обычных людях, если даже у ученых круга Винера компьютер не породил никаких ас-социаций с моделью мироздания? — Угрюмо завершил свой мо-нолог Бог.
— Господи, скажи, а я-то тебе зачем? Ведь не случайно же ты снизошел до меня в своей откровенности? — В голосе Фареша зазвучал неподдельный интерес.
— Хороший вопрос. Случаев во Вселенной, знаешь ли, нет. И не предвидится. Хотя есть компьютерные сбои. Слушай внима-тельно! Я главный! Над всем человечеством Земли! Но, говоря «мой народ», в нем я все-таки особо выделяю одну категорию.
Мне нравятся люди твоего склада ума и действия. Те, кто любыми способами стараются доказать, что средства стоят цели. Даже если это не так. Те, кто способен без раздумий и колебаний убрать вставшего на их пути человека. Кого, скажем так, не пугает вид крови. Поскольку есть всего два способа склонить другого на свою сторону. Убеждение словом, и убеждение силой. И ничего больше.
А такие, как ты, получают, применяя силу, еще и удовольст-вие. Это здорово! Но… На тебя я возлагаю особые надежды. Не спрашивай, пока какие. Постарайся переварить то, что узнал. Пока я просто начал оживлять твою память. Мы встретимся вскоре. Да, чуть было не упустил. Я велел затянуться твоей ране. Можешь отправляться домой. Или еще куда захочешь…
Фареш почувствовал, как повязка на его ноге лопнула и упала, обнажив место ранения. На месте раны он увидел свежий затянувшийся маленький розоватый шрам.
— Я, конечно, мог бы сделать так, — сказал бог, — чтобы и следа не осталось. Но ваш врач – всего только человек с весьма ограниченным кругозором и мировоззрением. Начинен под чере-пушку всяческими суевериями и предубеждениями. Хотя, воз-можно, он верит и в божественный промысел. Но отсутствие шрама может показаться ему невероятной штукой. Или продел-ками дьявола. Хотя нормальные умы с библейских времен ни разу не заявляли о существовании этого ингредиента в Творении. Да и другие окружающие тебя люди, не обнаружив шрама там, где он должен быть, вряд ли смогут понять, как это произошло. До сих пор ты жил предчувствиями. Теперь настало время вернуть тебе память…
Фареш поднял глаза. Тело «президента» начало деформиро-ваться и таять, кресло опустело, словно в нем никто и не сидел…
СОЛИТОН 12 АЛАЯ РОЗА, БЕЛАЯ РОЗА
Люди, которые утверждают, что готовы с радостью пожерт-вовать жизнью, лгут. Расставаться с жизнью всегда тяжело. Осо-бенно если ты молод, здоров, полон сил и любви. И если нужно, ее приходится отрывать от себя. С горечью и болью. Когда иного выхода нет, остается только сжиться с мыслью, что ты обязан умереть. Может, поэтому люди, внутренне принявшие решение умереть, уже настолько находятся «там», что все, что происходит «здесь» их уже почти не волнует. Это живые трупы.
Но если неожиданно смерть обходит их стороной, это не-меньшая боль. Боль, усиленная непониманием, почему они вновь оказались здесь, когда должны были оказаться там? И зачем? Для каких мучений?
Лорина очнулась в камере, из которой ее отвели к Фарешу. Она окрестила ее своей. Ее притащили сюда, когда от боли пере-лома она потеряла сознание. И швырнули на жесткий топчан.
С первыми проблесками мысли, пришедшими к ней сквозь невыносимую боль, женщина поняла, что она ранила негодяя. Теперь его ход. И ей совсем не казалось, что Фареш его использует бездарно.
Пусть! Лорина уже свыклась с мыслью, что ей придется умереть. Мысль об этом забрезжила в мозгу, когда она увидела статуэтку, сделанную с нее и для нее. И, мгновенно сопоставив все известные ей факты, пришла к единственно возможному выводу, что скульптор был убит людьми Фареша.
В глазах Фареша, скрестившихся с ее глазами за секунду до того, как он сломал ей руку, она прочла, ее ожидает не лучшая участь. Это было невыносимо. Хотя она знала, что уже не раз умирала молодой.
Эти мысли, конечно, угнетали её. На мгновение где-то глу-боко внутри шевельнулась надежда, что вот-вот появится Лен. Нежно, как это умеет только он, поцелует ее, заставит боль стих-нуть, а сломанную кость срастись. Но она едва шевельнулась и сразу застыла, словно осознав, что чуда ждать не приходится. По крайней мере, не сейчас.
Размышляя об этом, она задумалась и непроизвольно попы-талась поднять правую руку, чтобы убрать с глаз волосы. Жуткая боль с новой силой пронзила все ее существо. Она опять потеряла сознание. А потом… Потом все началось как всегда. В ее мозгу что-то будто бы щелкнуло. И на внутреннем экране ее отключен-ного от реальности сознания началась, словно снятая невидимой камерой демонстрация фильма-сна, который специально ей кто-то показывает. Яркого, в деталях и красках, легко запоминающегося, одновременно зрителю и участнику действа, каковыми она являлась в одном лице. Хотя на этот раз она случайно вызвала его сама.
Кусочек его Лорина уже видела прежде. Когда ей «пред-ставляли» ее мужа. Так что «адрес» его был ей известен. Боль не-чаянно нажала на иконку, заставившую включить проектор.
Теперь началось вписывание в память ее нового тела знаний о важном фрагменте прежней жизни, сохраненном в информаци-онном поле планеты. Такие «сериалы» проецируют в сознание и закрепляют там для создания мостков между прошлым, порой очень далеким, и настоящим…
«…Взгляд скользит по большой зеленой долине, утыканной тремя десятками крестьянских дворов. Она лежит между холмами, поросшими густым лесом, и речкой. Долина вместе с домиками неспешно взбирается вверх. И на некогда самом большом холме заканчивается подворьем — крепостью с замком. Могучие кроны дубов и вязов надежно заслоняют стены замка от чужих глаз. Так что издали их почти не видно.
Этого замка, давно уже нет. И его название, наверное, стер-лось из людской памяти тоже много лет назад. Но в Англии того времени без подобного сооружения не обойтись.
Такая крепость самая надежная защита от врагов. А знать страны большую часть своей жизни проводит в сражениях, за-щищая свою жизнь и имущество. Или отбирая их у других.
Имя первого владельца замка когда-то можно было прочесть в анналах рода. Теперь оно тоже уже забыто. Его заслуга в том, что он по достоинству сумел оценить ландшафт.
Для строительства этой крепости его глаз облюбовал естест-венный холм десятиметровый высоты. Верхушку его срезали. Плоскую часть возвышения по всем правилам строительства кре-постей окружили широким и глубоким рвом, который заполнялся водой бурной речки, специально запруженной для этой цели. Она же снабжала крепость и замок питьевой водой.
Сразу за рвом начиналась крепкая стена из отесанных бревен, прикрытых снаружи неотесанным камнем. Она окружает замок. Над стеной поднимались головы четырех маленьких каменных башен. Лора, в которой я еще в прошлый раз узнала себя, любила подниматься в них.
С каждой из них открывался свой вид, такой чудесный, что захватывало дух. И я не то, что забывала, а просто не задумыва-лась, что это средства обороны замка.
Внутри изгороди, на искусственной площадке размером, кажется, немногим более двух-трёх акров, почти в центре окруж-ности возвышался каменный дом, с крыши которого как на ладони, открывался вид на окрестности. Тут жили мы с мужем.
В нижних этажах обитала немногочисленная обслуга и гар-низон замка из десятка человек. Во внутреннем дворе располага-лись множество хозяйственных пристроек, в которых кудахтали куры, хрюкали поросята, ржали лошади и звенел обрабатываемый металл.
Попасть в крепость можно было только одним путем. По мосту, опускаемому на другой конец рва с помощью механизма из цепей и воротов, приводимых в действие конной тягой, через единственные окованные железом ворота.
Впрочем, осады и битвы ныне идущей войны обошли этот замок стороной. У Лена, моего мужа, к тому времени не было выбора места для нашего постоянного проживания. Наследство он получил скудное. И этот ничем не примечательный замок оказался самым дорогим, что отец смог оставить сыну.
После гибели отца, павшего в самой первой битве при Сент-Олбансе, ознаменовавшей начало открытого столкновения Алой и Белой Роз, Лен посчитал нужным держаться от войны подальше. Не от трусости, нет. Я гордилась тем, что мой муж человек отважный. Он не раз встречал смерть и опасность лицом к лицу. И они, словно видя его непреклонность, старались обойти его стороной.
Но в свои тридцать лет с небольшим он стал решительным противником гражданской войны, затеянной двумя ветвями Плантагенетов. В первые годы ее уже полегла немалая и, пожалуй, самая достойная часть английской аристократии. Война забирает лучших!
Чувство брезгливости вызывало у него и поведение боль-шинства дворян, часто перебегающих от одной группировки к другой. А посвящение двурушников в рыцари наполняло сердце отвращением к самой королевской власти.
Он недоумевал, какое же это рыцарство, если люди, назы-вающие себя рыцарями, требуют себе в награду имущество не-давних друзей? Еще недавно они клялись им в вечной любви и дружбе. А теперь безжалостно убивают их теперь за принадлеж-ность к лагерю противника, из которого сами переметнулись на другую сторону.
Став наследником, Лен, правда, позаботился о надлежащем укреплении начавшего хиреть замка. Создал даже небольшой гарнизон для защиты крепости. Но на том все его боевые начина-ния и закончились. Мы стали жить на забытом островке, до кото-рого не докатывались волны уже много лет бушевавшей войны. Казалось, мы надежно укрылись от нее и от остального мира за стенами нашего бастиона.
Лену долго удавалось держаться в стороне от этой безумной бойни. Даже мне начало казаться, что и сторонники Йорков, и приверженцы Ланкастеров забыли о нашем, не слишком знаме-нитом, роде. Тому способствовало и то, что сражения кипели сравнительно далеко от нас. А также добрые отношения, сло-жившиеся у нас с ближайшими соседями.
Лен лечил их. Переломы, разрывы мышц и сухожилий он врачевал так, что пациенты диву давались. Все становилось, как новенькое. Ни бессильно повисших плетьми рук, ни волочащихся ног. От самых тяжелых ран оставались только шрамы. Пациенты восторгались его волшебными способностями.
Но ни соседи, ни крестьяне, которых он тоже охотно лечил, ни сном, ни духом не подозревали, что столь выдающиеся, на их взгляд, способности для Лена совершенно простое дело. И что они связаны с его умением управлять Энергией, включая и энергию человеческого организма.
Муж о своих способностях никогда не распространялся. Бо-лее того, тщательно скрывал их, орудуя иголкой и тонким ножом, которые, если говорить откровенно, были ему совсем ни к чему. Но служили прекрасной маскировкой его способностей. Варвары издавна считали колдовством все то, что не могли понять. Этот атавизм до сих пор не изжит. И постоянно проглядывает сквозь тонкую позолоту культуры и образования и в наши дни.
Лен искусственно поддерживал видимость не слишком бы-строго выздоровления своих пациентов. Ему совсем не хотелось приобрести славу колдуна. Пусть даже доброго. В тот нелегкий век и без костров с колдунами разделывались быстро. Я, естест-венно, тоже помалкивала.
А люди, понимая, сколь многим ему обязаны и что он всегда может оказаться нужным вновь, тщательно оберегали нас. Все, словно по сговору, заслоняли дорогу к
