болезненную проточину. И от парней я также ждала чего-то неясного, не сказать любви,– о ней я почти не думала,– всматриваясь вглубь каждого взгляда в поисках страстного порыва.
Любаша завидовала легкости, с которой я перепрыгивала в новые отношения, откинув старые. И действительно, в отличие от нее, меня мои влюбленности ни разу не довели до слез, а тем более – до желания удержать избранника чем угодно. Я прекращала встречи, если не возникало уверенности – это Он, а та пока ни разу мне не явилась. Поэтому мои романы, включая два "серьезных", ограничивались свиданиями в кафешках, на турбазах или в барах и заканчивались очень быстро, после первого соединения, на которое я решалась в надежде найти "нечто". Но ни в ком и ни разу не увидела я истинной страсти, а принять нелепую неестественность сексуального ритуала мне всегда мешал очередной партнер: все они представали почти в жалком виде перед той, кто нещадно отвергал актерство в данных вопросах.
Помнится, впервые я пошла на физическую близость из-за мучившего меня любопытства: что же там, за чертой, каково это – быть женщиной, и действительно ли секс – средоточие физического блаженства, что являлось плодом фантазий, порожденных с одной стороны потоком информации о данном предмете, а с другой – моего неумеренного преклонения перед поэтикой Овидия: "Поверь мне и не торопи последнее наслаждение Венеры. Умей оттянуть его. Сделай так, чтобы оно наступало постепенно, шаг за шагом, с задержками, которые только обостряют его. Если угадаешь наиболее чувствительное место женщины, ласкай его. Ты увидишь в ее блестящих глазах дрожащий огонек, подобный солнечному зайчику на поверхности воды. И тогда зазвучат стоны, и нежный шепот, и тихие всхлипывания, и возбуждающие слова ".
Надежды не оправдались,– никаких особо чувствительных мест на моем теле мой избранник не обнаружил притом, что сам получал острые удовольствия. Мало того, он восторженно твердил мне о любви и проявлял чрезвычайную нежность, совершенно не стыкующуюся с моими ожиданиями. Я желала страсти и напора, но мне казалось циничным выказать свои истинные чувства. С тех пор глубокое разочарование поразило душу как тяжкая болезнь. Увлекаясь очередным умником, я всякий раз с трудом преодолевала отвращение к мужской мягкотелости, неосознанно ожидая от каждого претендента на главную роль такого желания, которое гипнотически порабощало бы некоей fascination, но встречала лишь ужасающую инфантильность под разными масками.
Трудностей с выходом из отношений у меня не возникало и еще по одной причине – я упорно противилась развитию их в дальнейшем. А моя зажатость и скованность убедила поочередно двух моих партнеров в том, что они нарушили мою девственность. Я обнаружила: мужчины в своем большинстве не разбираются в женской анатомии и психологии, да и не хотят разбираться. Мало того, многие из них неосознанно стремятся быть обманутыми, ибо чураются забивать мозги "бабской мутью". И в этом проявляется их особая, неискоренимая трусость – страх не справиться с "мужской" ролью в постели. Некоторые мои подруги подыгрывали своим партнерам, притворно имитируя оргазм, и даже считали это за женскую обязанность. Возможно, в подобных жертвах есть великодушие, но для меня притворство в постели, как и для многих не вполне повзрослевших поборников равноправия полов,– главная из личностных несвобод.
Вдобавок, несмотря на вольности собственного стиля, в мужчине мне нравится стиль строгий, классический, что является определяющим для моего внутреннего контролера. Даже умный парень сильно проигрывает в моих глазах, если одевается небрежно, ибо интеллект ассоциируется у меня со вкусом. Требования мои простираются также на то, как мужчина умеет завязать отношения. Робость в столь тонком вопросе я никогда не приветствовала, и редко кто выдерживал данный экзамен с честью. А сама я больше никогда не шла на первый шаг: период детских предложений дружить "по-настоящему" оставил стойкий след и понимание, что истинного мужчину так не найти. В моем представлении он выглядел самостоятельным и решительным с женщиной, что вполне уживалось во мне с постоянной обороной от маломальского посягательства на мою независимость.
Разумеется, меня тревожила собственная холодность и "невлюбляемость". Перечитав гору литературы, я уверилась в своей фригидности и успокаивалась только надеждой на временность данного явления. Почти отчаявшись, я даже прикидывала, что, пожалуй, стоит притворяться, однако эту крайность оставила для избранника, который покорит мое сердце, но не сможет зажечь в постели. Лишь встреча была важна для меня, и я ждала своего мужчину.
В фирме ко мне "клеились" двое парней, впрочем, оба казались до банальности обыкновенными. Один – очкарик из отдела маркетинга – по недоразумению считал меня влюбленной в себя: он легко краснел, и, испытывая неловкость, я вторила ему, стыдясь чего-то непонятного, точно так же, как если видела плохую игру актеров в театре. Второй выглядел довольно симпатичным, но однажды сморозил пошлейшую глупость и потерял для меня привлекательность навсегда.
Сейчас, сидя в вагоне, я убегала от того, чье имя боялась произносить. Оно превращало меня в тряпичную куклу, не способную владеть собой, и лишало вожделенной свободы. За месяц до этого я по обыкновению пришла в спортзал, где мы любили после работы поиграть в баскетбол. Фирма оплачивала абонементы, чем я старалась пользоваться. Из наших появлялось только трое, зато приходило много других ребят, и набиралось две смешанных команды – из парней и девушек. Рядом со мной уже неделю крутился светленький семнадцатилетний Игорек, который почему-то решил, что нравится мне. Накануне я позволила ему дотащить мою сумку до подъезда, и он хулигански чмокнул меня в щеку, а потом все пытался взять за руку, но я старательно не замечала его маневров. Белый ежик на голове, хорошая спортивная фигура и чистые наивные глаза делали его привлекательным, тем не менее похотливые желания рослого ребенка проступали слишком явно. Он увивался возле меня, что крайне забавляло моего приятеля Димку. Слава богу, этот не проявлял ко мне нездорового интереса: ему нравились девочки покруглей. А Игорек осмелел, и поначалу это рассмешило меня, чтобы потом разозлить.
Пока мы носились за мячом, пытаясь перехватить пас у соперников, кого-то явно выискивая, в зал заглянул незнакомец. Нельзя было не обратить внимания на этого интеллигента с гордой осанкой. Впрочем, присутствовало в нем нечто слишком уж рафинированно аристократичное и высокомерное. Данное ощущение вызвал поворот его великолепно посаженной головы, на миг открывший моему взору римский профиль и надменную линию губ английского лорда. Мы продолжали играть, а необычный гость о чем-то побеседовал с инструктором минут пять и удалился. После игры я второпях приняла душ, чтобы поскорей улизнуть от пронырливого Игорька, и запахивала пальто уже на крыльце, в то время как к самым ступенькам подъехал новенький "сааб" и приоткрыл передо мной свою дверь. Я машинально нагнулась и увидела за рулем того самого пришельца-аристократа с притягивающим взглядом и улыбкой пэра. Его рука указала на сиденье. Жест был почти приказным, однако поражал изысканностью и неуловимым движением пальцев, вызывавшим скользящую по коже мысль-прикосновение. Я опешила, но вдруг обнаглела и села.
Почему? Решение принималось доли секунды: было холодно, а мне, не просохшей после душа, хотелось избавиться от назойливого мальчишки; дом мой находился не слишком далеко, но дул неприятный ветер, так что автомобиль подъехал в самый удобный момент. И все же главную роль сыграла внешность незнакомца, его одежда и манеры. Вдобавок из салона повеяло тонким ароматом дорогого парфюма и уютным теплом.
Сердце мое замирало и вновь принималось колотиться, а странный субъект спокойно завел мотор. Мы поехали. Я лихорадочно думала обо всем сразу и, решившись, повернулась к своему спутнику, который улыбнулся и предварил мой вопрос:
-Меня зовут Сергей.
Это прозвучало спокойно и уверенно, хотя голос как-то слишком правильно и чисто произнес эти слова, заставив меня мысленно перевести для себя фразу, удивительным образом ставшую непонятной. Незнакомец поглядывал на меня внимательно и несколько удивленно. Вперед, на дорогу, он смотрел иначе – равнодушно, будто в пустоту. Я же, пряча глаза, боялась нарушить нечто безмолвно длящееся и трепещущее между нами. Как-то по-другому следовало себя вести, тем более с посторонним, но что-то изменить казалось невозможным: меня заволакивало удивительное пульсирующее томление, затмевающее реальность и искажавшее восприятие. Сознание приобрело невыразимую ясность и вместе с тем отстранилось от окружающего, выделив для себя некую завораживающую актуальность происходящего в этом замкнутом пространстве, где существовали мы двое. Я напряженно всматривалась вглубь себя, в нечто, что пыталось развернуться, подрагивая нераскрывшимся бутоном на хрупком стебле перед зарей в ожидании рассвета.
-Ты сумасшедший?- наконец спросила я, на что услышала в ответ:
-Как и ты.
И впрямь только ненормальная могла сесть в машину к чужаку, чей странный взгляд вполне подходил умалишенному или даже маньяку,– внешне они бывают очень привлекательными.
-Куда мы едем?- решилась я уточнить через целую минуту, в течение которой мне было удивительно хорошо и не хотелось нарушать этого уютного состояния, правда, на фоне все время всплывавшей мысли, что мы с ним оба не в себе.
-Ко мне, выпить кофе,- ответил мой похититель.
Слово породило знакомый вкус, и я мгновенно ощутила чарующий аромат, закручивающийся в воспоминание о чистом, звенящем, летнем утре. "Сергей",- произносили мои губы, пробуя на вкус имя, походившее на ластящуюся волну, которая, уползая, захватывает прибрежные камушки, перекатывая их с чудным рокотом.
Мы мчались по вечерним улицам, мой дом остался позади, я смотрела по сторонам, но соображала слабо,– снова происходящее показалось естественным, ибо рядом сидящий человек не вызывал во мне страха. Я с удивлением разглядывала его руки: вид сильных длинных пальцев, спокойно обхватывающих кожаную оплетку руля, порождал у меня ощущение тепла на коже как от прикосновения.
-Имей в виду, между нами ничего не будет!- предупредила я и осеклась,– фраза выдавала мое ожидание приставаний с его стороны. И почему это я говорю ему "ты"?
Оставалось только поморщиться, а мой спутник улыбнулся и вкрадчиво произнес:
-Как пожелаешь.
-С какой стати ты решил, что я сяду к тебе в машину?
-Просто знал.
Ничего себе! У меня что же, на лице написано, что я могу с первым встречным ехать неведомо куда, взъерошенная и не совсем просохшая после душа? Эти мысли шли вторым параллельным экраном. Мысли же основного фона разливались спокойно, умиротворенно, почти безмятежно, накатывая мягким теплым приливом и касаясь каких-то отвлеченных воспоминаний о водной глади, подернутой отражением нездешней мельницы, черепичной красноватой кровли и ясного неба, просвечивающего со дна.
