свободу…
Жаловался Димка и на порядки в Филиале почти ежедневно, что бардака, мол, много на нашем предприятии - и в цехах, и в отделах, везде. А мы как раз тогда экспедицию на Марс готовили, и было видно по всему, что добром этот злосчастный полёт не кончится. Вот Димка и голосил, и трендел каждый день, как Кассандра:
- Угробим аппарат, мужики, как пить дать угробим! Всё к этому и идёт с нашими-то порядками и дисциплиной!
Но потом в конце всегда добавлял весело и задорно:
- Да и х…р бы с ним, с аппаратом этим: чем хуже - тем лучше!
И по сияющему лицу Голубовского было видно, что за провальную итоговую работу душа у него не болит, что он просто на публику играет, гад, по всегдашней своей привычке выпячиваться и выпендриваться - провидцем выставляет себя и переживающим за всё человеком, не более того…
4
Очень они были похожи между собой, Голубовский и Щепин, скажу ещё раз: мiровоззрением и психотипом, презрительным отношением к сослуживцам и карьеризмом каким-то махровым, оголтелым и совершенно диким. Но было меж ними и одно существенное отличие, из-за которого они не переносили друг друга на дух и редко когда общались на публике, вели душевные беседы тет-а-тет. А если подобное когда и случалось по работе, - то происходило это общение несколько минут всего, и было предельно сухим, скупым и холодным.
Попробую объяснить сей курьёзный факт, который меня самого всегда поражал в те годы, - ведь оба они, Сашка и Димка, были евреями, напомню читателям. А могучая тяга евреев друг к другу, помноженная на голос крови, общеизвестна и вызывает зависть порой: за счёт неё они и держатся на плаву уже не одну тысячу лет и властвуют над мiром… Но вот у них двоих, у Сашки и Димки, такой тяги не было ни сколько, скорее даже наоборот. И проистекало подобное из-за разного социального статуса, прежде всего, как мне на первых порах казалось. Ведь провинциал-Голубовский в глазах коренного москвича Щепина был плебей, нищий и безродный житель Подмосковья. Чего с такого взять? Какая от такого польза?
Но и это было не главным, как я сумел разглядеть и понять для себя впоследствии. Главным было то в их взаимной неприязни друг к другу, что Щепин Александр Сергеевич был если и не ассимилированным евреем (таких за долгую жизнь я не встречал ни разу: евреи никогда не сливаются с нами, гоями), то полностью адаптированным в советскую социалистическую систему парнем. А в той канувшей в Лету системе, чтобы чего-то достичь в плане социальных выгод и благ, требовалось непременно вступать в партию, становиться членом КПСС. Это было тогда обязательным условием, хотя и не достаточным... И он в неё вступил, действительно, и в достаточно молодом возрасте, проявив чудеса изворотливости и цинизма… Его молодой начальник, к примеру, русский парень Володька Климов за партбилетом аж в Армию служить пошёл: там в партию принимали всех желающих без промедления и испытательного срока, - пару лет мотался по гарнизонам с молодой женой, хлебнул там неудобств и даже лиха, как сам рассказывал. Понимай: сознательно вычеркнул человек два года из жизни, пожертвовал собой ради будущей карьеры. Еврей же Щепин собою жертвовать не стал: зачем? Он просто включил связи, которые у него имелись в большом количестве, и получил своё. Ну и ладно, и пусть. Каждый живёт, как может.
Далее скажу, просвещу читателей коротко, что чтобы чего-то путного достичь в научной среде, надо было и раньше и сейчас учиться в аспирантуре и писать диссертацию. Сначала - кандидатскую. Потом - докторскую. Это - закон жизни и жанра. Без этого в науке никуда, будь ты хоть семи пядей во лбу, хоть второй Ломоносов и Менделеев. Никто про тебя не узнает и разговаривать с тобой не захочет: тебя, не остепенённого, и на порог не пустят ни в одно приличное научное заведение и место… Щепин про это знал, и потратил огромное количество сил на аспирантуру и диссертацию: лорда Байрона из себя не корчил, Печорина не включал. Молодец! Какие к нему претензии?!
А вот себялюбец, гордец и патологический жадина-Голубовский, примериваясь к большим деньгам, должностям и славе, ничего этого делать категорически не пожелал - ни в партию вступать (а это и партийные взносы приличные, и собрания ежемесячные, и поручения разные), ни в аспирантуре учиться. Зачем?! Это всё было очень накладно в финансовом плане, энерго-затратно, хлопотно и унизительно. А он платить, унижаться и кланяться категорически не хотел, а хотел лишь властвовать над мiром и собирать мёд. И не носить его в общий улей.
Странная у него была позиция и взгляды на жизнь, не правда ли, странная и непонятная. Он хотел пользоваться по максимуму всеми общественными благами - и при этом при всём быть абсолютно свободным от общества как тот же схимник-монах. Хотел жить в человеческом муравейнике - и не давать в общий дом ни капельки пользы, и даже и не подчиняться законам стаи. Бред! Сюрреализм какой-то! Умопомешательство! Однако подобное происходило на моих глазах в течение 15-ти лет, я это наблюдал воочию.
Понятно, что это никому не нравилось в нашем отделе - ни молодым, ни старым. Карьеристу и пройдохе Щепину, носом землю рывшему с первого дня, - прежде и больше всего! Это-то его бесило!...
5
Когда Голубовский только-только появился в нашем отделе (за несколько лет до меня), - он сразу же стал выдвигать претензии руководству, что работать по тематике сектора он не желает: ему, дескать, это не нравится, решать баллистические задачи вместе со всеми. Вместо этого он хочет заниматься системным программированием, изучать современные машинные языки. Хочет работать компьютерщиком, одним словом, к чему у него лежит душа и имеются способности.
- Дим, - спокойно сказали ему наши начальники. - Ты странные вещи нам говоришь, которые детским садом попахивают. Ты пришёл работать в институт, да ещё и в главный теоретический отдел Филиала, который разрабатывает системы управления для без-пилотных летательных космических аппаратов. Так? Так! Мы тут все - теоретики, не компьютерщики. Нам вычислительные машины нужны, но… постольку-постольку - как помощники в наших делах. Не более того. Поэтому и ты должен заниматься тем, чем мы все тут занимаемся уже многие годы. А если тебе наша работа не нравится, - зачем ты к нам вообще-то распределился? Шёл бы тогда работать в какой-нибудь вычислительный центр, и занимался бы там исключительно программированием… А уж коли ты пришёл именно к нам, - будь добр работать вместе со всеми. И по тем темам, по которым работаем мы. Отработаешь три года, как положено, а потом иди куда хочешь, к чему у тебя душа лежит. Мы разве ж против…
Правильные были сказаны слова, согласитесь, Читатель, вполне разумные и справедливые. Однако ж на упрямого себялюбца-Голубовского они не подействовали ни сколько. Он изо дня в день, как заведённый, твердил одно и то же: хочу заниматься программированием, улучшать работу машин - и точка…
- Ладно, - говорили ему начальники, хмурясь, по-хорошему говорили, по-доброму. - Любишь машины коли - иди тогда в 15-ый отдел работай, где вычислительные машины стоят всего нашего института. А парни, сотрудники отдела, их обслуживают. Там, правда, есть уже один системный программист. Зачем им второй тогда?... Ну-у-у, не знаем, не знаем. Сходи, побеседуй с их начальником. Может, он что-нибудь придумает…
Но ушлый Димон на этот их добрый совет никак не реагировал. Он малый был не дурак, чтобы менять престижный 11-ый теоретический отдел на 15-ый, презренный и пустяшный. В том отделе работали одни неучи, дебилы и алкаши, обслуга, у кого даже и высшего образования-то зачастую не было. Да и зачем оно им было нужно, если вся их работа заключалась в том, чтобы прийти и утром включить машины: БЭСМы, ЕС-ки, СМ-ки. Всё! А потом позвонить нам, теоретикам, и сказать бодрым голосом: «Приходите, товарищи дорогие, гоняйте свои научно-исследовательские программы. У нас всё готово и всё работает»… Вечером те машины им требовалось выключить и уйти домой. А раз в месяц они ещё делали вычислительной технике профилактику: разбирали её на куски и тщательно пылесосили каждый блок. Мощные советские ЭВМ притягивали к себе много пыли, которая мешала работе. Ну а если что-то случалось серьёзное, - руководство 15-го отдела звонило в специальный сервисный центр Москвы. Оттуда приезжали специалисты-системщики и налаживали нормальную работу техники. И потом уезжали. То есть 15-му отделу даже и собственный системный программист был не нужен: он там месяцами фактически дурака валял, да отгадывал кроссворды на рабочем месте… Димка про подобные порядки знал - и уходить из 11-го отдела не собирался…
6
Вот так он и болтался в нашем секторе баллистики пару лет: из курилки часами не вылезал в основном, как мне рассказывали, всё стоял там и умничал, немыслимого гения из себя строил. Ну и попутно книжки по программированию сидел и читал, изучал новые компьютерные языки: жил своей изолированной жизнью, короче. В общей работе практически не участвовал, игнорировал упрёки и претензии начальников, Родионова Кирилла Павловича - прежде всего. И принудить его, приструнить было никак нельзя: молодые специалисты в СССР были люди абсолютно неприкасаемые, почти небожители… К тому же, и начальник нашего отдела, Щёголев Владимир Фёдорович, был евреем. Он за Голубовского стоял горой, всячески опекал его и поддерживал, свои симпатии ему выражал, любовь даже. Вот Димка и вытворял всё, что хотел, что было его душе угодно. Получал ежемесячно зарплату и премии, и не маленькие, - и в ус не дул, не таскал свой научный мёд в общие институтские соты, демонстративно отделив себя от коллектива. Да ещё и с девчонками, сотрудницами отдела, постоянно скандалил-цапался: жизни, уму-разуму их учил, нормам и правилам поведения.
Дело тут было в том, что в первой комнате, куда его посадили сразу, сидело много молодых девчонок в 80-е годы, недавних выпускниц институтов, пришедших в наш отдел за несколько лет до Голубовского. Делать им было нечего, заданий им не давали. Старики были с головой погружены в работу по Марсу в те годы, и им было не до молодых специалисток пока: руки до них не доходили. Вот молодые сотрудницы и сидели - ждали у моря погоды. Месяцами чесали языком от безделья, ногти красили, чаи без-прерывно гоняли, кроссворды отгадывали или просто дурачились от переизбытка сил. Димку это всё раздражало: он, видите ли, хотел тишины и покоя, когда приходил из курилок.
И он почти сразу же начал на девочек наезжать - требовать от них тишины и порядка. Часто - в непозволительно-грубой форме. Девчонкам, естественно, такое крайнее обращение и такой диктат со стороны молодого сотрудника не нравились категорически, и они начали нервному и капризному новичку дружно давать отпор - отбрёхиваться от него и его претензий. На Димку подобное поведение действовало как красная тряпка на быка: евреи не терпят и не переносят совсем, когда их прилюдно посылают на х…р. Дело стало доходить до скандалов громких и до рукоприкладства: Голубовский и такое себе иногда позволял, брал дам за грудки и трепал из стороны в сторону, когда нервы его окончательно сдавали.
После нескольких подобных стычек и коллективных жалоб со стороны обиженных и униженных девчонок на
