преданию, именно здесь один из долгожителей (по-видимому, один младших сыновей Ноя) – Царь справедливости и священник Бога Всевышнего Мелхиседек, правивший в городе Иерусалиме, вышел навстречу патриарху Аврааму с хлебом и вином, и ещё до рождения Христа его причастил! Позже на первом этаже этого дома была устроена гробница пророка и псалмопевца царя Давида, а на втором этаже ещё в той глубокой древности были сделаны две большие комнаты. Именно к этому месту Иисус Христос послал Апостолов Петра и Иоанна. В тех комнатах Господь совершил Свою Тайную вечерю, и после Воскресения дважды явился Апостолам. Здесь же было Сошествие Святого Духа на Апостолов в день Пятидесятницы. Там же вместо предателя Иуды в число двенадцати Апостолов был избран Апостол Матфей. Здесь же происходил первый в истории Христианской Церкви Апостольский собор и здесь же были избраны первые семь диаконов.
Сионскую горницу принято называть матерью всех церквей, ведь именно здесь произошло первое схождении Святого Духа в виде огненных языков, которое называют «рождением» Церкви, а также здесь же именно Сам Иисус Христос совершил и Своим присутствием освятил таинство причастия Своей Плотью и Кровью. И этому самому таинству, называемому Евхаристией, суждено совершаться во всех христианских храмах до конца времён. В четвёртом веке возле Сионской горницы царицей Еленой была построена маленькая церковь по типу римской базилики. Когда я взошёл на второй этаж Сионской горницы, то душа моя затрепетала.
До Рождества Христова осталось несколько дней. Те радушные римляне, что живут неотлучно у Гроба Господня, порешили нас отвезти на кибитках к Празднику Рождества в Вифлеем. Но кибиток было у них только три. Сначала расселись в них все женщины, а потом в них стали садится и мужчины, по старшинству. А так как я был самый молодой, то мне одному места и не хватило. Говорить же о том, что я деньги везу, отец Григорий мне запретил… И один из возниц мне тогда сказал:
– Пешему путнику от Иерусалима до Вифлеема – менее дня пути. Но на этом тракте одинокий путник может попасться разбойникам. Но ты не бойся. Таких бедняков, как ты, они жалеют. Ну, развяжут они на тебе верёвку, посмотрят на все твои «сокровища», что попадают, может, что и возьмут, да отпустят. А вот в пустыне Иудиной, у Горы Елеонской, на людей нападает огромный лев. Он хватает путников зубами и уносит их живыми в своё логово. Вот потому по вифлеемскому тракту путники в одиночку и даже вдвоём-втроём не ходят, сбиваются большими группами…
Вот я и сидел в ожидании большой группы поклонников в южном предместье Иерусалима почти два дня. Но все, кто проходили мимо, принимали меня за беспутного вора-побирушку и прогоняли. К тому же тогда меня, из-за зимнего холода и частых дождей, мучил кашель.
И вот тогда в моей голове кто-то вновь стал твердить: «Вот возьму только одну монетку из мешочка Григориева, и будет мне и лекарство, и вкусная еда, и возница!» Но вспомнив про такой же случай на корабле, я понял, что это искушение. Тогда я с гневом сказал ему: «Уходи, бес!!». И тот голос, как бы второго моего «я», умолк.
Я совсем уже впал в уныние, как вдруг вижу – на вифлеемский тракт из пригорода выезжает обоз, состоящий из трёх воловьих повозок, нагруженных белыми мешками с мукою. На каждой из повозок сидели по два инока-чернеца, испачканные тою же мукой.
Подбежав к ним, я сиплым голосом возопил:
– Рабы Божии, явите милость! Возьмите меня с собою в Вифлеем! А то я разбойников и льва Иудина боюсь!
А самый рослый из них, что сидел с поводьями на первой повозке, посмотрел на меня с прищуром и спросил:
– А греха ты боишься?
– Да-да, и греха я боюсь. Ещё пуще, чем льва, его боюсь! – воскликнул я.
Тогда тот ещё больше прищурился и говорит:
– Нет, не возьмём мы тебя с собою в Вифлеем. Вона ты какой плюгавый да хилый! А как чумою нас заразишь?
– Да не бойтесь вы меня, братья, я ведь не заразный! Я просто от стужи кашляю.
– Вот где настигло тебя – там и молись, чтобы Господь тебя смертушке не отдал! – подняв палец, сказал тот. – Вот тут, в Иерусалиме, и молись. А ежели ты тут за энту неделю не помрёшь, то мы тебя потом с собою возьмём.
– Да возьмите вы меня, Христа ради, вифлеемские братья, прямо сейчас с собою! – взмолился я. – Я ведь из Рима с порученьем в ваш монастырь иду! Я ведь золото вам везу! А если вы не возьмете меня с собою, то оно или разбойникам, или льву Иудину достанется!!
– А ты покажь нам золото! – с усмешкою сказал тот возница, но повозку остановил.
Вот тогда я достал из-за пазухи второй мешочек Григориев и прямо пред ним его развязал.
– Эх-ма! Это и впрямь золото… – сдвинув шапку на бок, протянул он. – Ну ладно, ежели ты нам не соврал, то залазь на втору повозку. Еды у нас нет. И мешки ты нам чем ни попадя не ковыряй. До вечера не помрёшь. А уже в монастыре мы тебя покормим, и настою целебного дадим!
Два инока со второй телеги помогли мне влезть в неё. А уж там я где лёг – там и уснул.
Те братья разбудили меня на закате, когда мы в монастыре уже были. Я же тогда совсем квёлый стал. Потому два инока, что ехали на второй телеге, меня под руки повели. Первый возница в дверь постучал и громко сказал:
– Распятие Бог претерпел и смертью смерть разрушил!
– Слава Христу Богу моему! – очень красивым, бархатно-басовитым голосом прозвучал ответ.
В просторной келье с высоким сводчатым потолком, освещаемой двумя большими свечами, стоял высокий темноволосый инок с окладистою бородою. Мы все поклонились. И старший из наших иноков обратился к нему:
– Вот, отец наш настоятель, мы тебе из самого Рима щедрого подателя привезли!
И тот с удивлением поглядел на меня. А я сунул руку за пазуху, да и подал ему второй Григориев мешочек. А потом я не помню, что было. Мне сказали, что я упал. Смутно помню, что несли меня на циновке, чем-то горячим поили, и что я чего-то ел.
Затем, смотрю – горит передо мною большая свеча. А за нею на лавке – сам отец-настоятель сидит и прямо на меня смотрит.
А я ещё во время плавания у Господа испросил: «Удостой меня, Христе Боже мой, раба твоего, самого что ни на есть недостойного, как сделаю дело, чтобы кто-нибудь умный по правде Твоей меня вразумил, и подсказал, как мне жить дальше».
И настоятель своим бархатно-басовитым голосом мне сказал:
– Поклонники в наш святой монастырь круглый год со всего света приходят, но особенно их много бывает на Рождество. А приютить их нам негде. Вот мы давно уже с братией решили для паломников в стенах монастыря большую гостиницу построить. И молимся мы об этом исправно уже не один год, но вот денег на это, как не было, так и нет. И вот ты, Федрус, принёс нам деньги на Рождество, значит, на начало дела этого… Расскажи мне, посланник из Рима, кто послал нам сей дар?
И я рассказал ему об отце Григории. Он же ещё о чём-то поспрашивал меня и сказал:
– Да, Федрус, мы с благодарностью принимаем сей дар, и имена Григория и Федруса будем поминать в алтаре нашего Храма целый год. Если ты пожелаешь – можешь вернуться в Рим. В стаде такого пастыря, как отец Григорий, спасена будет душа твоя. Ещё ты можешь остаться в стенах сего монастыря, но устав наш строг… А ещё, Федрус, я думаю, что ты мог бы встречать поклонников, приплывающих в город Тир на кораблях, как проводник. Ты мог бы их, услаждая рассказами, поучать, где-то на высоком берегу моря, на закате, или даже весь путь.
На любом из этих путей, Федрус, ты можешь настолько преуспеть, что с победою вернёшься к своему Небесному Отцу! А так как ты оказался верен в малом, то сделай и сей выбор сам.
– Отец мой, настоятель, я бы хотел, на послушании твоём служить паломникам! – сказал я ему. – Для монастырской оседлой жизни я не годен… Вот только что я смогу тем поклонникам душеполезного рассказать?
– Сын мой, если ты правую веру имеешь, да ещё и со смирением, с благоговением и всечасным благодарением, то Господь Бог сам всё в твоей жизни управит и ко всякому случаю нужное слово даст. Вот ты говоришь о неумении своём, а это уже смирение… Нынче в полночь мы начнём Рождественскую службу, которая продлится до утра. По завершении её я выйду к людям в трапезную, а ты подойди ко мне…
И после той Рождественской службы отец-настоятель меня спросил:
– Ну, что решил ты, Федрус?
– Благослови меня, отец мой, спасаться на пути служения поклонникам, на послушании твоём, – сказал я ему.
Он же весьма благожелательно улыбнулся, широко перекрестил меня, дал поцеловать свой наперсный крест и сказал:
– Скороходом, значит, быть хочешь?! Ну, что же, хорошо. Есть у меня уже один великий странник. Это я о любимом всеми нами Иоанне Мосхе говорю. Он о Святой Земле больше всех знает. А как начнёт он свои досточудные истории рассказывать, то и про сон, и про всякую усталость забудешь. Вот сейчас он как раз на Рождество к нам прибыл. Спутник у него заболел, и он пожелал лечиться в нашей лечебнице. Ужо будет авва Мосх две недели всю нашу братию своими рассказами услаждая наставлять. А вот потом он опять уйдёт. Препоручу-ка я тебя ему на малое время. Послужи ему тут келейником, а уж затем, если он тебя сам удостоит, то пройдёшь с ним ещё два или три пути. А вот потом ты и сам Богу служить будешь, как сможешь. Главное во всяком деле – это положиться на Господа, и тогда всё хорошо будет. Я смогу постричь тебя в иноки завтра, во второй день после Рождества.
– Благодарю, отец-настоятель, – сказал я ему.
Настоятель постриг меня в иноки с именем Евтихий. А потом я ходил две недели с благоговейным восторгом по всему Вифлеемскому монастырю за тем аввою и всячески старался ему угодить. А потом он благословил меня пройти с ним три пути.
Перед тем как уйти в первый путь, я коротко записал для отца Григория всё, что со мной произошло, и отправил свиток с поклонниками из Рима прямо в Андреевский монастырь…
Когда Федрус такими словами завершил свой рассказ, надо всем Великим морем уже пылал закат. А потом он ещё сказал:
– Я думаю, Марк, что именно здесь с учениками своими был Сам Иисус Христос. Они тут, должно быть, ночевку делали и наблюдали вот такой же прекрасный закат. Тут я повсюду нахожу тому подтверждения, понятные только мне…
А само это закатное пламя, Марк, должно быть, пылает в Нумидии?
– О нет, Федрус, это пламя горит ещё дальше, – довольно уверенно ответил Марк. – Нам в Риторской школе говорили, что это закатное пламя пылает за истинным краем света, проходящим где-то в Бескрайнем море (в Атлантическом океане). Но в землях мавров так уже жарко, что там совсем ничего не растёт, в реках воды нет, а кожа у людей задубела, запеклась и стала черной…
А потом, когда отгорел закат и стало совсем темно, Марк у костра рассказывал Федрусу о своём детстве в Риме, о своих беседах с отцом Григорием, о службе драконарием в легионе «Африка» и о той страшной засаде, в которую попала их когорта.
Потом Марк негромко
