— Это смесь лигроина (прим.: дизельное топливо) и мочи французских кошек.
— Где ты взял кошачью мочу? — не веря Франку, спросил Кноке, нюхая фляжку, из которой шёл жуткий запах. — Тем более, французскую?
— Я реквизировал её у одного столетнего француза, когда мы прогуливались по Франции, — пошутил Франк, забирая у Кноке фляжку. И открыл секрет: — Я добавил в кофе русский Samogon. Реквизировал в деревне. То, что вкус отвратный, это хорошо: меньше хочется эту гадость пить.
— Чай лучше! — мечтательно протянул Кноке. — Чай с лимоном и со льдом!
— О чае можешь не мечтать.
Старик Франк отпил крохотный глоток, повесил фляжку на пояс.
— Почему?
— Кухни приедут только завтра к утру.
— Чёрт, до утра без питья!
— Придется пить шнапс, отобранный у иванов, у русских шнапса всегда много.
Далеко на востоке громыхнуло. Кноке вздрогнул и оглянулся.
— Это не артиллерия, — успокоил молодого стрелка Франк. — Чёрная туча за спиной у иванов. Будет гроза. Так что напьёшься досыта.
От восточного горизонта ползли огромные тучи. Донёсся приглушенный раскат грома. Молния перечеркнула край неба. Загремело, будто что-то тяжёлое прокатилось по металлической крыше где-то вдали.
Точно исполинские глыбы, тучи медленно двигались на запад, обшаривая землю белыми и желтыми щупальцами молний.
— Надо до дождя закончить с окопами, — проворчал старик Франк, опасливо поглядывая на темнеющее небо. — Чуешь, холодом повеяло?
Скоро Франк, несмотря на стариковское кряхтение и неторопливость движений, выкопал в твёрдой, высохшей земле окоп в полный профиль. Макушка его едва возвышалась над бруствером, а он продолжал копать. Молодой Кноке, торопливый и потеющий, за это время углубился едва до пояса.
— Пехотная лопатка, — старик Франк не удержался от поучений молодого солдата, — есть важнейшее оружие. Равнозначное карабину. И прикрепляют её напротив сердца не потому, что она дорога солдату, а потому, что её сталь защищает сердце от пули. Ты, Хайнц, не суетись. Суета нужна при ловле кур у ивана на подворье.
Укрепив бруствер, сделав удобные подкопы для запасных обойм и гранат, старый солдат примерился копать неглубокую траншею, чтобы при необходимости проползти в окоп Кноке.
Вытерев рукавом испарину на лбу, он с неодобрением глянул на пропотевшего до нитки молодого соседа.
— Вот ты суетишься: тюк-тюк-тюк…
— Я не суетюсь, — обиделся Кноке.
— Суетишься. И тратишь силы на суету. А нужно копать размеренно, но сильно. Вот так… Раз-два… Раз-два…
Мощными ударами старик Франк вырубил квадрат дёрна, подсёк его и уложил на бруствер.
— Вот так…
И ещё один ломоть земли лёг на бруствер. А в сторону недоделанного окопчика Кноке наметился проход.
— А ко мне зачем копаешь? — мокрым рукавом Кноке размазал по лицу грязь.
— Для личной пользы! — усмехнулся Франк. — Предположим, ранят меня… Тьфу-тьфу-тьфу… Как ты ко мне проползёшь, чтобы оказать помощь? По верху — подстрелят. А я проходик сделаю. Хлопот — всего ничего, а польза для меня великая.
Прокопав неглубокий проход к соседу, Франк возвратился в свой окоп, подкопал выемку в боковой стенке наподобие вагонной полки. Острой боковиной лопатки нарубил из случайной деревяшки и заострил колышки, вбил их в стенку, завесил спальное место плащ-палаткой, чтобы в случае дождя лежанка не промокла.
Удовлетворившись результатами полудневного труда, присел на дно окопа, одобрительно посмотрел на стенки окопа из глянцево-чёрной, жирной, изрезанной корнями растений русской земли. Он хоть и не был бауэром (прим.: крестьянином, фермером), но толк в плодородии земли понимал. Подумав, вставил в «колотушки» детонаторы. Ещё подумал. Свинтил крышки в нижней части рукояток, освободил шнуры запалов. Чтобы дёрнуть за шнур с фарфоровым шариком — и швыряй в иванов без задержки. Сложил «колотушки» и «яйца» на полке.
— Кстати… Вас ножом драться в рукопашном бою учили? — спросил молодого соседа.
— Ну-у… Показывали… — неуверенно протянул Кноке.
— Понятно… Ежели доведётся, не бей между ребер, лезвие застревает. Бей в шею или в живот. А самое надёжное — в пах под углом. А вытаскивай лезвие с рывком вверх. Чтобы артерию порезать.
Кноке молча сопел и покрякивал, продолжая рыть окоп.
— А сапёрной лопаткой драться учили?
— Нет… — выбрасывая землю на бруствер, огрызнулся Кноке.
Понаблюдав за соседом, старик одобрительно улыбнулся: движения молодого солдата стали размереннее, удары мощнее.
— Сапёрная лопатка — страшное оружие в рукопашном бою. Не хуже топора. Ты вот что… — Франк посерьёзнел, раздумывая. — Русский солдат не так уж плох и туп, как об этом рассказывает начальство. Я даже скажу, очень опасен. Можно сказать, безумен в рукопашном бою. И чем ты раньше начнёшь уважать русского солдата, тем у тебя больше шансов вернуться домой живым.
Старик Франк глянул на закрывающееся чёрными тучами небо, пробормотал:
— Гроза за спинами русских грозит нам...
Покосился в сторону молодого солдата, усмехнулся, успокоил:
— Да ты не возбуждайся, иваны ведут себя спокойно, сегодняшний день будет мирным. Ладно… Схожу, пулемётчикам помогу.
— Сами, небось, закопаются. Тебе, вон, никто не помогал.
— Пулемётчикам помочь — себе помочь. Ты хоть раз видел, как иваны в атаку идут? Обезумевшим стадом. Страшное дело. Стадное чувство свойственно русским дикарям… Лавину дико орущих иванов остановить могут только «бензопилы Гитлера».
Некоторое время спустя старик вернулся. Одобрительно взглянул на молодого соседа, заканчивавшего обустройство окопа.
— Нам с тобой ещё туда ход выкопать надо, — указал в сторону тыла.
— Заче-ем?! — простонал уставший молодой.
— Очень нужна эта траншейка: за боеприпасами сбегать, подкреплению подойти, раненого оттащить… Да мало ли зачем! Групповой окоп бы ещё выкопать, брёвнами и землёй накрыть…
— Ты чего, старый?! — возмутился Кноке. — Я и на траншее-то сдохну, а ты какой-то групповой окоп планируешь!
— Война, парень, это тяжёлый труд. Не бойся потеть, сынок, когда окапываешься. Пот экономит кровь. Ладно, это на будущее. Завтра узнаем, надолго ли мы здесь. А то, может, и не понадобится.
Кноке вылез из окопа, потянулся, разминая спину, заглянул в окоп Франка.
— Ну ты и выбухал! Как же стрелять? Даже твоей макушки над землёй не видно! — удивился Кноке.
— Глубже копаешь — дольше живёшь. Это первая заповедь пехотинца. А чтобы стрелять, я приступочек сделал.
Старик Франк стал на приступок. Его локти удобно легли в выкопанные выемки у бруствера, голова поднялась над бруствером.
До поздней ночи солдаты рыли окопы. Невесело, а надо. Иван не хочет проигрывать войну.
— Сколько же нам придётся ждать наступления этих русских? — недовольно ворчал Кноке. — Дурацкое ожидание!
— Время — понятие обманчивое. Когда ждёшь, время может тянуться бесконечно и быть дурацким, а может пролетать, как один миг — и быть сладким. Всё зависит от того, чего ты ждёшь.
Старик Франк вздохнул.
— Солдатская служба — сплошное дурацкое ожидание. На войне либо идешь с полной выкладкой, либо чего-то ждешь. Однообразно копаешь окопы и ждёшь наступления иванов. Иногда по нескольку раз в день, как сегодня. Война монотонна. В бесконечные переходы умираешь от солнца и жары. Война скучна. Даже в минуты бомбёжки, когда каждый миг грозит тебе смертью, война скучна странной скукой, от которой случается расстройство кишечника. Вот ты сидишь в окопе, день тих, жарок и бесконечно пуст, и чувствуешь, как скука сочится внутрь тебя — точно капает из подтекающего крана. Ты расслаблен, и мысли в голове расслаблены, и ты думаешь, что не такая уж она страшная, эта война. И в этот самый момент у тебя за спиной: ба-бах! И твой желудок норовит вывернуться через глотку, и ты визжишь как перепуганная свинья. Такая вот скука. А по мне, так лучше от безделья маяться, чем деловито увёртываться от пуль, мин и снарядов, — закончил он флегматично. — Ты время попусту не теряй, спи в запас. Когда надо, иваны тебя разбудят.
Старик Франк присел на дно окопа, любовно похлопал укрытие по стенке. Великолепный окоп! Полная гарантия остаться живым, если только не прямое попадание. Опять же, определённый комфорт. Есть ступенька, чтобы сидеть. Есть лежанка. Есть приступок для стрельбы. В общем, есть всё, чтобы продержаться в любом бою. Если бы ещё бутылку шнапса и немного жратвы, то все русские «ратш-бум» (прим.: пушку ЗИС-3 немцы прозвали «ратш-бум», так как шелест пролетающего снаряда был слышен раньше, чем звук выстрела орудия), пулеметы и вся эта дерьмовая война могут идти в...
Единственная, пожалуй проблема… В животе урчит и булькает. То ли из-за кофе с «мочой французской кошки», то ли от голода. Надо бы кишку опорожнить, с пустой кишкой спится лучше… А удобств для этого никаких...
Старик Франк поскрёб грязной пятернёй щетину на щеке, скривившись, как при бритье, двумя пальцами задумчиво сжал лодочкой нижнюю губу.
Ни в одном уставе, ни в одной книге про войну не пишут о том, как солдату на передовой опростаться по-большому, ежели нет благоустроенного сортира. Про муштру, наступление, артподготовку и геройскую смерть во славу фюрера и Великой Германии — сколько угодно. А про то, как облегчиться, если после гороховой каши приспичит в окопе — ни строчки.
Старик Франк укоризненно крякнул, взял сапёрную лопатку и полез по земляной лесенке из окопа, чтобы поодаль выкопать ямку, а после её использования закопать на кошачий манер. Солдаты эту «процедуру» так и называли: «прогуляться за окоп с сапёрной лопаткой».
Вернувшись в окоп, старик Франк достал из сухарной сумки жестяную баночку «Шокаколы» (прим.: Scho-Ka-Kola — марка немецкого шоколада в круглой баночке, который содержал кофеин, какао, жареный кофе и орех колы), благоговейно приподнял крышку, отломил кусок шоколада, прижал бумагу и снова закрыл баночку. Положил шоколад в рот, сел на приступок, откинув голову и закрыв глаза. С наслаждением ощутил, как шоколад плавится и обволакивает язык.
— Франк, что делаешь? — спросил Кноке. В его голосе звучали тоскливые нотки.
— Размышляю, — буркнул старик Франк. О шоколаде он решил умолчать.
— О чем размышляешь, старик? Мне перед боем что-то не размышляется.
— О глупости человеческой.
— На меня намекаешь? — чуть обиженно спросил Кноке.
— Ты молод, Хайнц. Молодости свойственна глупость. Но это с возрастом проходит. Я думал о тех, давно не юных командирах, которые сегодня три раза заставляли нас копать окопы на новых местах. Если бы ты знал, сколько таких весьма уважаемых идиотов я встречал за многие годы своей службы!
— Ты меня обнадёжил, Франк…
— Куда ведёт дорога, вымощенная надеждами, ты, вероятно, знаешь. Поэтому надейся больше на себя…
— А ты боишься смерти, Франк? — смущённо спросил Кноке.
— Нет, — беспечно ответил старик Франк. — Сегодня я не умру. А если доведётся умереть завтра, какой смысл бояться этого сегодня?
— А я боюсь, — как ребёнок, признающийся в стыдном деянии, пробормотал Кноке.
— От незнания, — с беззаботностью взрослого, успокаивающего перепуганного некоей «бякой» ребёнка, проговорил старик Франк. — Ты с ней просто не сталкивался.
— Но когда умирают хорошие люди, это печально. И с этим ничего не поделаешь.
— Думай о них, как о живых. Вспоминай всё хорошее, что
