попытается проникнуть к женщине насильно, без подписанного мной лично приказа. Вы своей головой отвечаете мне за нее! Сейчас же требую, чтобы врач осмотрел ее. И оказал всю необходимую помощь. Немедленно! А потом вы лично, сразу же доложите мне о ее состоянии!
— Слушаюсь! — Мрачно отозвался Траск. И лицо его выра-зило удивление, как у педераста, которого внезапно осенила мысль, что от однополой любви детей не бывает. Эта бестия, на-сколько было известно Фрезеру, всегда держит нос по ветру и почти всегда в курсе, кто может неожиданно взлететь, а кто и сверзиться вниз.
Конечно, он в курсе, что Фареш уже подобрался для по-следнего прыжка в кресло номер один. И боится любых осложне-ний с ним. Но по тону шефа Траск должен был почувствовать, что хозяином сейчас Фрезер себя чувствует в полной мере. И надолго. Это значит, что его приказы не выполнять еще рано и очень опасно.
Физиономия Траска выражала готовность сделать все, что велит начальство. Возможно, даже он осмелится выстрелить в то-го, кто рискнет приблизиться к заключенной, которая, как выяс-нилось, чем-то интересна всему начальству. Впрочем, защиту Фрезер намеревался поручить другому человеку. Для большей уверенности.
Вот и все. Больше Фрезеру тут пока делать нечего. Он под-нялся наверх. И едва войдя в кабинет, попросил срочно вызвать к нему начальника охраны Даниэла Рега. Он хорош тем, что свято чтит субординацию. Приказы главного для него не обсуждаются и не отменяются никем. Кроме того, кем они были отданы. И вы-полняются полностью и без колебаний. К тому же шефу Службы было известно, что Рег горд тем, что работает под руководством живой легенды разведки.
— Спускайтесь вниз! — велел ему Фрезер, — Я поручаю вам крайне ответственное дело – охрану и доставку сюда после осмотра врача арестованной Амалии Гинзбург. Камера № 9. С этого момента вы лично ответственны за ее безопасность, если кто - то на нее покусится! И имейте в виду, это будут непременно люди из нашей службы. Если для защиты женщины, которую я вам поручаю, необходимо будет открыть огонь на поражение, стреляйте. Вот приказ, подписанный мною. Все понятно?
— Да, сэр, — На мгновение на его лице появилось подобие улыбки. Рег козырнув, положил руку на кобуру, слегка расстегнув ее. Этот человек, относившийся к Фарешу с некоторой брезг-ливостью, выполнит его приказ неукоснительно.
Фрезер был в этом уверен. Он, пожалуй, даже не без удоволь-ствия применит оружие, если тот даст ему самый малейший повод, подумал шеф.
В это момент в его кабинет буквально влетел Блок с пакетом в руках. Фрезер поблагодарил его. И вскрыл увесистый пакет. Даже беглого взгляда на документы хватило, чтобы понять, Дебров ничего не преувеличил.
Оригиналы документов прямо свидетельствовали о двойной игре, на которую сделал ставку Фареш. И теперь он сам угодил в капкан, расставленный шефу.
Глаза Фрезера мрачно блеснули. Уверенность в правом деле всегда придает особые силы. Он быстро написал короткое резюме, подписался. И велел Блоку немедленно передать все документы в канцелярию правительства. Хотя его сверлил вопрос, как Дебров сумел добраться до оригиналов?
Фрезер дождался, пока подчиненный уйдет. И достал из кармана телефон.
— Она у нас, — сказал он, по выработавшейся привычке не называть лишний раз имена. Коротко сообщил, что у нее сломана рука. Сейчас ею занимается врач. Что, по его, Фрезера, пониманию, совсем не лишним будет обезболивающее и все прочее, по-ложенное в подобном случае.
— Думаю, что через час, как только начнет темнеть, — по-дытожил он разговор, — я смогу вывезти и передать ее вам. Вы знаете марку моей машины? Номер? За рулем? Конечно, сам. Ка-кое место вам кажется наиболее безопасным для встречи? Хотите подумать? Хорошо. Перед выездом, минут за пятнадцать – два-дцать я вам перезвоню.
СОЛИТОН 14 БАКУВЕР, ЯНВАРЬ … ГОДА
В те дни меня не покидало предчувствие, вот-вот что-то должно произойти. И это резко изменит всю мою жизнь. В по-следние недели я уставал, как ломовая лошадь, которую выпус-тили на Дерби вместе с рысаками и не жалеют кнута, чтобы она сделала невозможное – взяла приз.
Хотя площади и парки Бакувера пестрили россыпью цветов, на душе я ощущал тяжесть, как в ту ночь, когда впервые понял, что мир, в котором мы живем, совсем не то, чем он еще недавно казался…
Поздним зимним вечером я возвращался домой. С поминок. По дочери своей однокурсницы, убитой при штурме Бакувера. Этот штурм собственно и стал искусственной причиной начала распада Конфедерации.
Шваль, много лет осторожно, медленно, тайно подползавшая к вершинам власти в Конфедерации, решила, что подготовка закончена. И настала пора покончить с этим подобием прочного союза. Ведь конфедерация, которая не сумела превратиться в фе-дерацию, это очень хлипкое сооружение. Детонатором должна было стать резня, спровоцированная между двумя нациями.
Заговорщики сами вряд ли бы сумели осуществить столь дерзкий и масштабный переворот. Если бы не многолетняя по-мощь друзей из-за рубежа. Подготовка шла по всем направлениям – финансирование, пропаганда, тщательное планирование. План вынашивался не один десяток лет в нескольких мозговых центрах самых развитых стран. А его ежедневная подпитка исчислялась во многие миллионы бумажек.
Бакувер по сценарию противников Конфедерации, должен был стать политическим испытательным полигоном по развалу Конфедерации. Но мегаполис смешал все карты врагов.
Он оказался настолько прочно спаянным в своем единстве, что раскачивание в течение двух последних лет национальной вражды оказалось почти пустым занятием.
Люди всех национальностей начали круглосуточное патру-лирование улиц. Были выявлены и арестованы платные провока-торы, призывавшие к национальной розни и расправам.
Но честность беззащитна тем, что прямолинейна. Тогда как подлость сильна своей многогранностью и увертливостью, проч-ной связкой ее сторонников.
Прикормленное правительство Конфедерации сделало, во-преки реальному положению дел, громкие заявления, что межна-циональные столкновения все же состоялись, а жертвы исчисля-ются тысячами. В мегаполис были посланы танки и войска.
Армия Конфедерации осуществила штурм мирного безо-ружного города. Города, которому она должна была служить. Хо-тя он даже не пытался оказать сопротивление.
Десантникам никто не противостоял. Но они, входя, раскру-чивали автоматами веера очередей, которые поубивали любо-пытных и просто прохожих, не веривших, что подобное возможно в наши дни и в этой стране.
«Штурм» обошёлся Бакуверу в триста с лишним жизней людей восемнадцати национальностей. Без всякого ущерба для армии. Как я узнал позднее, в число жертв попали и родители Лорины. Врачи «Скорой помощи», решившие оказать ее тем, кто ранен. Они были расстреляны вместе с машиной. Так в одно мгновение она стала сиротой.
Любые собрания были запрещены. Объявлен комендантский час. Но, несмотря на танки и автоматы, на следующий день из домов в листовках, расклеенных по всему городу, в объявленный час начали выносить алые гробы. К ним присоединялись все новые и новые.
Их несли на руках через весь город. И по пути они обрастали толпами людей, одетых в черную одежду в знак траура. И их, безмолвных, становилось все больше и больше. Бакуверцы выхо-дили из ворот и подъездов, вливаясь в общую толпу. Практически весь мегаполис вышел, чтобы проводить погибших в последний путь. И попрощаться с невинными жертвами.
Их несли предать земле на новом кладбище, в которое ре-шили превратить Парк, где прежде отдыхали. Оттуда так хорошо видно море! Когда-то там уже было кладбище. Это было симво-лично. Кто-то очень хотел повернуть время вспять. И добился успехов в этом.
Генерал Дубинек, под чьим руководством проводился штурм города, скрипел зубами от ярости, но все-таки не решился что-то предпринять. Можно запретить митинги, но как запретить хоронить своих мертвых? Его приказ отменил Бакувер. А мега-полис арестовать невозможно. Комендантский час удалось ввести только на третий день.
Среди убитых оказалась и дочь моей однокурсницы по уни-верситету, славная девчушка из иудейской семьи. В день штурма ей исполнилось восемнадцать лет. Совершеннолетие решили скромно отметить в узком кругу. И не переносить в связи развернувшимися событиями. Хотя кто-то предупреждал, нельзя устраивать пир во время чумы. Ведь в городе знали, что готовится вторжение армии. Над ним посмеялись.
Но слова оказались пророческими. И день рождения девушки стал и днем ее смерти. Ее убило пулей штурмовиков, срико-шетившей от железобетонной арматуры в стены, прямо в сердце.
Так я попал на ее поминки. Мы долго сидели. И много, со-всем не по-бакуверски, пили, с горечью обсуждая трагедию. А когда взглянул на часы, оказалось, что уже более десяти часов.
Это означало, что комендантский час вступил в действие. Меня уговаривали остаться заночевать. Но я решительно отказал-ся, сославшись, что обязательно должен быть дома.
Я вышагивал по пустынным улицам, перегороженным бе-тонными блоками, металлическими «ежами» и бронетранспорте-рами. Чернеющий громадами неосвещенных домов город напо-минал кладбище.
Машины и автобусы с улиц исчезли еще до наступления ко-мендантского часа. В метро тоже перестали пускать с половины десятого. На улицах ни души. Мертвенный свет люминесцентных ламп из высоко задранных голов придорожных «кобр» льется на голые ветви деревьев в снегу, превращая картину ночи в фантас-магорию.
Очень редкие глазницы окон желтеют электрическим светом, свидетельствуя, что жизнь не исчезла совсем. А попряталась в коробках домов. Затаилась и выжидает. Лучших времен. Или еще чего-то.
В истерике бьется пурга, редкая для этих южных мест. Я продирался сквозь завывание и колючий снег уже добрых полчаса. И грустно посмеивался, что пройти столько в неурочный час и ни разу не нарваться на патруль – большое везение.
Но, видно, сглазил свою удачу. Из снежной завесы выныр-нули фигуры в камуфляже. В мозгу не ко времени хихикнуло: нас было всего четверо: я с Алексом и два автомата. А вчетвером, нас кто хошь зауважает!
Бдительный патруль засек меня, наверное, еще у предыдущей высотки. И вынырнул из снежной завесы буквально перед носом.
— Стоять! Пропуск! — Дуло автомата человека в камуфляже, видимо старшего в этой группе, плотоядно смотрит мне в живот. Я понимаю, что не следует долго терзать его сомнениями. Одно «неправильное» движение и меня присоединят к большинству человечества, которое, как известно, покинуло этот лучший из миров ради еще более прекрасного. В разные времена и по разным причинам.
Впрочем, страха не испытывал. Потому что нутром чувство-вал: мое время еще не истекло. С таким ощущением жить приятно. Второй боец занял позицию сбоку. Чтобы держать меня в пе-рекрестье, если придется стрелять. Но стрельбы не будет. Аргу-мент, который должен успокоить бдительную стражу военного порядка, у меня в наличии.
Стараюсь как можно спокойнее и медленнее извлечь из на-грудного кармана черного кожаного плаща прямоугольник пла-стика, выданного мне только сегодня, так сказать, в первую оче-редь. Бдительный старшой внимательно изучает пропуск, переводя взгляд
