Моя земля не Lebensraum. Книга 7. Наместники дьявола

это повсеместное зло. Где фашизм — там зло. А хлеб не заворачивай, ешь
— В глотку не лезет, — пробурчал Сёмка.
— А ты силком ешь! — голосом удавленника захрипел Батя. — Ешь, чтобы выжить! Назло фашистам.
Сёмка ел хлеб. Глотал, превозмогая спазмы и боль в глотке. Чтобы выжить назло фашистам.
     

= 9 =

Сёмка с двумя приятелями разделили два пайка хлеба на троих, а на одну выменяли сигарету. Спрятавшись в умывальне, по очереди затягивались и задерживали дыхание до головокружения, чтобы насладиться каждым миллиграммом дыма.
Блоковый застукал их, когда сигарета была выкурена наполовину.
— Это что за безобразие? — со змеиной яростью зашипел он.
— Это сигарета, герр блокэльтестер, — чётко ответил Сёмка, вытянувшись по стойке смирно, как того требовали правила.
— Вы, саботажники, хотите испортить здоровье? Хотите испортить легкие? Дай сюда сигарету!
Сёмка подал блоковому сигарету. Погасив сигарету, блоковый сунул окурок за ухо.
— Если у вас не хватает мозгов позаботиться о своих легких, я о них позабочусь. Свежий воздух и хорошая физкультура прочистят ваши лёгкие!
Блоковый пинками вытолкал курильщиков на улицу и приказал ползти на локтях и коленях по дороге, покрытой щебёнкой.
Опустившись на локти и колени, «курильщики» ковыляли по укатанной щебёнке. Неподвижные камни впивались в суставы. Ухмыляясь, блоковый следил за наказуемыми. Стоило кому-то опуститься на предплечья и голени для смягчения боли, как он охаживал нарушителя дубинкой. Одежда продралась, колени и локти кровоточили. Подошедшие вахманы одобрительно переговаривались и посмеивались, наблюдая за экзекуцией. Пленные уже едва ползали, оставляя после себя кровавые следы. Один из вахманов послал трёх пленных с вёдрами в туалет. Из выгребной ямы они набрали фекалий и разлили перед ползающими «курильщиками»…
Наконец, блоковый разрешил им встать.
— Я думаю, теперь вы чувствуете себя гораздо лучше, — с ухмылкой произнёс он и, встав у двери, приказал: — По одному… марш на нары!
Огрел палкой по спине и дал пинка первому пленному, вошедшему в дверь.
Сёмка так быстро метнулся в дверной проём, что блоковый не успел его ударить.
 

= 10 =

Немцы расширяли территорию лагеря: строили несколько дополнительных блоков для женщин, детей и отдельную зону для пленных из «цивилизованных» стран. В огромном, насколько охватывал взгляд, строящемся лагере, опутанном вокруг, вдоль и поперёк колючей проволокой, копошились существа в полосатой форме — изможденные, еле переставляющие ноги. Слышались грубые окрики, лающие команды, вскрики избиваемых.
Удары железа о рельсу объявили обеденный перерыв. Кормить не будут. Но есть возможность упасть на землю и дать измученному телу передышку.
Вахманы и капо куда-то ушли, вероятно, обедать.
Под безоблачным небом, одиноко и группами, безмолвно сидели и лежали в хаотическом беспорядке люди в полосатой одежде. Лежали и сидели, кто как упал, не выискивая тени или удобных мест. Никто не разговаривал. Никто не шевелился. Измученные голодом жалкие тени людей отдыхали.
Тишину нарушили частые удары в рельсу, давая сигнал об окончании перерыва.
Заключенные поднимались, подгоняемые властными окриками капо и форарбайтеров.
Понурив головы, сгибаясь под тяжестью кирки или лопаты, с трудом переставляя ноги, расходились по местам работы. Слышались брань и характерные звуки — хак, хак — нерасторопных подгоняли палками. Ругань и окрики усилились с появлением важно шагавших эсэсманов. Подтянутые, в начищенных до блеска сапогах. Хозяева.
 
Зной усиливался. Обессилевшие заключенные падали без сознания. Их волокли в отдельную кучу. Раскинув руки, ноги, глотая воздух впалыми, как у древних старух, ртами, лежали они, уже вычеркнутые из жизни.
Брезгливо морщась, к умирающим подошли два эсэсовца. Покраснев от усердия, во всю силу легких недалеко стоявший капо заорал:
— Ахтунг! Муцен ап! (прим.: Внимание! Шапки долой!)
Ближайшие пленные замерли с обнажёнными головами.
Лежавшие в куче бессознательно шевелились и пытались ползти. Их тела ещё жили, но мозги уже не реагировали на крики.
Один из эсэсовцев презрительным жестом велел продолжать работу. Другой останавился у распростертого узника, который делал тщетные попытки приподняться. Тренированным футбольным ударом сапога между ног эсэсовец «успокоил» умирающего.
Его приятель лениво зааплодировал.
Эсэсовцы несколько секунд неблюдали за лежащим на спине пленным, замершим с мутными, широко раскрытыми глазами. Губы лежащего дрогнули, беззвучно шевельнулись. Пальцы бессильно царапнули землю.
Движением футболиста, подающего мяч, эсэсовец ударил пленного сапогом в голову. Голова мотнулась и склонилась в сторону. Пальцы замерли.
Эсэсовец брезгливо вытер кровь с носка сапога об одежду убитого, вытащил портсигар, закурил.
Надсадно завыла сирена. Звуки нарастали, крепли, набирая высоту, и падали, как у пикирующего бомбардировщика. Эсэсовцы, выругавшись, заторопились куда-то. Шедший первым ударом кулака сбил с ног встреченного на пути заключенного, который, сняв кепку, стоял по стойке «смирно». Слишком близко стоял.
Поднявшись с земли, пленный вытер рукавом разбитую губу и улыбнулся, глядя туда, откуда выла сирена.
Множество людей, прекратив работу, замерли. Одни радостно, другие с тревогой, третьи со страхом и злобой.
Сирена оповещала на много километров вокруг, что из лагеря смерти бежал пленный.
Заключенные стояли, забыв о зное, усталости, голоде, повеселевшие, с блеском надежды в запавших глазах. Чувствуя прилив сил.
Побег!
Побег — затаённая мечта заключенных лагеря смерти. Побег — маленький шанс на жизнь. Побег — это свобода… Или мучительная смерть за попытку бегства.
Сёмка как-то обсуждал с Батей возможность побега.
— Малейшая ошибка, — покачал головой Батя, — и беглеца ждёт жестокая расправа.
— А если продумать всё так, чтобы не было ошибок!
— Конечно, важно предусмотреть все ошибки. Но не делать ошибок — это половина успеха. Беда в том, что избежать всех ошибок невозможно.
Выла сирена — предупреждая окрестности и лагерь: «Побег! Побег!»
Кто бежал? Сколько беглецов? Как? Где они могут быть? Сейчас день — бежать невозможно. Между частой цепью постов СС незамеченным не пробежит и заяц. Они спрятались где-то здесь, чтобы уйти ночью. Найдут ли их? А может, уже нашли...
Как последний стон умершего, затих вой сирены. Ни крики, ни ругательства, ни палки капо и форарбайтеров (прим.: старший группы рабочих) не могли заставить работать пленных. Пленные собирались в группы, обсуждали одно — найдут или нет. Наконец, поползла весть: сбежали русские, трое.
Рабочий день кончился.
Удары в рельсу приказали строиться для возвращения в лагерь.
Бесконечной вереницей в колонне по пять брели с работы пленные, несли на плечах убитых и умерших, волокли под мышки умирающих товарищей.
У брамы, главных ворот, колонна остановилась. На створках ворот распяты двое пленных. На доске, повешенной на груди одного из распятых, надпись: «Пособники беглецов».
   
Ворота то и дело открывались, издавая неприятный визг. Сквозь визг доносились стоны распятых.
На проходной строгий учёт: сколько из лагеря вышло, столько должно вернуться. Не важно, живых или мёртвых. Орднунг! После пересчёта колонну долго держали у ворот. Вероятно, чтобы пленные насмотрелись на то, что ждёт их за попытку побега и даже за пособничество.
После вечерней поверки допоздна вывозили трупы. В этот раз их было особенно много. Возчики от усталости валились с ног. Силы поддерживало возбуждение от предстоящего отдыха, от скорого получения вечернего пайка.
Утром следующего дня печальная весть: поймали.
В обеденный перерыв пленных построили на аппеле перед виселицей. Справа от виселицы демонстративно установили станковый пулемет. Построение оцепили автоматчики. К виселице подошла группа капо и эсэсовцев с лестницей и табуретками. Установили лестницу, стали привязывать к перекладине веревки с петлями. Один из эсэсовцев встал на табурет и со смехом примерил веревку на себе.
Под звуки лагерного оркестра, играющего «танго смерти», вывезли мор-экспресс, на котором стояли трое пленных с опухшими, в кровоподтёках, лицами, со скрученными проволокой руками. Рты у всех заткнуты кляпами.
— Achtung! Мützen ab! — скомандовал староста лагеря.
Над аппелем повисла пугающая тишина. Давящая. Тяжелая и абсолютная. Такая глубокая, что в ней можно было расслышать мысли заключенных.
Прибыл начальник лагеря на легковой машине. После доклада начальнику рапортфюрер стал гавкать что-то на немецком языке, указывая то на троих военнопленных, то на выстроившихся пленных.
Переводчик не стал утруждать себя переводом всей речи, ограничился переводом заключительной фразы:
— За попытку побега суд приговорил нарушителей к смертной казни через повешение.
Лагерные начальники, стоявшие вокруг лагерь-фюрера буднично переговаривались между собой, посмеивались.
 
Пленные стояли с поникшими головами.
Приговорённых поставили на табуреты, накинули на шеи петли.
Один из приговоренных, собрав силы, выплюнул кляп.
— Будьте прокляты, палачи! — прокричал он сиплым голосом. — Убегайте, братки! Расскажите о фашистских зверях!
Один из капо бросился к виселице, но приговорённый ударил его ногой и, потеряв равновесие, зашатался. Табурет накренился, выскользнул у приговорённого из-под ног. Приговорённый задёргался в петле.
Торжественность наказания была нарушена. Рапортфюрер с сердитым выражением лица замахал руками, приказывая казнить остальных.
Охранники выдернули и другие табуреты.
Конвульсивно дёргались и раскачивались на верёвках три неестественно вытянувшихся тела.
Верёвки закручивались и раскручивались, трупы вращались, наклонив головы набок. Высунув синие языки, они словно издевались над своими мучителями: мы всё равно ушли от вас!

= 11 =

В одежде появились вши. Количество их стремительно росло. Пленные всё свободное время давили насекомых, то и дело вытряхивали одежду. У пояса, у воротника, у запястий кожу расчесывали до ран.
Известная истина: где вши — там тиф.
В лагере началась эпидемия. Пленные умирали сотнями.
Здоровые, больные и мёртвые лежали вперемешку.
Поняв безрезультатность аппелей на площади, рапортфюрер приказал блокфюрерам проверять «наличность» в бараках.
Утром и вечером после поверок наиболее здоровые пленные выволакивали трупы из комнат. Крематорий дымил круглосуточно.
Однажды Сёмка прибежал из уборной в возбужденно-радостном состоянии.
— Я такое узнал! Я такое узнал! — восторженно шептал он, забравшись на нары к Бате и таинственно оглядываясь. Сёмка потирал руки от удовольствия и загадочно ухмылялся.
Батя, который учил Сёмку смотреть на мир глазами пессимиста, чтобы не разочаровываться, выжидающе молчал.
— Мы можем наших мучителей заразить тифозными вшами! — наконец, выпалил он. Это же оружие!
— Хорошее оружие, — помолчав, согласился Батя. — Надо придумать, как это сделать практически. Насыпать вшей в карман блоковому не получится, — без улыбки пошутил он.
— Проще простого! — загорелся Сёмка. — Мы в школе жёваными промокашками с ногтя стреляли: жуёшь промокашку, делаешь катышек, кладёшь на ноготь