женщина, пытающаяся сделать назло моему брату.
  Элеонора едко улыбнулась.
  — Отчего не поехал на концерт брата? Сегодня он покорит своим голосом весь зал, празднуя собственный триумф, свою незримую коронацию!
  Удар был убийственным. Элеонора ехидно улыбнулась, помахав на прощание.
  Конец света начался в душе Пьеро. Эдвард теперь имеет все, а он всего лишь живой мусор, отживший свой недолгий век.
  Пьеро окликнул слугу, сказав о том, что желает немедленно отправиться в постель. На самом деле он решил поквитаться со своей жизнью, которая стала ему невыносима.
  Пьеро дополз до окна. Не слишком высоко, но, если он ударится об камни головой, для него все будет кончено. Юноша презрительно усмехнулся самому себе. Ты проиграл, дружок! Проиграл свою жизнь. Самое правильное, что ты можешь сделать — это без сожаления распроститься с ней. Твоя игра проиграна.
  Пьеро стал карабкаться на подоконник, как беспомощный, не умеющий ходить, а только лишь ползающий младенец. Раздражение и боль от собственного бессилия, вызвали на глазах слезы.
  Он стер ногти на пальцах в