Просвещённый монарх

должен заключить союз.

Друзья снова смеются.

Джованни: Ведь столько лет прошло, а ты не забываешь моего позора! Клянусь, виной всему Энея, внимая наготе её, я голову едва не потерял и чуть не обесчестил будущего государя (снова смех).
Учитель наставлял нас не стесняться наготы, как собственной, так и девичьей. Ты помнишь, как мы боролись вместе, и нам она не уступала?

Лоренцо: Ты до сих пор в неё влюблён?

Джованни: В разлуке не было и дня такого, чтоб мыслей не было о ней.

Лоренцо (фривольно): А обо мне?

Джованни: Постой, сейчас мне не до шуток, сказали, будто б в монастырь она постриглась. Но почему? Энея на равных с нами обучалась у магистра: боролась ловко, на мечах дралась, как львица, и в математике была сильна, как Пифагор, играла музыку, прекрасно рисовала, и тут…

Лоренцо: Суровый монастырь Креста Святого. Теперь она сестра Екатерина, несёт обет, в молитвах упражняется, как до того в науках.

Джованни: Но почему? Не мог ты ничего не знать.

Лоренцо: Что толку для тебя в словах моих, когда ты в них не веришь? Отправься сам к ней и подробно расспроси. Она, хоть и монахиня, но, слава Богу, всё ещё на этом свете, в отличие от казнённых брата и отца.

Джованни: Опять в сомненья ты меня поверг.

Лоренцо: Так поезжай скорей, она их все развеет. Как ты уехал, только о тебе мы говорили беспрестанно, что ты красив, талантлив и умён.

Джованни: Но это женский монастырь, мужчин там ненавидят.

Лоренцо: Я повторю свои слова: ты – трус, коль до сих пор всего боишься и ищешь мелких оправданий для себя. Разве любовь не стоит тысячи проклятий христиан? Хотя, быть может, Энея и не так уж дорога тебе? Ты красотой натурщиц в Сиене избалован.

Джованни: Нет, чувствам я с тех пор своим не изменил, но что ты предлагаешь?

Лоренцо: Надеюсь, что не только урок магистра Проксимо об уважении к государю ты запомнил. Ещё он нам рассказывал, как Зевс в обличие быка похитил ненаглядную Европу.

Джованни: Пусть и языческим, но всё же Зевс был богом.

Лоренцо: Ты – человек свободный, поверь и этого не мало.

Джованни: Ну, нет, украсть как вор, против её согласия?

Лоренцо: Ты слишком благороден, в этом вся беда.

Джованни: А ты, давно ль бесчестье славишь?

Лоренцо: С тех самых пор, как обречен я управлять людьми. О, горе моего происхождения, что я единственный из сыновей Орсини и не имел возможности бежать от своего предназначения! Как я завидовал тебе, мой друг, что ты вдали от алчности, земной корысти в Сиене развиваешь свой талант художника, тогда как я расследую порочные интриги и отдаю приказы убивать.

Джованни: Скажи одно, ведь, про детей тобой сожженных это ложь? Не мог ты поступить так даже перед страхом смерти. Магистр нас учил, во имя власти государства идти ты можешь на любое преступление, но, то была теория, не правда ли, на самом деле поступить так не способна благородная душа?

С Лоренцо Орсини снова случается припадок.

Лоренцо: И тело снова бьётся в лихорадке, когда опять я слышу ваши голоса, тсс, (прижимает указательный палец к губам), они поют… и только для меня.

Джованни (встревожено): Лоренцо, что с тобой? Ты весь дрожишь. Одень скорее платье.

Джованни Бацци помогает  одеться Лоренцо Орсини, и сам облачается в платье.

Лоренцо, умоляю, не пугай меня, очнись!

Лоренцо: Я до сих пор их помню имена и лица: безрукий мальчик Якоппо, два близнеца слепые Флавио и Пьетро, безумная Паола, девочка одиннадцати лет, по первому приказу задиравшая подол и виновато улыбалась.

Джованни (трясёт за плечи Орсини): Лоренцо, мне кажется, ты бредишь! Не понимаю, о ком сейчас ты говоришь?

Лоренцо: Джованни, друг, послушай, хотя я не уверен, друг ли ты поныне? Но именно сейчас в тебе нуждаюсь я, как никогда, ведь, только друг меня по справедливости рассудит.

Джованни: Неужели сам ты позабыл, Лоренцо, как мы клялись друг другу в вечной дружбе в тот самый день, в который я в Сиену отбывал? Ты полон был надежд и благородных устремлений, сам говорил о будущем своём правлении, как заведёшь порядки, похожие на те, что славят процветающие города: Флоренцию, Венецию, Милан. Но, вот, вернулся я и что же вижу? Наш город погрузился в страх. Все те фамилии, кто некогда оплотом княжества являлся, отправлены в изгнание, либо казнены. Чудовище в железной маске управляет всем, а ты – наш истинный монарх - как будто самоустранился и веришь в ложь и клевету, что он внушил тебе, не знаю, по какой причине.
Поверь в мой честный взгляд, я вижу, дух твой, некогда весёлый и здоровый, помутился. Блуждаешь ты во тьме, как странник, потерявший всё на свете. Лоренцо, умоляю, ради всех ещё живых, очнись от колдовского наваждения!

Лоренцо: Ты прав, мой друг, мечтали вместе мы о процветающем Пьомбино, о том, как будем править много справедливей в нём, чем наши деды и отцы. В пример желали взять, те города Италии, где люди поклоняются законам, науке и искусству.
Но стоило мне приступить к осуществлению мечты, как тут же встретил я сопротивление.
Все беды государства от темноты и суеверий глупых, - так нас магистр обучал. Однако, стоило начать строительство мне школы для всех талантливых детей беднейшего сословия, вдруг Проксимо стал отговаривать меня.
Я не послушал, и, вот, когда мы стали отбирать детей для обучения, возник пожар, и здание школы было сожжено. Как позже оказалось, родители восстали против моего решения забрать у них детей, нашлись и смельчаки, кто посягнул на собственность Орсини.
Поскольку в поджоге так никто и не сознавался, тогда в заложники мы взяли нескольких детей и пригрозили, что если не явятся преступники, за злодеяния их ответят отроки сполна. Доменико мне предложил подобный план, и я, не осознав последствий всех, покорно согласился.
Я был уверен до последнего, что виноватого найдут, но к обозначенному сроку никто с повинной так и не явился. В растерянность я впал, но наш учитель, магистр Проксимо, всё мне предельно ясно изложил: от казни предстоящей останутся довольны все; и государь исполнит своё слово, правосудие свершив, и бедняки свои дома избавят от лишних бесполезных ртов. Как он мне объяснил, то был пример политики и правового компромисса. Так точно в Лакедомоне древнем поступали, когда от искалеченных больных детей спартанцы избавлялись.
Вот так, Джованни, те, кого хотел я наградить бесплатным обучением их детей, ответили мне благодарностью.

Джованни: Так, значит, это правда, им всем пришлось сгореть в огне?

Лоренцо: Как до того и собственность Орсини. Магистр отговаривал меня присутствовать на казни, но я, преодолев свой стыд и страх, был рядом с ними в их последний час.
И с той поры ни одного убийства или пыток я не пропускаю. И памятью детей убогих, перед тобой, мой друг, клянусь, что после них всем до единого приговорённым к смерти, я с чистой совестью смотрел в глаза.

Джованни: Но почему их было не простить, Лоренцо? Иисус учил прощать. Как сказано в Евангелие, вспомни: Но кто ударит тебя в щеку правую твою, к нему ты и другую обрати.

Лоренцо: Прощение? За мятеж? Тогда мне стоило священником родиться. Для государя исполнять закон – вот, истинная добродетель.

Джованни: Сжигать детей – не может добродетелью считаться.

Лоренцо: Поверишь ли, Джованни, что я назад три года, вот также, слово в слово, магистру Проксимо, сказал. Однако, не прошло и часа, как учитель убедить меня в обратном смог.

Джованни:  Доменико, но как, не понимаю?

Лоренцо: Во-первых, он сказал, что государь не волен поступать по воле сердца, а во-вторых, монархом милосердным тот слывёт, кому осталось жить недолго. Ответ всегда мой должен соразмерен преступлению быть, иначе людям непонятна станет власть. В противном случае сочтут меня слабейшим и, так решив, низложат в тот же час, а город ввергнут в хаос, грабежи и беспорядок. Расправу учинив всего лишь над бесполезными детьми, я жизни многим горожанам сохраню.

Джованни: Но разве казнью беспощадной ты мог упрочить свою власть и укрепить авторитет Орсини в государстве?

Лоренцо: Ещё Доменико привёл мне Аристотеля слова о том, что наложенные справедливо наказания послужат добродетели, поскольку вызванные необходимостью они несут собой не только устранение зла, но и прекрасное создание благ.

Джованни: Не верю, что учитель наш мог так тебя запутать!

Лоренцо: Ну, вот, опять, мой друг, не веришь ты моим словам. Так отправляйся в Пизу, и сам его спроси, возможно, он покается перед тобой.

Джованни: За это ты его изгнал?

Лоренцо: Да, сразу после казни. Один лишь вид его мне стал противен. Доменико я приказал исчезнуть с глаз моих долой, и никогда же более под страхом смертной казни не возвращаться в этот город.
Он выполнил приказ, но голоса те, что поют… и только для меня теперь со мной уж навсегда остались, (повторяется припадок) как только тело снова бьётся в лихорадке, я тут же вспоминаю четверых несчастных, безрукий мальчик Якоппо, два близнеца слепые Флавио и Пьетро, безумная Паола, девочка одиннадцати лет, по первому приказу задиравшая подол и виновато улыбалась.

Джованни обнимает Лоренцо, успокаивая его.

Я долго ждал за мной придут, и за такое преступление мне кожу заживо сдерут, но изумлению не было предела, когда магистр Проксимо вдруг оказался прав, и смерть детей вокруг восприняли, как правосудие. Даже епископ не пришёл мне на ночь прочитать нотаций.
Скажи, Джованни, на твой взгляд, что лучше было бы для государя: горячая любовь всех подданных или холодный страх?

Джованни: Любовь, конечно.

Лоренцо: Доменико учил меня, что лучше, когда любовь и страх внушаются одновременно.

Джованни: Но это невозможно. Любовь и страх друг с другом не уживутся никогда.

Лоренцо: Ты прав, мой друг, с тобой полностью согласен, вот только выбрать должен был я страх.

Джованни: Но почему, Лоренцо? Тебя и так уж называют все тираном, а чудовищем твоим в железной маске матери Италии детей пугают в колыбели.

Лоренцо: Вокруг все говорят, что Курт жесток, на самом деле истина жестока, какую передо мною он открывает свои железом раскалённым. Однажды, на таком допросе взирая как кровью истекаемый бедняга-вор или изменник от металлических клещей вопит истошно, чуя близко смерть, спросил я Курта, как с такой лёгкостью он причиняет людям боль? И почему ничто внутри не вызывает в нём сомнения иль упрёков совести?
«Мой государь, - ответил он, - я вижу их насквозь, и будь я господом, давно весь род людской я обратил бы в прах».

Джованни: Лоренцо, уверяю, демон он!

Лоренцо: Поверь, Джованни, не всё так просто. Курт для меня не заменим.
Скажи, кто в доме выполняет грязную работу?

Джованни: Слуги.

Лоренцо: Вот именно, а думал ли когда-нибудь, кто это будет делать в государстве?

Джованни: Сейчас ты говоришь о пытках?

Лоренцо: Один лишь путь я знаю, чтоб истины достичь.

Джованни: Но магистр нас учил… Боже, для меня весь мир перевернулся.

Лоренцо: Всё правильно, Джованни, Доменико учил, что истину познать лишь можно в книгах мудрецов. Ещё, что для народа государь, как пастырь для овец. Но он и слова не сказал, что стадо государя оно не столько из овец, насколько из волков голодных, медведей наглых, свирепых кабанов, хитрых лисиц и ядовитых змей.
Он выдумал утопию, способную существовать лишь в головах философов, таких, как он, но вынужден тебя я огорчить, мой друг,