с фотографии на мое лицо и обратно.
— Журналист? — не то спрашивает, не то отвечает сам себе человек в камуфляже, разглядывая прямоугольник с двумя продольными полосками, что означает принадлежность к прессе. Я подтверждаю. Он все прочитал правильно.
Он возвращает удостоверение, ворча, что, мол, нечего раз-гуливать в неурочное время! В такую погоду хороший хозяин со-баку не выгонит! И интересуется, далеко ли я собрался?
Насчет собаки он, конечно, прав. Если не брать в расчет его хозяев. Но я отдаю себе отчет, что это вопрос. А на вопросы в ус-ловиях чрезвычайного положения людям в камуфляже надо отве-чать. Исчерпывающе.
Скромность сейчас не приветствуется. К утру морги вполне могут принять и обладателей аналогичных пропусков. Но уже без всяких признаков здоровья и сообразительности.
— Работа такая! — Объясняю свою позднюю «прогулку». И, намекая на сочувствие промерзшим поборникам Конституции, которую они попрали, говорю: — Кому сейчас легко?
И чтобы дать ему понять, что сегодня я его собратьям хлопот не причиню, добавляю:
— Еще четыре квартала – и я дома. — Ору я в пургу, бу-шующую на улице с такой силой, что он сквозь завесу, разде-ляющую нас, вряд ли бы заметил краску стыда, появись она на моем лице. Но если ему не за что краснеть, мне – тем более!
Похоже, майора все устраивает. Он вернул пропуск. И по-махал рукой кому-то в подъезде дома напротив. Сдвинув автоматы набок, бойцы возвращается в спасительное чрево крайнего подъезда дома, из-за угла которого нашу беседу подслушивает длинное ухо – дула бронетранспортера.
Я стараюсь ускорить шаг, демонстрируя прилив бодрости. Но от усталости у меня это получается плохо. А шагов через пол-сотни, когда снежный занавес плотно отделил меня от патруля, я снова заметил смутные очертания людских фигур.
Их две. Но на патруль они явно не похожи. Когда я подошел поближе, вплотную приблизившись к ним, увидел, что это муж-чина и женщина. И тут с недоумением почувствовал, что мы все трое оказались будто бы внутри стеклянного колпака, оградивше-го нас от снежного ветра. И откровенно подталкивавшего меня к ним.
Высокая и красивая пара. Он в черном пальто и меховой шапке, в складках которых блестят снежинки. Она в сером пальто, не способном скрыть прекрасную фигуру. С непокрытой головой, увенчанной черными до плеч, густыми волосами, в которых искрятся бриллианты снежинок.
— Свет, Влад! — скомандовала она. И большой колпак ярко осветилась изнутри. Я вгляделся в их лица. Но память отказыва-лась вспомнить, что я их видел когда-либо раньше!
— Здравствуй, Лен! — Приветствовал меня мужчина. Но я не услышал ни единого звука. Да и губы у него, по-моему, не ше-велились. Увидев, что я с интересом смотрю, как разбиваются хлопья снега о невидимую преграду, внутри которой разлился неяркий свет, он пояснил, что это энергетическое сооружение. И перешел к делу.
— Нинуэ сообщила тебе незадолго до своей смерти, что мы найдем тебя, — не то спрашивая, не то утверждая, раздался муж-ской голос. И я понял, что он звучит в моей голове.
— Это было так давно… — Кивнул я.
— Да ты напрасно колеблешь воздух! Тебе достаточно по-думать, и мы считаем твои мысли. Твои способности включены.
— Это телепатия? Я, откровенно говоря, не верил, что она существует… — На этот раз уже подумал я.
— Да, так это тут называют, — раздался в ответ голос, кото-рый, как я понял, принадлежит женщине. — Хотя вообще-то более точное название этого процесса коммуникации между людьми эйконометафора. Перенос образов. Кстати, я – Ирен, мой спутник Влад. Все просто. Настало время, и мы пришли. Пришли к тебе.
— Я рад. И у меня уже есть вопросы. Первый: как происходит процесс нашей «внутренней» беседы?
— Все тут позаботились, чтобы ты получил самое лучшее образование. Ты лучше других должен знать, что такое язык и процесс коммуникации.
И в моей памяти, как на экране, ожили сцены моей студен-ческой юности, чему, как я понял, поспособствовали эти люди. Первый курс Университета. Аудитория. В ней пятьдесят молодых, но, бесспорно, самых талантливых и умных студентов, которые когда-либо тут учились. По крайней мере, с ними на эту тему лучше не спорить.
Они, конечно же, знают все. И настолько хорошо, что даже непонятно, чему пришли учиться? Словно заново я увидел впер-вые входящего Байра Гарна в комнату, который под видом основ языкознания будет учить нас философии языка.
Профессор ступает тяжело и медленно, так что создается впечатление, что он серьезно болен. Но это не так. Он просто все делает медленно, капитально. И собирается настроить нас на этот же лад.
— Все вы, конечно, знаете, что такое язык? — Вбрасывает он первый провокационный вопрос.
Еще бы! Вот уж это-то мы, конечно, еще как знаем.
— Важнейшее средство человеческого общения! — Несется едва ли не единогласный вопль. Но профессор не готов принять такую железобетонную формулировку классиков философии.
— Тогда давайте представим, что вы китайцы, а я – африка-нец. И как же мы будем общаться?
— При помощи переводчика! — Восклицает девушка с ка-рими миндалями глаз из первого ряда столов.
— А если переводчика нет? — парирует Байр.
— Тогда мы постараемся объясниться языком жестов! — Опять почти хором демонстрирует свою находчивость молодая аудитория.
— Значит, слова совсем и не нужны? А, может быть, они всего-навсего условное обозначение в разных алфавитных и ре-чевых системах определенных образов?
В аудитории повисла потусторонняя тишина.
— Вот уже тридцать лет я изучаю, что такое язык. Но до сих пор не совсем уверен, что знаю это. Мне все больше кажется, что – нет, нет, записывать не обязательно, главное – понять! — это код, с помощью которого происходит моделирование образов мозгу. Моделирование осуществляют сложные внутренние электрические процессы, возникающие, когда звучит речь. Или когда мы абсолютно беззвучно ведем речь сами с собой. И этот звуковой код у каждого народа или нации свой. И представитель своей нации успешно распознает его.
Но он не стал бы утверждать, что электрические сигналы превращаются в наших головах исключительно в образы. Ему доводилось наблюдать немало людей, которые мыслят… словами. Точнее образами написания слов. Именно в той символике алфавита, в которой они записываются на их языке. И даже, на-верное, с присущими данному индивидууму ошибками.
А слова, в отличие от образов создают полисемию, или многозначность. И поэтому уровень коммуникабельности, иначе говоря, понимания собеседниками друг друга, при звуковой речи не превышает в среднем 5-7 процентов. И так низок процент еще и потому, что моделирование происходит только частичное.
— Вы сказали «частичное моделирование». Как это пони-мать? — спросила студентка, сидящая за столом второго ряда справа.
— Ну, вы же, наверное, помните такое выражение: одно гово-рит, другое думает, третье делает. Это как раз наш случай. Причи-на проста: мы далеко не все хотим выложить нашему собеседнику. И сообщаем только ту часть, которую считаем нужной. Остальное преднамеренно опускаем. Преследуя разные цели. Язык дан чело-веку, чтобы скрывать свои мысли. Талейран прекрасно понимал это, поскольку был виртуозом словесной эквилибристики.
— Но попугай ведь тоже говорит! И даже вполне разумные вещи, — заметил мой сосед.
— Ну вот, вы сами признали, что язык это код, моделирова-ние которого может воспринять только настроенное на него созна-ние…
— С памятью у тебя все отлично! — Молча, сбросил сооб-щение в мою голову Стас, выключив «трансляцию». — Пойдем дальше. Конечно же, ты помнишь, что наш мозг как метаболиче-ский реактор интереснейшее энергетическое устройство, в котором под воздействием электричества аксоны переключаются, со-единяясь в различных комбинациях, и создают образы.
Одинаковые образы, кстати, создаются в любом мозге оди-наковой конфигурацией сцеплений однозначных аксонов. Причем строго одними и теми же аксонами. И в одном и том же участке мозга. Особенно при «внутренней речи», «про себя», когда тебе ничего не нужно скрывать. Если мозг, конечно, здоров. Чего не скажешь о словах, как звуковых рядах кодов.
Весь этот процесс хорошо виден при съемке энцефалограм-мы. Это и есть отражение конфигурации мысленных образов. Хотя специалисты читать их содержание так и не научились.
При речевом общении образы создают звуки слов, которые через медиаторы в барабанных перепонках трансформируются в электрические сигналы. А те в свою очередь замыкают аксоны в различных комбинациях. Но образы эти размыты.
Потому, что каждый по-своему определяет значение слов, которое вкладывает в мысли. Слово «огонь», например, у одного вызывает ассоциации с огоньком папиросы, у другого — с огнем костра вдали, у третьего – с командой стрелять.
Но можно послать и энергосигнал в извилины напрямую. Электричество замкнет нужные аксоны и создаст четкие образы. И в мозгу произойдет то же самое, что вызывают слова, сказанные вслух.
Только вся посылка получит совершенно точный смысл. По-тому, что каждый образ в ней будет иметь только одно значение. Другое дело, что говорить – сегодня вещь привычная. А посылать электромагнитные волны в мозг собеседника, превращающиеся в электрические сигналы, способен уже не каждый. Вот и весь ме-ханизм так называемой телепатии.
— Значит, я тоже способен к телепатии? — Осторожно по-интересовался я.
— Но ты же отвечаешь нам, — «телеграфировал» мне Влад, — не разжимая губ и не шевеля языком…
— Значит, есть и огромная плеяда людей, которые умеет пе-редавать и считывать мысли на расстоянии?
— Нет, это исчезающая способность. Язык телепатии древнее праиндоевропейского. И давно уже начал вымирать.
— Но почему? Ведь это так удобно и экономично!
— Человечество Земли, которое когда-то успешно исполь-зовало телепатию, сегодня в своей массе неспособно ни трансли-ровать мысли, ни принимать их напрямую. Мыслить не значит чесать черепушку изнутри от зуда впечатлений. Мышление сегодня это талант. А таланты не раздаются всем подряд.
— Откуда этот дар у меня? Почему люди не хотят пользо-ваться таким простым и удобным способом обмена мыслями?— спросил я, поскольку совершенно не помнил о своих телепатиче-ских способностях в детстве.
— Дар этот у тебя от рождения. Ни была прекрасным вос-питателем. Она пробудила твои способности. А потом законсер-вировала их. Чтобы у тебя не возникало неприятностей в детстве и молодости. Сегодня мы снова включили их. А вообще у тебя много «даров». Даже больше, чем у нас.
А почему не хотят эйконометафору использовать люди? Мыслить – значит собрать факты воедино, проанализировать все-сторонне и использовать свой мозг так, чтобы это принесло вы-году не тебе одному, а всем. Или показать минусы.
Многие ли хотят этого сегодня? Сегодня ты опробуешь еще одну новинку. Тебе незачем тащиться пешком. Сейчас ты закроешь глаза, представишь лестницу подъезда своего дома и как кладешь руку на перила. А потом откроешь их…
Я так и сделал. И почувствовал, как моя нога ощутила сту-пеньку лестницы внутреннего подъезда моего дома. И словно эхо до меня донеслось: до самого скорого!
Сонливость сняло, как рукой. Я бросился к телефону. И по-звонил хозяйке дома, который недавно покинул.
—
