навек!
Лоренцо: Молчи, Энея, слушай лишь внимательно меня. В Милане, когда придёшь в приют монастыря благочестивых клариссинок, покаешься и скажешь, что ночь ту роковую, ты с младшим Бацци провела. Как только обвенчаетесь, они вам сына отдадут. И помни, ни по какой причине, кто бы что ни говорил, не оставляй Джованни, об остальном ему на корабле сама расскажешь.
Теперь же поспешим, и так нас аббатиса задержала, растает скоро солнца свет.
Джованни, продолжим маскарад, никто не должен знать, что Курта больше с нами нет.
Джованни надевает маску Железного Курта, звучит имперский марш, все уходят.
Конец третьего действия.
Действие четвертое. Суд.
Спальня в доме магистра Проксимо в Пизе. В черном плаще с глубоко надвинутым капюшоном осторожно крадётся фигура Лоренцо Орсини. Он подходит к ложу магистра, садится рядом и нежно ласкает лицо спящего.
Лоренцо: Ты безмятежно спишь сном киника, когда мир рушится вокруг и откровенная гуляет смерть, входя в твой дом. Очнись же ото сна скорей, учитель мой, взгляни в её глаза.
Магистр Проксимо не пробуждается, лишь во сне отворачивается от ночного гостя на другой бок.
Не так-то просто лаской разбудить, (повышает тон) он сном младенца наслаждается всю ночь, не то, что я, глаза едва сомкнув, горящих вижу их.
(Начинается припадок). И тело снова бьётся в лихорадке, когда опять я слышу ваш предсмертный вой, тсс, (прижимает указательный палец к губам), они поют мне хором, безрукий мальчик Якоппо, два близнеца слепые Флавио и Пьетро, безумная Паола, девочка одиннадцати лет, по первому приказу задиравшая подол и виновато улыбалась.
Доменико (просыпается): Кто здесь? Матео? Наконец-то, ты вернулся. Постой, сейчас зажгу свечу, чтоб вновь тебя увидеть. Надеюсь, все случилось так, как мы того желали. Тиран Орсини мёртв?
Комната освещается. Магистр Проксимо с подсвечником в руках видит перед собой Лоренцо Орсини и в испуге шарахается прочь.
Лоренцо: Не узнаешь меня? Не может быть, чтоб я настолько изменился.
Доменико: Лоренцо? Здесь? В Пизе? Наверное, это сон, кошмар приснился.
Лоренцо: Не ожидал, я право, такой встречи. И вправду, значит, юноша другой прекрасный, заставил позабыть меня. Я вижу, ты не рад мне этой ночью. А было время, с моего лица ты не сводил влюблённых глаз. Прошло всего три года, и теперь оно внушает тебе почти такой же страх как будто это вовсе не лицо, а маска Курта.
Доменико: Не понимаю, как ты проник сюда?
Лоренцо: Учитель задаёт нескромные вопросы: а как же задний тайный твой проход, ведущий с улицы и прям в опочивальню. О нём лишь юный Аппиани знал, но вот беда, он мне проговорился, когда Железный Курт пообещал ему отрезать то, что вам обоим доставляло наслаждение. Природа, как будто создала его для твоих ласк, но грубый демон был последним, кто его касался.
Доменико: Матео мёртв?
Лоренцо: Железный Курт пытал его, какие могут быть вопросы, когда он печень ел его при мне! Иль ты не знал, на что способен этот варвар, когда мальчишку посылал убить меня!? Стальную маску, вот, кошмар, и не во сне, а наяву, последнее, что юноша прекрасный видел перед смертью, когда железные клещи, как звери дикие, терзали плоть его.
Доменико: Ты при жизни горел средь живущих денницей,
Ныне вечерней звездой ты средь усопших горишь.
Лоренцо: Это всё, что ты скажешь на смерть возлюбленного своего? Очередной цитатой греческого мудреца опять пытаешься повинную в убийстве совесть успокоить?
Доменико: Он был из юношей храбрейший, и добровольно вызвался насмерть.
Лоренцо: А я, по-твоему, ничтожным и трусливым стал, как только ты посмел назвать меня тираном?
Доменико: На стороне Матео было справедливости возмездие.
Лоренцо: Так, значит, нет, коль я стою перед тобой, а тело юноши прекрасного растерзано собакой.
Доменико (опустив низко голову): Зачем ты не убил меня во сне, Лоренцо? Ведь, так обоим было проще: легко тебе, ведь, не оказывал бы я сопротивления, и мне легко, о смерти страшной златокудрого Матео я б ничего не знал, и умер бы спокойно.
Лоренцо: Ты, видимо, не понял до сих пор, магистр Проксимо, кто потревожил твой покой в такую горестную ночь!
Доменико: Теперь я узнаю тебя, мой бывший ученик, Лоренцо.
Лоренцо: Доменико, ученье твоё в прошлом, стоит перед тобой Пьомбино государь, прокравшийся как вор к врагам пизанским, с одной лишь целью по справедливости судить тебя и покарать за преступление. Я – не убийца и сам, в отличие от тебя, убийц к другим не посылаю.
Доменико: Судить? Я не ослышался?
Лоренцо: Ты удивляешься словам моим, как будто за собой вины не ощущаешь.
Доменико: Убить жестокого тирана – дело чести, а не преступление.
Лоренцо: От Джованни Бацци, Доменико, тебе поклон, как будущему тестю, просил он передать, что зла не держит на тебя за то, что в заговор его, ты, без согласия вовлёк. Они с Энеей меня, как государя, помиловать тебя за покушение просили, и я, как свадебный подарок, им это обещал.
Доменико: О свадьбе говоришь Энеи и Джованни? Но что за бред, ведь, дочь приёмная моя три года как в монастыре Креста Святого постриг приняла, давно её зовут сестра Екатерина!
Лоренцо: Давно ты не был дома, коварнейший из всех учителей. Хотя и дома больше нет у нас, теперь изгои оба мы, Пьомбино был сожжён вчера пиратами. Епископ, что с Энеи снял монашеский обет, да упокоится его корыстная душа, укрылся на моих глазах во храме божьем. Я, вот, всё думаю, что если не при жизни, то, может, в пламени он истину познал. Как можно было обменять обет, Иисусу данный, всего лишь на подсвечник золотой?
Доменико: О чём ты говоришь? Какой пожар?
Лоренцо: Матео слишком долго медлил с моим убийством, и хозяева твои устали ждать. Аруджа Барбароссу наняли они, чтобы со мной покончить уж наверняка.
Доменико: Ты лжёшь?
Лоренцо: Доменико, зачем мне лгать? Пьомбино был прекрасен тонувший в языках огня, и люди в панике звериной вопили что есть в горле силы, но пламень их не пощадил, а тех, кто не сгорел берберы зарубили.
Доменико: Но где же была стража?
Лоренцо: Её никто не известил о нападении, и оборону города я не возглавил.
Доменико: Но почему? Ведь, это же твой долг, как государя!
Лоренцо: Я посчитал, мой долг, как государя, наказывать виновных будет предпочтительней спасения.
Доменико: Но за что, на поругание пиратам, ты, мирное оставил население?
Лоренцо: Заметь, обрёк на гибель я тот самый город, который люто ненавидел всех Орсини. Не зря ты долго называл меня тираном, но, кажется, и самого себя я превзошёл! Как бог еврейский когда-то за грехи людские разрушил Гоморру и Садом, вот, так и я мне ненавистный город уничтожил, чтоб покарать за преступление одно. Я стал судьбой для них и злым уроком, который поколения унаследуют в веках. Те, кто сжигает собственных детей, потом посыплет голову их пеплом.
Доменико: Безумен государь, и подданным мерещится, что мир безумен.
Лоренцо: Однако, наставлял учитель бывший, любого государя украшает скромность, поэтому и я признаю, как не хотел Пьомбино наказать, он был сожжён пиратами Аруджа Барбароссы, а наняли его твои союзники, Доменико, пизанцы, гостеприимно приютившие изгнанника и мудреца, поэтому, прошу ответственность за гибель государства тебе со мною разделить. Ты плохо подготовил покушение, отсюда и твоя вина.
Доменико: Здесь нет моей вины! Матео целый месяц был в Пьомбино, я не знаю, почему он медлил!
Лоренцо: Боялся умереть, быть может, или любовь его к тебе была не столь сильна.
Доменико: Что знаешь, ты, о том?
Лоренцо: Божественная красота, она, ведь, никого не оставляет равнодушным (пауза) кроме жестоких варваров, которым всё равно, была бы плоть и нож, чтоб только резать.
Доменико: Чудовище! Кровавый зверь, тебя я проклинаю, коль половина из того, что ты сказал – не ложь!
Лоренцо: Не ложь, Доменико! Ведь, с божьей помощью или Сатаны, а то, что я давно задумал, совершил. Из-за любви иль страха, справедливости иль мести деяние случилось то или иное, история забудет, оставив будущим потомкам лишь тайную скрижаль.
Доменико: О чём ты говоришь, безумец?!
Лоренцо: Из всех виновников остались только мы, Доменико.
Доменико: Нет, хватит, ты больше не запутаешь меня бессвязными словами, мне не в чем каяться перед богами!
Лоренцо: Тсс, (прижимает указательный палец к губам), (Начинается припадок). И тело снова бьётся в лихорадке, когда опять я слышу ваши голоса,…они поют и только для меня: безрукий мальчик Якоппо, два близнеца слепые Флавио и Пьетро, безумная Паола, девочка одиннадцати лет, по первому приказу задиравшая подол и виновато улыбалась.
Доменико: Ты нездоров, Лоренцо. Во мраке разум твой и лихорадит тело.
Лоренцо: Я не здоров с тех самых пор, как видел тех детей в огне исчезнувших на веки.
Доменико: Ведь, я предупреждал тебя, что следует беречь покой душевный и не ходить на казнь, но ты вдруг перестал внимать моим советам, отсюда и источник бед твоих, а вместе с тем людей тебе подвластных.
Лоренцо: Но это ты, Доменико, мне предложил в заложники за преступление черни убогих взять детей, а позже убедил их сжечь в огне несчастных!
Доменико: Так повелел закон! То справедливый был ответ за покушение на собственность Орсини. Бунтовщикам нельзя спускать их злодеяний, иначе власть свой потеряет смысл, а государство погрузится в хаос.
Лоренцо: Неправда! Властью, данной мне над княжеством, я мог их пощадить, не обходя закона.
Доменико: Прощение? Другую щёку подставить для удара? Так-то священника удел, отнюдь, не светского монарха. И если ты уверовал в Иисуса, мне жаль тебя, Лоренцо. Значит, как и остальные, ты стал рабом бессвязных древних ритуалов, так называемых догматов веры, способных лишь безграмотных крестьян держать в повиновении. Что говорят они?
Что Бог их создал по своему подобию. А я скажу, наоборот. По своему подобию и образу богов придумал слабый человек пред ужасающей природой. И если гордый эллинов народ создал богов таких же гордых, похотливых, вероломных, сильных, какими их история запомнила самих, то у евреев Бог – единственный оплот, как патриарх, отец огромного семейства, свято выполняющий непререкаемый закон. Когда же в период наступления варваров цивилизация пришла в упадок, и не осталось средь людей героев на земле, всех нищих духом, которых стало большинство, призвал к себе Иисус Назаретянин.
Лоренцо: О, нет, в отсутствии тебя не стал я христианином, последний мой учитель, не менее магистра Проксимо был одержим безбожием!
Доменико: О ком, ты, говоришь?
Лоренцо: О Железном Курте.
Доменико: Об этом варваре? Не зря же говорят, что первым делом судят об уме правителя, лишь по тому, каких людей к себе он приближает.
Лоренцо: Он не умел читать, да, это правда, но с его помощью великих истин я познал немало.
Доменико: Ты называешь истиной то, что палач из узника темницы под пыткой выгрызает?
Лоренцо: Вот, именно, магистр. Его уроков полных боли и страдания я не забуду никогда. Что скучных книг твои заветы, в которых ты, копаешься как червь, когда под каждым словом подпись кровью, и ночь при свете факела становится, как день, и, не смыкая век, пред ликом смерти ты на последнем издыхании вдруг понимаешь, на что способен человек.
И мне такое приходилось слышать, чего бы людям не простил и сам Иисус, будь трижды
