ПРОШЛЫМ ВЕКОМ, ОСЕНЬЮ

интуитивно почувствовал между ними связь.
А она и так-то держалась на одной ниточке.
- Лид, что происходит? - остановил он её в одном из закоулков издательства на втором этаже.
- Ничего, Женчик. Ты о чём? - приласкала она ладошкой его щёку, но сиреневый взгляд в него не толкнулся, Лида быстро отвела в сторону серые глаза.
- Когда приедешь на “Сокол”?
- Не знаю, Женчик, на днях...
Через некоторое время о том, что между Каштановым и Лидой установились более чем служебные отношения, знало всё издательство.
3.
- Понимаешь, - говорил Симонов, заявившись вечером к Гилевичу, - Каштанов просто хочет выгодно жениться. Лида носит фамилию матери, но этот прохвост, конечно же, знает, чья она дочь! Представляешь, какие перспективы он себе рисует! А сегодня Каштанов опять меня к себе вызвал, и я обалдел: он, оказывается, ещё и протежирует графоманам! Почему, говорит, вы рассказ Мальцева не стали включать в сборник? - Потому что это абсолютно бездарно. - Не будьте, говорит, ретроградом, это смело и неординарно! Просто вам как редактору нужно поработать с автором. - Но такое редактированию не подлежит! - Стало быть вы отказываетесь? Короче, обещал он мне объявить выговор. Кто этот бездарь Мальцев? Чем он для него так полезен?
- Ну а что в итоге? - внимательно посмотрел на него Гилевич. - Делать-то что?
Пока Симонов изливал ему душу, тот полулежал на диване, блуждая взглядом по потолку, изредка заглядывая в тоненькую брошюру, которую он поднимал с живота. Симонов хорошо знал, что Гилевич может делать несколько дел одновременно, например, размышлять над какой-то проблемой и слушать друга.
- Ума не приложу... - вздохнул Симонов. - Чёрт бы всё побрал!
- Да, брат, не задалась жизнь! - усмехнулся Гилевич.
- А чего ты смеёшься?! - не на шутку обиделся Симонов. - Это ты гений, тебе ничего, кроме твоей науки не надо! А я обычный человек! Мне хочется работать, чтоб никто не мешал, я жену хочу, которая меня бы тоже любила! Несчастливые люди ничего не могут дать для будущего! А мы же светлое будущее строим, так, Гена?!
- Светлое, светлое... - пробормотал он и, встав с дивана, задумчиво прошёлся по комнате.
- Ты про “эффект бабочки” слышал что-нибудь? - остановился он у окна и вгляделся в подсвеченную фонарями темноту.
- Нет.
- Сейчас расскажу. Анри Пуанкаре в своей Теории хаоса утверждал, что небольшие различия в начальных условиях рождают огромные различия в конечном явлении. То есть детерминированно-хаотические системы чувствительны к малым воздействиям. Американский математик Эдвард Лоренц назвал это явление “эффектом бабочки”: бабочка, взмахивающая крыльями в Айове, может вызвать лавину эффектов, которые достигнут высшей точки в дождливый сезон в Индонезии, то есть ураган может быть вызван хлопаньем крыльев далёкой бабочки несколько недель назад. Ты что-нибудь понял?
- А что здесь понимать? Известный факт: в мире всё взаимосвязано.
- Ну да, ну да... Ты обратил внимание на слова “несколько недель назад”? Это значит, что прошлое влияет на настоящее и, если оказаться в прошлом, то можно изменить настоящее! Между прочим, у Рея Бредбери - ты знаешь Рея Бредбери?
- Знаю, американский фантаст.
- Так вот, у него есть рассказ на эту тему - “И грянул гром”.
- Не читал.
- Правильно. Он у нас ещё не издавался. А я его прочитал на английском и был поражён, как одновременно в двух-трёх головах случаются озарения, открывающие новое направление человеческой мысли. Ну, или почти одновременно. Бредбери опубликовал свой рассказ в 1952 году, а я догадался о том же подумать лет пять назад. Что такое для Времени эта разница? Пустяк! Тем более, что рассказ я прочитал недавно.
- Ты к чему клонишь?
Глаз у Гилевича по-бесовски загорелся.
- Хочу предложить тебе поучаствовать в эксперименте!
Симонов рассмеялся:
- Ты в своём уме, Гена?! Изменить настоящее! Это же тебе не отравить округу карбидом! Ты, точно, отмороженный!
У Гилевича теперь ещё и улыбка гуляла по лицу, нездешняя, как бы внутрь обращённая, - она всегда сопутствовала наступлению у него одержимости.
- Пространство-время есть сплошная среда или континуум, - заговорил он с отрешённым видом. - Его можно представить изогнутым листом, в котором проделаны тоннели или норы, соединяющие отдельные его волны. Перемещение по этим норам позволяет попадать из одного времени в другое. В свою очередь, перемещение происходит за счёт мощных управляемых гравитационных полей...
- Гена, вот только не надо теории, я всё равно ничего не пойму!
Гилевич пристально посмотрел на Симонова, возвращаясь из высоких сфер. 
- Короче, мой учитель, профессор Медунов, начал исследования в области создания гравитационных полей ещё в двадцатые годы и незадолго до смерти передал результаты этого уникального труда мне. И представь - я сумел довершить его дело!
Он подошёл к письменному столу, выдвинул один из ящиков и достал коробку размером с толстую книгу.
- Полупроводниковый кольцевой лазер! Вот и вся, Женька, машина времени!
Симонов посмотрел с неуверенной улыбкой.
“Обычно Гена не врёт, но как принять такое?!”
- Шутишь?
- Чудак-человек! Нет, конечно!
Лицо Гилевича сияло.
“Похоже на правду... И всё-таки нет, это невозможно!”
Накал момента веры-неверия обрушила телефонная трель.
Гилевич поднял трубку.
- Добрый вечер, Мария Николаевна. Да, он у меня. Даю.
- Женечка, - услышал Симонов голос матери, - как хорошо, что я нашла тебя! У нас ЧП! Мотька добрался до коробки с ёлочными украшениями и съел мишуру. Теперь сидит с выпученными глазами... Отец на дежурстве, я приболела. Зайди, пожалуйста, в аптеку, купи пургена. Надо спасать дурака!
Делать нечего. Симонов протянул на прощание Гилевичу руку.
- Мотька наелся мишуры, иду ему за слабительным.
- Сколько помню, так твоего кота зовут? На моего соседского похож... Тот ещё паршивец! Ты это... в порошках бери!
- Ясное дело.
- А насчёт моего предложения подумай!
Симонов пожал плечами и вышел.
4.
С котом пришлось повозиться. Есть колбасу, присыпанную пургеном, он ни в какую не желал, вследствие чего пришлось действовать радикально.
Симонов держал Мотьке лапы, Мария Николаевна открывала ему рот, а бабушка вливала туда водный раствор лекарства.
Желанный эффект не заставил себя ждать, и все с облегчением вздохнули, но  возвращаться к себе на “Сокол” Симонову было уже поздно, так что заночевал он у родителей.
Спал он на своём обычном месте - в большой комнате, на диване, стоявшим напротив балконной двери и широкого окна. Забыв сдвинуть шторы, он проснулся от присутствия неба, глядевшего на него.
Ночью распахнутое мироздание мерцало звёздами и уходило в мрак бесконечности.
“Континуум... Изогнутый лист... - вспомнилось ему. - Нет, это невозможно себе представить! Как и то, что Гилевич создал машину времени! А, если создал, то почему мироздание, вон, безмолвствует, оно же должно знать о таком!”
Вскоре мысль его совсем потеряла связь с реальностью и перетекла в причудливый сон, который утром забылся на первых же минутах пробуждения.
Сон забылся, но признание и предложение Генки нет, и впечатление от этого не оставляло его на протяжении всего пути в издательство, и, даже усевшись за рабочий стол, он продолжал думать о вчерашнем.
Вскоре однако его отвлек телефонный звонок Каштанова.
- Сейчас вы садитесь в издательскую “Волгу” и едете к товарищу Мальцеву. Не забудьте захватить с собой его рукопись.
“Волга” остановилась возле министерского здания, и Симонов сразу же получил ответ на свой вопрос: чем Мальцев так полезен Каштанову?
Мальцев напоминал вельможу из какого-нибудь фильма о царизме - без пяти минут памятник. Он едва кивнул Симонову, когда того ввели в высокий начальственный кабинет.
- Я вас слушаю, - изрёк памятник.
Симонов растерялся.
И вдруг робкого, покладистого Симонова прорвало. Господи, он и сам не мог понять, что с ним произошло!
- Вообще-то это я вас слушаю. Как вас угораздило при полном отсутствии литературных способностей взяться за перо?!
- Что?! - выкатил Мальцев вмиг покрасневшие глаза.
- Мало, что вы писатель никакой, так у вас ещё и больная фантазия! В вашем, с позволения сказать, рассказе Сталин пытается отравить Ленина! Я понимаю, как важно до конца развенчать культ личности Сталина, но нельзя же доходить до маразма! А злодей, который ему помогает? У него фамилия Пустота! Что это должно означать?!
- Пусто́та... - неожиданно мягко поправил его Мальцев, толстый, белобрысый и небольшой, переставший напоминать памятник. - Когда будете печатать, не забудьте поставить ударение. И ничего “Пусто́та” не значит. Просто я знал человека с такой фамилией.
- Вот именно: ничего не значит... Как и красавица-революционерка, которая неизвестно что делает в вашем рассказе. Или вы её ввели, чтобы блеснуть мастерским описанием внешности?! Да будет вам известно, что “взгляд из-под пушистых ресниц” и “бледное лицо в обрамлении чёрных, как смоль, волос” - это махровые штампы!
- Как вы интересно рассказываете! - сказал Мальцев.
Теперь Симонов видел перед собой добродушного мужичка, очень похожего на улыбающегося Хрущёва, портрет которого висел над его головой, только что был он моложе и не так безоговорочно лыс.
- Поймите, то, что вы написали - это беспомощно! Вот, берём наугад! - Он достал из портфеля листы с отпечатанным текстом. - Читаю: “Ильич относился к Сталину как к другу, и, как и положено друзьям, по-товарищески его любил. Но не знал Ильич, как он коварен и на какую подлость способен!” Наплевать, что вас заело на слове “как”, что между “другом” и “товарищем” существует разница! Понимаете, это школьный опус! Опус прилежного ученика с примитивным образом мышления!
- Я рад, что вы во всём разобрались и теперь знаете, что требуется исправить! Минуточку...
Он снял телефонную трубку, набрал номер и приветливо сказал:
- Товарищ Каштанов? Мы с молодым человеком обо всём договорились. Дадим ему на переделку рассказа три дня. А если не переделает - увольте его к чёртовой матери!
Положив трубку, Мальцев улыбнулся:
- Добро?
Симонов ошарашенно молчал.
Потом встал, отправил рукопись в портфель и, не прощаясь, двинулся к дубовым дверям.
- Вы в порядке? - спросил водитель, озадаченный его видом.
- В полном! Поехали...
В дверях издательства он столкнулся с Лидой.
- А я вчера к тебе приезжала... - тихо сказала она. - Ты не ночевал дома?
- У родителей ночевал, а что?
В последнее время Симонов изображал в общении с Лидой сдержанность, которую должно проявлять всякому получившему отставку любовнику, но сердце-то его при этом томилось.
А сейчас, как ясно почувствовал Симонов, оно заулыбалось!
- Подожди меня после работы. - продолжила Лида. - В скверике у остановки. Подождёшь?
И ему показалось, будто в глазах у неё мелькнули сиреневые бабочки.
- Подожду, - из последних сил оставаясь мрачным, ответил Симонов.
Чего только не передумал он, пока стрелки часов ползли к шести вечера.
Собственно, только два вопроса занимали его, но это были вопросы, определяющие будущее.
И, если в отношениях с Лидой, можно было надеяться на лучшее, то дела на служебном поприще обстояли хуже некуда!
По сути, оставалось только сесть и заново написать рассказ о том, как Сталин и Пустота пытались отравить Ленина. Сама идея - бред сумасшедшего! А Каштанов говорит: оригинально, свежо! За