Моя земля не Lebensraum. Книга 7. Наместники дьявола

— и щелчком стреляешь! Вошь запулить на метр или два по стоящему в проходе «волку» — не проблема!
 
Батя привлёк к акции несколько надёжных пленных. Провели тренировочные «стрельбы» вшами. Наиболее незаметной оказалась стрельба с нар. Вшей с умерших от тифа набрали в бумажные кулёчки. Подготовившись, начали обстрел. Стреляли и в эсэсовцев, и в блоковых «волков».
Первым заболел один из штубовых.
Когда заболел блоковый, пленные от радости пели. В бараке только и говорили, что об «акции возмездия». Тифозными вшами начали стрелять и в других бараках.
Но кто-то, зарабатывая пайку хлеба и плошку баланды, донёс о заговоре.
Очередным утром блокфюрер-эсэсовец, открыв дверь, с порога приказал через переводчика всем пленным лечь на нары лицом к проходу, кисти рук с растопыренными пальцами положить на край нар. За невыполнение, за движение пальцами во время поверки — смерть.
Штубовые с палками и переводчик с плетью пошли вперёд, наблюдая за пленными, блокфюрер считал живых и умерших. За малейшее движение штубовые жестоко избивали пленных.
Для облегчения подсчёта на нижних нарах стали укладывать только умерших и умирающих.
Пленным выдали бумагу и вонючий, несъедобный клейстер, чтобы заклеить в бараке щели. Сказали, что будут газом травить вшей.
На следующий день приказали всем раздеться догола, одежду развесить на нарах и быть готовыми к помывке. Голыми погнали на душевую площадку.
В душевых распылителях была только холодная вода. Пленные мыться в холодной воде не хотели, поэтому вахманы поливали их из пожарных брандспойтов. С хохотом соревновались в меткости, старались попасть в рот, в глаза, в уши, в живот. Упругая холодная струя душила и слепила. Попавшие под струю падали, пытались спрятаться за телами потерявших сознание.
В блоке после обработки от вонючего воздуха болела голова, тошнило и першило в горле. Не помогли открытые окна и проветривание. У многих началась рвота. К рассвету треть барака лежала без движения с посиневшими губами и почерневшими лицами. Многие умерли, не приходя в сознание.

***
 
Напротив действовавших мужского и женского лагерей на осушённой территории установили железобетонное ограждение с колючей проволокой, ставили новые бараки. Сотни узников рыли и тачками возили землю. Руки с трудом удерживали лопаты. Ручки тачек привязывали к кистям рук или подвешивали веревкой через плечи. Голодных, обессилевших каторжан свирепыми окриками, палками и плетьми понукали к работе капо. На обочинах дорог лежали умирающие пленные и окоченевшие трупы.
Круглые сутки дымил крематорий. Печи не справлялись с нагрузкой. Из Берлина приехал специалист по сжиганию отходов штурмбанфюрер (прим.: майор) фон Вайцзеккер. Под его руководством в земле выкопали широкие рвы пятидесяти метров в длину, в дно вбили металлические столбы, выступающие над поверхностью земли на один метр. На этих столбах сделали из рельсов колосники. На колосники разложили старые шпалы и сухие брёвна, на них уложили трупы, затем снова шпалы и брёвна, ещё слой трупов. Таким образом из нескольких тысяч трупов складывали пирамиду высотой в три-четыре метра. Под колосники набивали охапки сухого хвороста. Пирамиду со всех сторон поливали нефтью, бензином, закладывали одну или две термитных бомбы без взрывателей. Файермайстеры (прим.: «огневики») поджигали сооружение.
Когда сооружение было успешно опробовано, фон Вайцзеккер привёл на экскурсию и для приёма в эксплуатацию начальника лагеря.
Из траншеи, словно из земли, поднимался густой чёрный дым. Сквозь дым проглядывались неподвижные, как памятники, охранники и суетящиеся фигуры заключенных. Иногда из земли, как из глубин ада, сквозь чёрный дым прорывались языки пламени и окрашивали силуэты людей в багровый цвет. К тошнотворному зловонию гниющих трупов примешивалась вонь горелого мяса, жира и волос. Чёрный удушливый дым нехотя поднимался наверх, ронял крупные хлопья сажи. Голые трупы в огне то скрючивались, то распрямлялись, то подскакивали, словно живые. Слышалось жуткое потрескивание и шкворчание жарившегося в гигантской сковороде мяса. Вокруг рва были навалены груды нагих тел, вокруг которых суетились заключенные из зондеркоманды, швыряли в гигантский костёр трупы. Подвязанные под глазами тряпки закрывали им нос и рот, и казалось, что у них нет лиц. Тощие, сутулые, без лиц, странно двигающиеся, они походили на исчадия ада.
В конце траншеи, в устроенном во рву резервуаре кипела жидкость. Поверхность её пузырилась, и от нее поднимался зловонный чад. Один из заключенных зачерпнул жидкость ковшом, сделанным из ведра, прикреплённого к длинной тонкой жерди.
— Жир, — пояснил начальнику лагеря фон Вайцзеккер. — На этапе разработки процесса горению мешало огромное количество жира, выделяемого телами.
— Какой может быть жир у этих трупов? — удивился начальник лагеря.
— Есть, есть жир. Даже у крайне истощённых людей есть внутренний жир. Я решил эту проблему, придав рву небольшой наклон и снабдив его сточными канавками. Жир собирается в резервуар. Я поливаю трупы частью жира, который сами же они выделяют... Слишком много жира мешает горению. Но небольшое количество — способствует. В дождливые дни такая поливка даже очень полезна.
Пирамида горит трое-четверо суток. Остывшую золу хефтлинги сваливают на железные листы, неперегоревшие кости дробят трамбовками, всё просеивают через мелкую сетку, чтобы обнаружить золотые монеты, кольца и прочие ценные вещи, которые могли спрятать хефтлинги. Золу паковают в мешки, чтобы использовать в качестве удобрений. Как видите, ваша проблема с захоронением трупов превращается в весьма доходное дело по производству удобрений.
— Какова производительность вашего... предприятия?
— Около восьми тысяч трупов за одну загрузку. В сухую погоду больше, в дождливую — меньше.

***
Всё вокруг говорило только о смерти — колючая проволока в несколько рядов под напряжением, сторожевые вышки с пулемётами вдоль ограждений, злобные дрессированные овчарки, чудовищные печи и гигантские костры, извергающие клубы адского дыма.
Но, несмотря на безнадёжность планов, несмотря на жестокие казни пытавшихся бежать, навязчивой мечтой пленников оставался побег. Уединившись, пленные придумывали варианты бегства, оценивали шансы на успех, трудности побега и способы их преодоления. Мечты давали пленным силы жить в устроенном фашистами аду.
Едва стало светать, удары в рельсу оповестили о сборе на поверку. Блокфюреры, «волки» и «шакалы» криком и руганью выгоняли пленных из бараков.
— Кто-то бежал, — предположил Батя.
Пленные колоннами выстроились на аппель-плаце.
Блоковые несколько раз пересчитывали пленных, бегом носились к старосте, выверяли списки, тот бегал к рапортфюреру.
Несколько часов стояли на аппеле. По рядам проползла новость: сбежали!
В середине дня рапортфюрер объявил, что бежали четверо пленных, которых уже поймали. Эсэсовцы привезли и бросили перед шеренгами пленных четыре голых трупа. Пленные всматривались в распростёртые тела, в жутко обезображенные лица.
— Это не беглецы, — тихонько проговорил Батя, толкнув локтем Сёмку. — На телах нет следов побоев, а лица обезобразили, чтобы невозможно было узнать.
Вечером по «шептофону» расползлись слухи, что овчарки взяли след беглецов и привели эсэсовцев к товарной железнодорожной станции. Дальше следы оборвались...

***
   
Ночь — относительно спокойное время в лагере, если не случится побег или что другое экстраординарное. Эсэсманы и зондерфюреры покидают территорию, «волки» и «шакалы» спят.
По ночам, выскользнув из бараков, якобы, в туалет, пленные ходили к бараку зондеркоманды выменять курево, одежду, обувь или съестное, поговорить и узнать новости. Называлось это «сходить на посиделки». Для безопасности соблюдали лагерные правила: громко не разговаривать, на освещённые места не выходить, курить только в невидимых для охраны местах.
Рабочие зондеркоманды выносили трупы из камер-душегубок и сжигали их в крематории. Если цугангов (прим.: прибывших) травили одетыми — а такое для ускорения процесса «актирования» иногда случалось — «зондеры» находили в карманах уморенных сигареты, мелкие вещи, деньги, из обрывков газет и найденных писем представляли, что творится в большом мире. Попасть в зондеркоманду значило быть обречённым на смерть в скором будущем, потому что немцы через каждые несколько недель старых работников отправляли в газовую камеру и назначали новых.
Собирались «посидельцы» небольшими группами у стены зондербарака, которую не освещал лунный свет. В группе с Сёмкой стоял капо «зондеров».
— Мы, — говорил капо, — знаем свою судьбу. Нас уничтожат. Мы слишком много видели, а фрицам не нужны свидетели. Глупо, но мы всё равно надеемся на чудо, мечтаем выйти из этого проклятого богом и людьми места. Человек до последней секунды жизни надеется.
Тишина, освежающая прохлада ночи, небосвод с узким серпом месяца и мерцающей россыпью звезд располагали к грёзам о чудесном спасении из ада.
— Между нами, капо, — как бы в сторону проговорил Сёмка, — а, может, выбрать удобный момент, перебить эсэсовцев и попытаться бежать? Всё равно — умирать! Может, лучше попытаться выжить в борьбе, а не уподобляться баранам, стоящим в очереди на скотобойню?
Из широко раскрытой двери барака зондеркоманды несло спёртым воздухом, насыщенным потом и смертью. Из глубины доносились стоны, крики, всхлипывания — обычный сон узников. Тела зондеров отдыхали, а сознание мучали кошмары.
Помолчав и не ответив Сёмке, капо отвернулся.
По дороге к газовым камерам медленно двигались машины. В огромных кузовах, тесно прижавшись друг к другу, стояли люди. Прибыл очередной состав с цугангами.
Огни машин описали полукруг на фоне тёмного неба и погасли у газкамеры. Через короткое время оттуда донеслись крики мужчин, душераздирающие вопли женщин, плач детей, лай собак, окрики эсэсовцев. Даже в концлагере слышать подобное было жутко. А, может быть, крики были страшнее именно потому, что раздавались в лагере смерти.
Со стороны газовых камер вырвался ослепляющий свет фар. На большой скорости автомашина прошла в обратном направлении. Ее кузов был задран вверх...
— Самосвалы! — негромко воскликнул кто-то. —  «Даймонд», американские… Как они у немцев оказались?
— Трофейные, наверное.
— Живых людей выгружали, как дрова!
— Они уже вычеркнуты из числа живых, — заметил другой голос.

= 12 =

Сёмка попал в бригаду из пятидесяти «крепких» пленных, которых отправили заготавливать брёвна в недалёкий лесок.
Рубить деревья истощённым и обессилевшим пленным было мучением. Капо и вахманы «стимулировали» работу ударами палок и плёток.
Сёмка и ещё пять человек рубили толстую сосну. Когда высоченное дерево со скрипом начало крениться, рубщики и вахманы бросились врассыпную. Сёмка и ещё двое пленных продолжили бежать всё дальше от дерева: бег превратился в бегство.
Обессилев, беглецы остановились, запалёно дыша, и с удивлением глядя друг на друга. Чуть отдышавшись, Сёмка махнул рукой: «Вперёд!». Приятели согласно кивнули и побежали за ним.
Выбежали на поляну и… свобода закончилась: беглецы услышали