Анамнезис1

туалет и ванну.
    Как люблю я тайком следить за ним,– его профиль совершенен: голова гордо посажена, а губы высокомерно сжаты. Для меня он – лучший из людей. Мне хочется сделать невозможное, я готов вывернуть наизнанку душу. Мои порывы останавливает лишь его ироничная усмешка.
    Когда он оставил меня на задворках своей бурной жизни, одиночество пропитывало мое существование даже рядом с мамой. Она с грустью говорила, что меня ждут трудности, ибо понимала, почему я не делаю шагов ни к кому; Лиза не в счет,– наше духовное с ней родство давало ей знание обо мне более полное, чем маме.
    Женщины и девушки парализовали мои робкие попытки идти им навстречу и временами казались мне красивыми монстрами, скрывающими под масками ужасающие гримасы и способными поглотить в своем жутковатом карнавале. Их запахи на фоне парфюмерных ароматов пугали животными оттенками и порой вынуждали меня избегать даже невольных соприкосновений с этими созданиями. Маме я ничего не говорил, впрочем, ей были известны мои тайные страхи, и она пыталась мне внушать:
-Не будь требовательным в мелочах, примирись с неприятными, но несущественными деталями. Не отрицай естественных физиологических проявлений, научись наслаждаться красотой женщин. К сожалению, практицизм – неотъемлемая часть каждой из них, данная для продления рода, а ты как мужчина лишь инструмент природы в этом процессе.
    И мама, и Лиза, каждая по-своему, пахли восхитительно. Рядом с ними я не тяготился никакими "физиологическими проявлениями", даже не замечал их. Мама помнилась мне в изысканно тонкой шифоновой блузке цвета и аромата песочного торта, а Лизу я всегда ощущал свежеумытой. Так почему другие женщины столь неприятны мне?
    Сергей согласился провести осень и зиму вместе со мной на даче, поскольку стремился спрятаться от людей с их жалостью. Он не собирался привыкать к своему положению и осваивать правила инвалидной жизни, напротив, твердо вознамерился встать и пойти. Питал эту уверенность прогноз одного из врачей и то, что ноги Сергея не потеряли чувствительности. Да и другие показатели говорили о возможности восстановления здоровья. Кроме того, существовал бизнес,– им он продолжал заниматься на расстоянии, сделав меня своим доверенным лицом. Мы пытались скопить немалую сумму для операции за границей, куда он собирался весной. Однако это оказалось нелегкой задачей с его фирмой, приносящей теперь уже не слишком большой доход, поскольку основные креативные проекты в отсутствии ее владельца были заморожены. Даже сотрудников из-за нехватки средств на зарплату пришлось сократить,– осталось всего шесть человек.
    Наша дачная жизнь быстро устроилась. Отец Сережи максимально приспособил садовый домик для проживания: нанял мастеров, починил проводку, проложил телевизионный кабель и подключил воду. Он сам привозил одежду и почту, продукты и все необходимое, и только изредка – супругу, которая, видя беспомощность сына, безмерно страдала, чем крайне мешала мужчинам, а более всего – себе самой.
    Между тем уединение и покой влияли на Сергея благотворно – он подолгу работал за компьютером, тренировался в саду, много читал и даже приноровился поливать газон с веранды, соорудив конструкцию из шланга и удилища. К тому же, именно он контролировал работу двух молдаван, утеплявших стены нашего жилища к зиме. Энергии его хватило бы на троих, он заряжал меня своим оптимизмом, и как ни вглядывался я в его глаза, не находил в них и тени уныния. Вот только заметки, что вел теперь мой друг, содержали какую-то горькую иронию над самим собой. Сила этих страстных отрывочных текстов заставляла меня трепетать: я представлял себя мужественным, умным, неотразимым, но стреноженным – подобным Сереже. Правда, он вовсе не создавал впечатление беспомощного человека и, провожая меня на крыльце, обычно шутил:
-Надеюсь, Ромул, сегодня ты познакомишься с роковой блондинкой. Тебе не хватает характера, и начинать следует с физической подготовки. Скоро увидишь результаты по качалке мышц. Мы еще возьмем высоты, я сделаю из тебя сильного мужчину!
    Под его руководством мне приходилось каждый день выполнять серию упражнений, впрочем, успехи мои на этом поприще оставались крайне скромными, если не сказать смехотворными – отжаться от пола я мог раз пять, не больше, а подтянуться на перекладине – и того меньше. Друг мой крайне этому удивлялся, ибо находил хорошим мое сложение. Он считал причиной моих неудач неуверенность в собственных силах, именно поэтому решил найти мне девушку. Его-то они любили – аристократа с острым взглядом,– подобного встретишь нечасто, женщины такого чуют за версту. И, действительно, сам я был абсолютно не способен привлечь внимание хоть какой-нибудь из них.
    С детства он защищал меня от нападок мальчишек, желавших отмутузить жалкого рыжего очкарика с виолончелью, слишком похожего на девчонку. И я, естественно, гордился опекой искренне любившего меня друга, а когда не стало папы, во многом нам с Лизой заменившего его. Но помимо заботы обо мне и моей сестре Сергей вел весьма насыщенную жизнь, тогда как я напоминал оторванный наполовину хлястик, мотающийся на рукаве хозяина: тщедушный, рыжеволосый, веснушчатый, к тому же очкарик,– мог ли я рядом с ним не потеряться. Лишь с возрастом яркая моя рыжеватость уступила место поблекшей, благородно выгоревшей масти, а веснушки посветлели, что сделало меня несколько привлекательней.
    Сергей отличался критичностью и взыскательностью, но именно он, читая мои стихи, улавливал в них тончайшие, казалось бы, только мне ведомые, нюансы и подталкивал писать больше. Не щадя слабостей моей натуры, он никогда не иронизировал и не унижал меня, не позволяя этого ни в коей мере и другим, что, впрочем, не представляло трудности с его умом и физической силой, внушавшими моим неприятелям благоговейное уважение. Сейчас он решил заняться устройством моей личной жизни, упорно помалкивая о своей собственной. А ведь я знал о его любви, вспыхнувшей пожаром. Тогда он даже намекнул, что скоро женится, почти лишив меня надежды не разлучаться с ним.
    Его избранница, тонкое подвижное существо, напоминала непропорционально подрастающего длинноногого щенка, несколько задиристого, но с искренним и ясным взглядом, однако как Сережа мог выбрать ее, оставалось загадкой. Своей комплекцией нескладного подростка она не походила ни на одну из великолепных красавиц, что по очереди я всякий раз с ужасом обнаруживал рядом с ним,– каждая из них уничтожала меня своим присутствием, правда, все они быстро исчезали. Лена была другой не только внешне, и я сразу понял: для Сережи это серьезно. Да и она попала под наркоз его обаяния подобно мотыльку, летящему на огонь: ее глаза не видели ничего вокруг, их заволакивала любовь-ослепление – такая знакомая мне! Но он запретил разговоры о недавнем прошлом, мало того, спешно обменял квартиру на более скромную, а новых хозяев своих роскошных апартаментов убедительно попросил говорить всем, что они с ним не знакомы и никогда не встречались, поскольку покупку совершили через агентство. Лена наверняка его искала, однако он оставался непреклонным и не показывался ей.
-Если близкий человек сделал что-то против твоих желаний, ищи причину в себе,- говорил он о своих отношениях, да и про мою любовь к сестре высказывался довольно-таки категорично:
-Лиза правильно сделала, что уехала. Постарайся не возвращаться в детство. Это опасно, поверь.
    Лиза в свое время Сергею чрезвычайно нравилась, но его настойчивый интерес пугал ее. Я знал об увлечении друга и все же не ревновал,– он был моим идеалом, ему прощалось и не такое. Ответь ему Лиза взаимностью, это принесло бы мне удовлетворение, ведь во многом Сергея я любил сильнее – каким-то более мощным порывом в отличие от тихой нежности к Лизе. И все же мое запретное чувство к ней осталось неизменным, хотя Лиза панически открещивалась от меня. Мало того, кружа вокруг невозможного, томясь по несбыточному, выливаясь в стихах, любовь к Лизе взрастала в моей душе и освещала мою нелепую жизнь.

    После переезда на дачу первое время мы кропотливо устраивались,– Сережа основательно подходил к любому делу и не терпел временности "вокзального" существования. Отец его целый месяц почти каждый день что-нибудь привозил, ведь Сереже требовалось множество вещей и книг. Вдобавок, строители переделывали вторую веранду в ванную комнату со специальной сантехникой. Правда, это роскошное помещение лишь подчеркнуло скромность нашего жилища, хотя Сереже оно всегда нравилось. Возможно, его согревали воспоминания о Лизе, которую он поцеловал здесь однажды. Я вернулся тогда с купанья и увидел ее – в слезах, пунцовую от смущения. А друг мой, страшно расстроенный, не дожидаясь отца на машине, дабы успеть на ближайшую электричку, пешком отправился на станцию, что находится почти в километре от нашей дачи.
    Лиза бросилась его догонять. О чем у них состоялся разговор, узнать мне так и не довелось, а сразу после этого она уехала в Питер, к дяде, поступать в консерваторию, где тот преподавал. Сергей же организовал фирму и сделался очень занятым человеком. 
    Кто бы мог подумать, что наш небольшой домик так преобразится. Вот что значит хозяйская рука настоящего мужчины. Однако стоило Сереже мало-мальски наладить наш быт, как он решил заняться наведением порядка в моих личных делах. Для начала он изучил окрестности и пришел к выводу, что нам есть над чем работать. 
-Разглядел я в бинокль: в домике с красноватой кровлей живет одна милашка. Думаю, тебе она подойдет, но ты должен измениться. Этим и займемся.
Я робко поведал ему свою теорию о неотвратности самопроизвольной встречи и взаимного узнавания, на что он сказал:
-Оставь фантазии, будь реалистом.
Мне было даже страшно мечтать о такой замечательно красивой девушке, Сергей же уверял в успехе, а ему я никогда не перечил. Еще мне нравилась Ксения, жившая в двух домах от нас. Я встречал ее, гуляющую с дедом, и по-соседски с ними здоровался. Но Сергей оценил ее как малолетку, не пригодную для наших целей. Кроме них на берегу время от времени появлялся мужчина с собакой. Он вызывал у меня смутные волнения, даже снился мне пару раз. Ксения водила с ним знакомство, называла его Георгием и как-то, между прочим, заметила, что по профессии он врач. Вот уж кого я панически боялся, так это белых халатов. А имя дальней соседки, выбранной для меня другом, сообщили охранники дачного городка, которые с нее глаз не сводили,– ее звали Полина. Мне хотелось уловить хотя бы шлейф запаха своей будущей пассии, только без разрешения Сережи приближаться к ней я не спешил.

    Берег казался пустынным, но каждый из дачников, оставшихся в поселке после сезона, имел любимый уголок здесь, и, приглядевшись, можно было понять, что жизнь не замерла, просто вошла в фазу течения грустных размышлений и уединения странных людей, выбравших данное пристанище. Лишь озеро стало общим для них. Оно синело в ясную погоду и плавилось ртутью в плохую; его поверхность пенилась рваными волнами от ветра, тело вздувалось и кипело, а зеркальный лик нежно таял и