детей от офицеров СС и настоящих немок — арийцев в третьем поколении. Зачать ребёнка в данном случае можно и вне брака. Будущая мать вынашивает плод под присмотром медиков и производит на свет младенца, который сразу же становится достоянием нации. Мать мы обеспечиваем хорошей работой в офисах СС и партии, всячески поддерживаем. Те, кто сотрудничают с нами, не питаются на «народных кухнях».
Фрау Эрна краем глаза внимательно следила за лицом Греты.
Грета знала по собственному опыту, точнее — по собственному желудку, что на «народной кухне» бесплатный суп для неимущих вкусным и сытным не бывает.
— Ваш жених обязательно приедет в отпуск, — продолжила фрау Эрна. На войне, случается, солдаты гибнут, подумала она, но не сказала об этом вслух. — Наша организация поддерживает женщин, которые решают забеременеть от офицеров-арийцев до вступления в брак.
Грете очень хотелось избавиться от вечного брюзжания тётушки, получить хорошую работу, нормально питаться… В общем-то, ни к чему опасному членство в организации, вроде, не обязывало… Она написала заявление на вступление в организацию «Вера и красота» Союза немецких девушек.
= 7 =
Восемьдесят второй пехотный полк, миновав русский город Grodno, шёл сменить полк, понёсший большие потери в тяжёлых боях с врагом, рвущимся из котла фантастических размеров от населённого пункта с названием Belostok у западной границы русских до крупного города Minsk на востоке.
— Это километров четыреста! — восхитился успехами вермахта лейтенант Виттман, Zugführer-2 (прим.: командир второго взвода). — И армия русских, попавшая в котёл, неисчислима. Правда, есть ещё у котла горлышко, выход на восток в междуречье Зельвянки и Щары. Там скопилась пятнадцатитысячная толпа русских. Но мы и это горлышко скоро закроем.
— Как хорошо ты знаешь русскую географию! — удивился Майер. — А я никак не привыкну к аборигентским названиям.
— И не надо привыкать! — успокоил Майера Виттман. — На завоёванных территориях мы всё переименуем. Предлагаю Grodno назвать Майербургом.
Офицеры рассмеялись и дружески хлопнули друг друга по спинам.
— Жаль, в Grodno не зашли, — в шутку расстроился Майер.
— Почему? — заинтересовался Виттман.
— Несколько дней назад знакомый офицер из штаба сказал, что в Grodno привезут бордель с немками-волонтёрками, которые своими телами решили поднять дух солдат вермахта.
— Ну, как говорится, кто чем может, тем и поможет. Мы с тобой в дело победы вермахта вкладываем свои знания и умения, солдаты кладут на алтарь отечества свои головы в стальных шлемах, ну а немки раскрывают солдатам… своё умение. Я горжусь победами вермахта, горжусь самоотверженностью немецких солдат. Горжусь собой и тобой — офицерами вермахта… И даже этими женщинами горжусь — они решили подарить свои нежные пилотки грубым солдатам-победителям!
Виттман ушёл к своему взводу, а Майер подумал, что его Gretel, при всей её арийской чистокровности, не настолько пропитана идеями национал-социализма, чтобы пойти на такое экстравагантное проявление патриотизма. И по любимой привычке, начал сочинять письмо невесте:
«…Наши тела закалились, окрепли и привыкли к нагрузкам. Пузыри на ногах зажили, на ступнях наросла кожа.
Мы пробираемся через кустарники, перелески и болота по краю дремучих русских лесов. Однажды вышли на русский аэродром, когда там садился самолет. Его и стоявшие рядами самолеты мы обстреляли из пулемётов, довершили дело ручными гранатами и автоматным огнём. Захватили ценный трофей — полевую кухню с готовившимся в ней русским блюдом «kulesch». Это очень густой суп из пшена с мясом, салом и специями. Естественно, мы тут же всё съели. Прямо на земле лежала груда буханок хлеба. Мы их собрали и продолжили наступление.
…Похоже, убегающего противника нам не догнать до самой Москвы. Позавчера иваны взорвали мост через реку. Пока сапёры наводили понтонную переправу, у нас выдалось свободное время. Мы выстирали насквозь пропотевшие кителя, штаны, рубашки, бельё, высушили на солнце и надели чистое. Точнее, свежевыстиранное. Потому что наше бельё после стирки стало землистого цвета. А перед стиркой было почти чёрное.
Если бы ты знала, какое это блаженство — смыть многодневную потную грязь и чувствовать себя чистым! После предыдущего купания я чувствовал себя счастливым целый месяц… Я пошутил! Извини за солдатскую шутку.
Иногда в русских деревнях мы моемся в маленьких купальных домиках наподобие сауны — русские называют их banja, «банья». Рассказывают, что русские в купальных домиках стегают друг друга дубовыми и берёзовыми розгами — и получают от этого удовольствие. Дикари! Однако стоит признать, что при всём их варварстве, сами русские достаточно чистоплотны: почти на каждом дворе в деревнях имеются бани. Старик Франк, наш ветеран, сказал, что он во всей Франции не видел столько бань, сколько в одной русской деревне.
…Мы за несколько дней марша по России сильно изменились. Ещё недавно мальчишеские лица моих солдат стали лицами суровых воинов, лицами беспощадных ветеранов Великой войны. Да и моё обветренное и загорелое лицо выглядит высеченным из гранита. Отросшие бороды и грязища состарили нас, мимика изменилась: исчезла беззаботность, взгляды стали жёсткими, насторожёнными. Говоря высоким слогом, пули просвистели над нашими головами, и наши мальчики превратились в мужчин.
Весёлые дни гитлерюгендовских прогулок по русским землям закончились. Романтических настроений и бесшабашности, с которой мы начинали войну с иванами, нет и в помине. Поход по дикой России не имеет ничего общего с прогулкой по уютной, комфортабельной и сытой Франции. В России мы похожи на охотников, выслеживающих очень опасного зверя. Который, кстати, следит за нашим передвижением и может выскочить из-за любого куста или спрыгнуть нам на спины с любого дерева.
Но, несмотря на тяготы и лишения, ударные силы вермахта сжимают железные клещи танковых дивизий вокруг котла, в котором «варятся» сотни тысяч русских солдат. Наши успехи поразительны. Мы готовы петь от радости — плясать не сможем, настолько устали. Эта война скоро закончится, мы добиваем врага. Недалёк час, когда мы окажемся у ворот Москвы, а русские дикари бросятся нам в ноги с предложениями о заключении мира…».
***
Kompaniefuhrer (прим.: командир роты) гауптман Людвиг фон Буше приказал роте построиться.
— Через час выступаем. Походная кухня перед выходом организует горячее питание, вы получите двухдневный паёк и неприкосновенный запас. Оружие почистить. Командирам взводов проследить получение дополнительных боеприпасов. На марше ни при каких условиях не пить колодезную воду — она может быть отравлена. Это всё. Разойдись!
Прибыли к деревне Золоцеево. Впереди открылась равнина, слегка поднимающаяся к цепи холмов на горизонте.
Командиры установили протяженность фронта для роты, обозначили присоединение справа и слева. Взводам разметили их участки.
— Окопаться!
Взводные пулемётные расчёты разбежались влево и вправо. Стрелки равномерно расположились от пулемета до пулемета.
Стрелки принялись рыть для себя окопы-укрытия.
Побеждают или отступают армии. В приказах и донесениях говорится, что взвод, рота или полк заняли такую-то высоту или такие-то позиции. Но война — глубоко личное дело. Воюют, страдают и умирают в боях живые солдаты. Каждый солдат ведёт собственную битву в своём окопе, каждый солдат держит свой фронт.
На фронте в атаку бегают сообща, а умирает каждый в одиночку. Каждый пехотинец знает, что на войне убивают и ранят, и чем дольше он на фронте, тем больше вероятность быть убитым или покалеченным. Жизнь и смерть на фронте так близки, что одна в другую переходит незаметно для окружающих.
Рядом со стариком Франком рыл окоп Grünschnabel Хайнц Кноке (прим.: «зелёный клюв» — «желторотый», новобранец).
Молодой Кноке вознамерился рыть окоп вплотную к Франку. Но старик отогнал его от себя:
— В опасной ситуации люди лепятся друг к другу. А два-три солдата рядом — хорошая мишень для вражеских миномётчиков и пулемётчиков. Так что, соблюдай дистанцию, Кноке. Я не хочу быть хорошей мишенью. Вон, смотри, на каком расстоянии от меня роет окоп Профессор.
Старик Франк пальцем опробовал остроту лезвия сапёрной лопатки. Нашёл камень, ширкнул несколько раз по лезвию, выправляя заусенцы. Сунул лопату под мышку, поплевал на ладони, взялся за черенок покрепче и, размахнувшись, вонзил лопатку в землю.
Саперная лопатка — маленький инструмент, а пользы от неё много. Солдату почти ежедневно, а то и не раз за день приходится вгрызаться в землю для защиты от пуль и осколков. Солдат почти не чувствует веса лопатки, когда она на поясе. Но куда бы солдаты ни пришли, везде первый приказ: «Окопаться!». Некоторые особо запасливые солдаты не ленятся таскать с собой даже лопату с длинным черенком — большую сапёрную. Потому что жизнь солдата сильно зависит от того, насколько быстро он успевает зарыться в землю.
Кожа на руках старика Франка огрубела, черенок лопатки не натирает мозоли. Франк отлично знает, как пользоваться шанцевым инструментом не уставая, чтобы вырыть по-возможности наилучший окоп.
— Давай увеличим темп. Быстрее закончим — больше отдохнём, — предложил Франк, заметив, что молодой Кноке копает землю с ленцой.
Франк выкопал окоп глубиной по колено, когда подошел фельдфебель Шварц, командир штабного отделения, и передал Майеру приказ командира роты:
— Вы слишком оттянулись назад! Командир роты приказал передвинуть окопы на сто метров вперёд!
Франк выругался:
— Чёртов кретин! Какого лешего он ходил здесь, размечал и указывал? А нам копать заново.
Майер сожалеюще развёл руками, но приказал взводу передвинуться вперёд. Подчинённый вермахта обязан выполнять приказы командиров, не раздумывая.
Второй окоп был почти готов, когда опять пришёл негодяй Шварц, чтобы передать новый приказ командира роты:
— Чтобы выровнять фронт, вам надо продвинуться ещё вперед.
Солдаты чуть было не взорвались от негодования. Чертыхаясь, заняли новую позицию в третий раз.
Молодой Кноке возмущался громче любого «старичка».
— Для нас, простых солдат, начальство хуже любого врага, — заметил старик Франк.
Кноке решил сэкономить силы: нашел глубокую яму, положил две-три лопаты земли в качестве бруствера — и счёл, что укрытие готово. Лёг на спину рядом с «убежищем», раскинул руки в стороны, со стоном облегчения вздохнул.
— Сынок, жить хочешь? — спросил старик Франк, размеренно выбрасывая землю из своего окопа.
— А как же, — лениво ответил Кноке.
— Тогда рой окоп полного профиля. Главная заповедь пехотинца: «Глубже копаешь — дольше живёшь!». Так что, нажимай на лопату, пота не жалей, всё окупится!
— Сил нет, — безвольно буркнул Кноке. — Воды нет. Во рту сухо, даже бутерброд пожевать не могу.
Старик Франк отцепил с пояса фляжку, бултыхнул, прикидывая количество содержимого, позвал Кноке:
— Иди, отхлебни глоточек.
Кноке вскочил, торопливо подошёл к Франку, сел рядом, взял фляжку, сделал большой глоток. Жидкость обожгла горло, словно огнём.
— Черт возьми, что за гадость? — просипел Кноке, держась за горло. — Горит, словно я выпил кислоту.
— Слишком крепкая? — усмехнулся Франк.
