государственных, думцем и воеводой более всего склонялся к разумным действиям Алексея Адашева в усилении власти молодого государя, стоял за укрепление южных границ от татарских диких набегов и менее ратовал за войну с Ливонией, как и окольничий. Его мнение, высказанное осторожно в кругу своих единомышленников просочилось, как сквозь речной песок к государю. К счастью на сей раз на кромольные слухи Иоанн не обратил внимания. Сановитость Воротынского, слава большого воеводы и другие заслуги, за что царь ввел новый почетный титул «царский слуга» и удостоил его первого, пока защищали князя от наветов. К тому же он по роду своих обязанностей не был вхож в круг Алексея Адашева. Годы были тревожные, Воротынский постоянно находился на Окском рубеже, успешно отражал татарские набеги. И первые казни обошли воеводу. Но они не затихали, молодой государь продолжал избивать свое ближнее окружение, искореняя измену. Вести о кровавых расправах московских над его соратниками выводили Воротынского из душевного равновесия.
─ Кровь льется в Москве!─ доносил ему верный слуга боярин Никита.─ Нет больше окольничего Данилы Адашева, умерщвлен прямо во храме за дерзость государю в защите чести своей князь Михайло Репнин, убиты князья Кашины и Курлятев. Самолично зарезал государь князя Дмитрия Оболенского-Овчинина на трапезе от подметного слова своего нового фаворита молодого Федьки Басманова. Слышно, государь в гневе на князя Вишневецкого. Атаман собирался воевать Азов, государь же Полоцк и призвал казаков князя под свою руку. Вишневецкий осерчал, да и оставил Хортицкую крепость…,─ боярин трепетал перед Воротынским. Князь в сердцах вскочил с лавки при последних словах Никиты. Огляделся, нет ли кого в кремлевских палатах. Пусто.
─Ах ты, волчья сыть!─ побледнел лицом Михаил Иванович, затряс густой окладистой бородой не в силах слышать такую весть,─ ты говори, да не заговаривайся. За такие слова голову не сносить!
─Вот те крест, батюшка наш, князь-воевода, слуга царев верный,─ упал на колени преданный Никита.─ Я ли был вором когда, я ли не служил животом с самой юности князьям Воротынским? Сказывают, государь зело гневается на беглого князя.
─Встань, Никита, да расскажи толком, чтоб ни одна сорока не слышала, что в палатах царских творится?
─ Я бы рад, князь, да боюсь, не поспею. За мной сотник царев следом шел. От Лопасни. Только я хоронился от него, не узрел он меня в дороге. Слышишь грохот его кибитки, и шаги могучие на крыльце – он!
Двери широко распахнулись, и в княжеские палаты вошел грозный Ряжьев, Никита едва успел шмыгнуть в сторону. Сотник степенно поклонился в пояс князю, пристально всматриваясь во встревоженное лицо Воротынского. Но тот уже совладал с первым потрясением от слов слуги и был готов выслушать гостя.
─ Князь-воевода, я послан к тебе государем царем великим князем Иваном Васильевичем всея Руси сказать, чтобы собирался ты к ответу за пожженные посады Мценска, за дела крымской орды, что с огнем прошли по окраинным городам нашим,─ молвил сотник, сбивая дорожную пыль с дорогой сряды. В дверь за ним торопко вломились царские стрельцы в красных расшитых тесьмой кафтанах, в желтых сапогах при дорогом оружии.
Князь много раз уж показывал удаль и дородство на поле брани во всяких летах, не стушевался и теперь, ему уж пошел шестой десяток лет, постоянная воинская служба закалили характер и тело. Выглядел он молодо не по летам своим, хотя портил облик молодеческий с левой стороны чела шрам от сабли татарской, частью скрываемой рыжею бородой и бакенбардами. В светлых глазах всегда горел огонь движения сильной воли и ума. От его пытливого взгляда не раз конфузились строптивые царские вестники, зная его заслуги перед отечеством, за умножение могущества отчизны и царского самодержавия. На широких плечах князя был не праздный, а походный кафтан темного цвета с дорогими запонами, перевязь его ременная натуго застегнута и на ней висела сабля в ножнах украшенных дорогими каменьями, на голове мурмолка, словно князь собирался в поездку или только что прибыл откуда-то.
─ Я готов ответ держать перед государем за побитого с Божьей помощью хана, за угон лютого басурмана в Дикую степь, за отбитый полон и захваченный обоз, о чем мои вестники доносили государю. Мценск же далеко от наших засечных рубежей, однако упредило береговое войско дальнейший набег хана, бежал он битый…
─ Вот и доложишь государю изустно, а сейчас прикажи закладывать лошадей, да поторапливайся сам, пока мы у тебя трапезничаем.
─Никита, ─ властно позвал своего верного слугу князь,─ вели закладывать вороных. Государь к себе требует. Петруха, отведи гостей в трапезную, насыть, чем пожелают.
─Ты что же, князь, с нами отказываешься сесть за стол, не скоро, поди, придется осетрины да визиговых пирогов отведать, гусей с яблоками да перепелов томленых?
─ Изволю, угожу твоей душе, сотник. Чарку меда крепкого в дорогу выпью, чтоб не кручиниться.
─Аль есть за что?
─Вины не ведаю, честью и славой до сего часа служил государю. Крепил войска сторожевые своим опытом и отвагою воевод. Только вчера с головой стрелецким вернулись с новых засек в верховьях малой речки Упы. И сегодня с раннего утра на ногах да в хлопотах. Досматриваем, все ли сделано перед отъездом в свои вотчины.
─ Не мне разбирать твои походы, государю донесешь.
Трапезничали молча. Стол ломился от всякой снеди. Тут и гуси жареные с яблоками, и осетрина заливная, и икра черная; тут и перепела томленые в соусе, и говядина холодная с приправой заморской; тут и медовуха в китайских фарфоровых кубках, и фрукты в вазах.
Ел, пил князь, а домашняя челядь за дверями шушукалась. Княгиня Степанида с малолетними сыном Иваном и дочерью Аграфеной не смела войти без приглашения. Князь не желал видеть домашних, особенно баб плаксивых, хотя знал княгиню характером стойким, походами мужниными закаленную. И в это лето были переезды из Серпухова на Тулу, где долго стояли основные силы полка после отражения ханского набега. Кусок хоть и не сухой был в руках у князя Михаила, а плохо лез в глотку. Дума затмевала: как обернется столь нежданный призыв? Осень постучалась в подворье, в сей час угасла опасность татарского набега, можно обойтись без большого воеводы? Вопросы неразрешимые стелились дорожкой нехоженой, неизведанной.
После трапезы сотник прощаться с семьей не велел. Что бы значило такое немилосердие? Не наоборот ли? Просто гроза без туч, вернется назад на свою службу? О казнях князей и думских бояр он хорошо знал. Слух о них катился по всей земле, как кровавый ком, что застревает в глотке и его не просто проглотить, не осмыслив. Донося ему о новых казнях, Никита просто подтвердил неблагополучие при дворе. Та же кровавая стихия продолжает бушевать, это ожидалось. Вестью о гневе государя на Вишневецкого – сразил. Умудренный жизнью, в которой Воротынский всякого повидал и отцовской благодати, и семейного счастья, и ратной славы, и невзгод лихолетья в опале при правительнице Елене, не мог не почувствовать влияние судьбы Вишневецкого на свою судьбу. Глаза затуманились, хоть и не под его началом ходил Дмитрий Иванович, но близкий соратник, того лукавее сосед по царскому наделу. Белев отдан с его волостями пришлому из польских земель князю. Встань с петухами, к обеду уж к переправе через Оку подойдешь, маковки золоченные церквей белевских блеснут перед очами. Хоть и не сводила их судьба и служба за одним трапезным столом, но знал Михаил Иванович о Вишневецком многое.
Князь Дмитрий относился к тем православным русским патриотам, у которых ненависть к монголо-татарским завоевателям, а ныне беспощадным разбойникам грабивших славянские земли, была извечная. Набеги татар с Крыма становятся более многочисленными и неожиданными. Они глубоко вторгаются как в русские, так и в польские земли, угоняют христиан в полон и торгуют ими в Азове, Кафе, Стамбуле.
Дмитрий Вишневецкий имел к татарам и личные счеты. В его молодость отец и мать угодили в плен и несколько лет находились в Тавриде. Много серебра потратил род, чтобы выкупить их. Борьбу с татарами возмужавший князь считал, как и отец, делом своей жизни. Его не устраивало только отражение набегов. Прибыльнее встать на пути татарских изгонов и не только упреждать грабеж, но и самому промышлять врага. Будучи старостой Черкасс и Канева князь готовился к решительным походам против Крыма. Но польский король Сигизмунд-Август, от имени которого действовал казачий атаман, не ожидал от него такой прыти, не хотел и боялся войны с татарами и турками, гневался, и помощи князю не оказывал. Получив очередной отказ в поддержке от польского короля, Вишневецкий собирает отряд верных ему людей и отправляется в степь, чтобы осуществить свою давнюю мечту – встать непреступной крепостью в самом подбрюшье татарском на островах Днепра. Здесь среди днепровских порогов, на острове Малая Хортица он достраивает начатую несколько лет назад базу-крепость, собирает вокруг себя окрестных казаков. Восточная часть острова дыбится скалами на пятнадцать метров над речной пучиной. Стремительное течение играет на руку запорожцам. Неприятелю не просто высадиться на берег под огнем пищалей и пушек. Все лето 1556 года Вишневецкий готовился к походу. Об этом он донес царю Иоанну, и тот направил ему в помощь своих людей с дьяком Ржевским. Осенью было снаряжено подвижное казачье войско, осаждена, взята и сожжена татаро-турецкая крепость Ислам-Кермен. Захваченные пушки атаман привез на остров, и разместил на крепостных стенах, сделав его неприступным.
Русский посол в Крыму князь Ф.Д.Загряжский доносил государю, что в адрес польского короля полетел град возмущений не только от крымского хана, но и от турецкого султана. Оба требовали опалы дерзкому князю. Напуганный Сигизмунд пытался отозвать Вишневецкого в Черкассы, но тот не подчинился, а бил челом Иоанну и просил взять его под свое крыло. Он писал через своего посланника, что не требует войска, а просит единственно чести именоваться россиянином, и запрет хана в Тавриде как волка в логове. Государю была нужна прочная опора в пределах Дикого поля, и он осыпал милостями отважного князя после того, как в январе следующего года Девлет-Гирей со своей ордой целый месяц осаждал Хортицу, но был сам бит, потерял много людей, снял осаду и убрался восвояси.
Государь писал грамоту и даровал князю надел Белев, слал жалование как служилому князю. Не раз молва о смелости и отваге Дмитрия Ивановича приходила в столицу, не раз промышлял он крымцев и грозил хану Девлет-Гирею с Днепра, был надежным форпостом в глубине Дикой степи.
«Измена ли это бегство?» ─ раздумывал дальше князь Михаил, сидя в походном возке, что катил его по тряской осенней дороге.
Тут трудно ответить на вопрос, сотканный из разношерстных вестей, нравов и обычаев, не зная их. Еще действовала древняя традиция, когда вассал со своей дружиной мог отказаться от службы своему государю, если тот нарушал заранее оговоренные условия. Это-то и произошло между Иоанном и Вишневецким. Пришлый князь
